— Есть немножко, — сказал Эней. — Нет, не кидай снег за себя, на сторону его отваливай…
— А почему ты не пойдёшь на нас смотреть? — с укоризной сказало чудушко.
— У меня группа будет, Сань.
— А-а… Жалко.
Энею было неловко. Группу-то он, в принципе, мог и отменить. Но по городку уже пошли слухи, и Энею не хотелось, во-первых, чтобы подумали, будто сегодняшний поединок хоть на миг выбил его из привычного ритма жизни, а во-вторых, в актовом зале школы пришлось бы встречаться с новыми людьми, отвечать на вопросы… Пусть лучше это делает Цумэ.
В конце концов, Кен тоже не идет — у него смена…
В одинадцать он отвез Оксану, Игоря и Саньку в школу, в два забрал оттуда и помог загрузить в минивэн ящик с куклами и ширму.
— Громовой успех! — вещала сестра по дороге домой. — Фураж и фужер. Нас пригласили выступить с этим вертепом на муниципальном благотворительном вечере. И… мне предложили работу преподавателя эстетики. В этой школе. На полставки.
— Прекрасно! — искренне сказал Эней. — Я тебя поздравляю!
— На второй-то спектакль приди, — напомнила она.
— Всенепременно. Когда?
— Одиннадцатого января, в последний день каникул.
Эней кивнул. У нас карантин. У нас ничего не происходит — мы просто становимся звёздами локального маштаба. Пожалуй, при таком раскладе нет смысла проигрывать достойно. Есть смысл достойно выиграть…
Ночью Зеленоград сиял — у каждого дома стояла ёлка, каждый хозяин считал своим долгом держать ее горящей хотя бы до полуночи. У заводской проходной ёлок было шесть — и на всех горели гирлянды.
— Александр Горецкий, — представился охраннику Эней.
Тот начал набирать имя на терминале — но из-за его спины бесшумно выплыл Фролов.
— Добрый вечер, Александр Владимирович. Сева, это я пригласил, сделай ему пропуск.
— Куда?
— В рекреационный центр. И в стекляшку, наверное. Это не совсем кафе, — пояснил Фролов Энею, — просто так называется. Можно и со своим приходить. Но кофе там хороший.
Эней кивнул. Ему не хотелось ни вести светских бесед, ни драться — ему хотелось домой за праздничный стол. И этого своего настроения он скрывать не собирался. Скука. Рутина. Еще один варк — с которым, к сожалению, пока нельзя поступить по совести. Вот, наверное, это настроение ему нужно было когда-то отыгрывать для Литтенхайма. Но тогда у Энея не получилось. Впрочем, делу это тогда не повредило.
А сейчас могло. Если Фролов самолюбив. Если эта скука его заденет. Но все остальные варианты подходили еще меньше и могли помешать драться так, как нужно.
— Что, для вас вот так вот всё просто? — с живым интересом спросил Фролов в широком переходе между корпусами.
— Что именно?
Ага, это и есть пресловутая «стекляшка»: обилие растений в кадках, между ними — столики, на заднем плане — стойка…
— Вы даже не волнуетесь.
— А зачем? Я либо проиграю, либо нет. В обоих случаях меня ждет неприятное время.
— Только если проиграете. Мастеру это должно быть действительно неприятно.
Эней даже остановился от удивления.
— Вы смеётесь, что ли? Если мне случится победить вас — тут же придёт кто-то ещё.
Фролов развернулся, посмотрел с любопытным прищуром.
— А я-то думал — почему география перемещений Горецкого так разнообразна. И почему Горецкий не задерживается нигде…
— Здесь, — с неподдельной досадой сказал Эней, — мне хотелось задержаться.
— Простите, — сказал Фролов. — Я не подумал. Это с моей стороны непростительно совершенно. Молодняк, ну конечно же.
— С точки зрения здравого смысла, — кисло усмехнулся Эней, — мне лучше всего под вас просто лечь. Если бы додзё проработало хотя бы год, я бы так и сделал.
— Ни в коем случае, — его будущий противник очень решительно покачал головой. — Я вас в это втравил, мне этим и заниматься.
— Буду очень признателен, — сказал Эней, хотя не особенно в это верил.
…Да, спорткомплекс на заводе был всем на зависть. Площадку для командных состязаний и боксы для более компактных видов спорта опоясывала четырехсотметровая беговая дорожка. Эней сразу увидел сиаидзё — кроме крыши, всё в нем было как положено. Девять на одиннадцать метров. Есть разгуляться где на воле…
В принципе, простор должен бы играть на руку человеку. Но старшие много выносливей. И много сильней. Так что обычно расстояние не имеет значения. Все равно исход боя решает первый контакт.
— Разомнётесь? — предложил Фролов.
— Имеет смысл.
— Пойдёмте в раздевалку. Всё оборудование у нас в четвёртой секции.
— Несчастливый номер, — хмыкнул Эней.
— Я не суеверен.
— А это решали вы?
— Да нет, конечно. Просто, наверное, это не вы один заметили. Но поменять пока никто не просил.
Эней прошёл за Фроловым в раздевалку, после чего высокий господин деликатно оставил его одного.
Во время пробежки, обдумывая тактику боя, Эней решил остаться при первоначальном плане — захватить инициативу и решить дело в два удара, лучше всего — переломом предплечья. Если вампир навяжет свою тактику — будет плохо. В конце концов, Фролова нужно привести к выводу: да, есть и техника, и физические данные, и талант, но это не Миямото Мусаси. Что-нибудь бесхитростное.
Эней был почти уверен, что Фролов не столько хочет помериться силой, сколько ищет преподавателя. А ему такое сокровище было не нужно даже при условии, что учиться в додзё больше никогда и никто, кроме этого клятого варка, не придёт. Потому что даже если Фролов молод, глух, слеп и несуеверен, рано или поздно он что-нибудь заметит. В доме, где живёт практикующий священник — скорее, рано. В общем, проигрыш был бы оптимальным вариантом, кабы не перспектива травмы.
Закончив круг, Эней прошелся на руках, сделал несколько упражнений на растяжку и вернулся в раздевалку за боккеном. Фролов уже ждал его при полном параде.
Эней подумал и решил остаться в спортивном костюме. У нас работа. Ничего особенного.
Спокойно, не торопясь, он разминался с боккеном минуты две — после чего повернулся к Фролову и сказал:
— Пожалуй, я готов.
— Не переоденетесь?
Эней пожал плечами.
— К чему время тратить? Кроме того, если вы мне что-нибудь сломаете, я окажусь в неудобном положении. Мне придется просить о помощи вас… или ваших знакомых. Знакомых было четверо — трое старших, один человек. Эней уже входил в боевой режим, уже чувствовал сквозняк, вытягивающий из мира жизнь в четыре черные щели.
— …А я не люблю, когда меня касаются холодными руками. Детские комплексы, извините.
— Вы пережили несанкционированное нападение?
— Отчего же. Вполне санкционированное.
— Но… если вы были ребёнком…
— Я был ребёнком в Ивано-Франковске, — документы Горецкого действительно происходили оттуда… — Подростком, вернее. И уже тогда очень активно занимался спортом.
— О, — сказал Фролов извиняющимся тоном. — Так вот откуда эта подспудная ненависть.
— А что, просто так, никого не потеряв, вас ненавидеть уже нельзя? — усмехнулся Эней. — Сопереживая совершенно чужим, болея о них?
— На искреннее сопереживание чужим мало кто способен, — ответил улыбкой Фролов. — Разве что святые. Вы ведь не святой?
— Что вы, — Энею стало весело. — Так, блаженный.
Смеясь, они шагнули на помост.
— Позвольте вас представить, — сказал Фролов. — Александр — Валерий, Анна, Сергей, Вячеслав. Мы вместе работаем.
Человека он назвал третьим. Потому что он стоял третьим.
— Сергей — наш заводской медик. Я позвал его на всякий случай, он оказал мне любезность. И руки у него теплые.
— Добрый вечер, — сказал Эней, поклонился наиболее коротким из поклонов и с внутренней усмешкой отметил, что вне сиаидзё бы кланяться не стал.
Все четверо автоматически поклонились в ответ.
Не кендоисты. Те двигались бы иначе.
Валерий был среднего роста, носил аккуратную бородку и Эней готов был побиться об заклад, что до инициации у него была прогрессирующая близорукость. Такое случается — и операции дают лиш временный эффект. Прищур характерный. На вид он был самым старшим, хотя видимый возраст варка ничего не говорит: Волков, например, выглядит подростком. Анна — маленькая некрасивая женщина, с виду под тридцать — а на самом деле, скорее всего, чуть за тридцать: инициирована недавно, до инициации была полненькой, кожа на лице ещё обвисает. Сергей — в меру упитанный румяный мужчина, которого даже ненастной ночью на ста шагах не примешь за варка — ах да, он и не варк, он врач и у него руки теплые. Просто держится среди старших как равный. И красавчик Вячеслав — интересно, это выражение на лице, словно вошь на своем воротнике увидел — у него было давно или только после инициации появилось?