— Можно и расстрелять, — задумчиво сказал Эней. — Но так, чтобы он после этого был способен не только жить, но и петь.

…Anything you can be, I can be greater,

Sooner or later — I’m greater than you…

Но тебе для этого понадобилась ее болезнь и твоя инициация, да?

…Маленькая белокурая женщина, запрокинув голову, кричит в искусственные небеса: «Morto! Morto! Morto! Morto!». Корбут лежит, раскинув руки. Иногда камера для вящего эффекта выхватывает из зала чье-то заплаканное лицо. Маленькая женщина мечется по сцене, потом бросается вниз с «крепостной стены». За ней, долго-долго, струится вниз шелковый шарф. Занавес. Несколько отрывков из прошлой жизни Ванды, несколько минут оцифрованной души. Даже в записи понятно, чему Корбут так завидовал.

Накануне, на концерте в «Кубе», Бука вел себя вполне прилично. Прислал букетик в корзинке и билеты в центральную ложу на «Тоску». Посмотри — я теперь умею лучше. Даже лучше, чем ты. И у меня есть вечная молодость. Бесконечное время для бесконечного совершенствования.

С точки зрения Энея, Корбуту это помочь не могло. Неправильный навык сколько ни полируй — он останется неправильным. Единственное, что транслировал в зал Корбут, изображая Каварадосси — бесконечную любовь к себе. В первом акте было еще ничего, с художниками такие приступы случаются — а во втором стало совсем кисло. Ладно, опыт форсированного допроса не у каждого есть, и слава Богу, но хоть сообразить можно, что человек, который в этой ситуации молчит — он и жалеть себя не будет?

Впрочем, Ванде понравилась Мария Ангелина — Тоска; а со Скарпиа, Ираклием Бешкенадзе, они были и вовсе старыми знакомыми.

Как раз на словах Questo è il bacio di Tosca! Эней извинился перед клиенткой и вышел из ложи. Взгляд Ванды был недоуменным, взгляд Юлиуша — насмешливым. Едва Эней закрыл дверь и прислонился к ней спиной — как на площадку второго яруса поднялся Корбут. С лица бутафорскую кровь он уже смыл, а вот на одежде немного осталось.

— Отойдите, — сказал певец, перехватывая левой еще одну корзинку с цветами.

— Я прошу прощения, но у меня совершенно ясные инструкции — вас не пускать.

— Что за чушь. Я пригласил Ванду сюда, и…

— Пани Войтович не желает вас видеть. Деньги за билеты уже переданы вашему импресарио.

Тут Корбут решил, что через телохранителя-человека он легко пройдет силой. Зря он так решил. Эней спокойно позволил ему взять себя за грудки, после чего защелкнул на нем наручник. Второй был уже на запястье Энея, так что когда Корбут отшвырнул настырного телохранителя от двери, все вышло не так эффектно, как он ожидал. Вампирский молодняк плохо умеет распоряжаться своей силой и массой, особенно, если не учится: Корбута повело за Энеем, развернуло на скользком полу, Эней подхватил движение и бросил высокого господина через плечо. Корзинка, которую Корбут так и не выпустил, описала полукруг и врезалась в стену, шампанское брызнуло во все стороны, цветы разлетелись.

Буку не обязательно расстреливать. Можно, как у классика, отделать кочергой на глазах ребенка. А можно и без кочерги.

— Что тут… — ахнула буфетчица. Ванда застыла у выхода из ложи. Юлиуш — за ее спиной. Прав был Эйдельман, не телохранитель, а горе.

— Ну?! — гаркнул Эней. — Уводите ее!

Корбут с заломленными руками не мог найти точку опоры, но сейчас первое ошеломление пройдет и он встанет…

Юлиуш потащил Ванду к лестнице — потом развернулся и повлек в гардероб. Эней застонал: мысленно — от такой бестолковости, и вслух — от того, что наручник под напором вампирской силушки резал ему запястье.

— Спокойно, — к ним одновременно подбежали обалдевший охранник и Цумэ. Охранник, пожилой и полный дядька, не решался вмешиваться в драку старшего и человека, способного старшего заломать. Но когда Эней с Цумэ вдвоем подняли Корбута с пола, он решил, что настал его момент:

— Вы что делаете?! Вы с ума сошли?

— Помогаем господину Корбуту войти в образ, — как ни в чем не бывало, сказал Цумэ. Действительно, они почти повторяли мизансцену «палачи втаскивают Каварадосси в кабинет Скарпиа».

Зрители из лож и с верхних ярусов заполняли проходы. Нужно было увести Корбута, пока лестницы не забила толпа.

— Так это ты, — громко сказал Корбут, повернувшись к Энею, — вчера хотел ее так, что у половины зала в штанах зудело?

— Обсудим это частным порядком, — Цумэ повлек Корбута вниз по лестнице. — В конце концов, у вас работа. Полторы тысячи человек с нетерпением ждут вашего расстрела.

Корбут осознал наконец, что теряет лицо быстрей, чем вынырнувший из-за угла комбайн собирает с пола останки его букета и шампанского. Он перестал вырываться и пошел сам. Эней ослабил захват и позволил певцу выпрямиться. Втроем они проследовали к служебному входу, сопровождаемые изумленными взглядами и шепотками.

За кулисами Эней отстегнул наручник. Потер ссадину на запястье. На них опять таращились — статисты в мундирах и треуголках, рабочие сцены, еще какой-то народ… Седой носатый дядька в свитере и почему-то в ботфортах — Эней вдруг узнал в нем графа Скарпиа — расхохотался:

— Дима, что случилось? Тебя не просто послали — а с милицией?

Корбут плеснул вокруг раскаленной ненавистью.

— Извините за этот… безобразный инцидент, — Цумэ галантно поклонился.

— В чем дело?! — к ним протолкалась пожилая встрепанная дама. — Дмитрий, что за танцы с саблями опять?! Звонок уже был, ваше место там! Молодые люди, кто вы и какого хрена вам здесь надо?

— Мы — телохранители госпожи Войтович, которой господин Корбут пытался навязать свое общество, — сказал Эней. — Я хочу, чтобы господин Корбут знал: если он еще раз попытается это сделать — я ему что-нибудь сломаю.

— А сломайте, — громко сказала кучевая и перистая дама — видимо, режиссер. — Сломайте, сломайте. Будет знать, как выпендриваться. Как эманировать на партнеров и мешать им. Так, все по местам! Дмитрий, вы поняли, что я сказала? Прикрутите фонтан! Розовым будете на поклонниц дышать в свободное время. Солдаты, на сцену, вашу мать! Господа телохранители, вы еще здесь?

Господа телохранители поспешили откланяться и отправились в гостиницу — Ванде предстоял еще вечер в «Кубе».

— Поменяемся, — сказал Эней. — Ты поедешь с ней, я буду ночью охранять номер.

— Хорошо, — кивнул Цумэ. Прелесть работы с ним состояла в том, что можно было не объяснять. Он и сам все прекрасно понимал.

Машина их, конечно, ждать не стала — да она и была нужна только вечернему платью и туфлям Ванды. От Мариинки до гостиницы — площадь пересечь.

— Ты, главное, себя не изводи, — сказал Цумэ. — Это она тебя… индуцировала.

— Что? — опешил Эней. Игорь вздохнул.

— Ваши… э-э-э, стремления — они вполне взаимны. И первой начала она.

— Спасибо, что сказал. Но это уже не имеет значения, — Эней остановился, увидев, как в номере Ванды зажегся свет. Когда ее не было рядом, он чувствовал то же самое. Он умел сбрасывать эмоции — но в этом состоянии нельзя находиться часами. Во время вчерашнего концерта он снимал слой за слоем постоянно — как на плотине в паводок сбрасывают уровень воды. Бесполезно — пропускная способность плотины ограничена, а песни льются в подставленное сердце — одна за другой… Возможно, она его и в самом деле индуцировала — но сейчас этот генератор работает сам.

Наверное, нужно было защищаться, как от Волны. Но мысль защищаться от чего-то хорошего не пришла в голову раньше — а сейчас было уже поздно.

Ничего. Осталось меньше трех суток. Завтра — концерт в Мариинке, послезавтра — запись новогоднего выступления на Ленфильме, на третий день — отлет в Варшаву. И все.

В фойе отеля их встретил Юлиуш.

— Пан Новицкий, можно вас на два слова?

Эней отошел с ним к садику бонсаев.

— Что сказал Корбут?

— Гадость. И полную бздуру. Не беспокойтесь.

— Я беспокоюсь, — голос парня чуть дрогнул. — И если вы сделаете что-то Ванде… Я видел, что вы можете. Высоким господам руки крутить. Но я придумаю что-нибудь, потому что Ванда… вы ее обидите, а ее нельзя обижать. Не подходите к ней.