—Какие тут могут быть возражения? Я бы за одно наличие заточки вешал, это инструмент для убийства, хлеб ей не порежешь, — высказал свое мнение Хорт.

—Согласен, коллега, — поддержал его я.

Лейтенант встал и торжественно произнес:

—Вина подсудимого неоспоримо доказана, мотив ясен. Суд приговаривает подсудимого к смертной казни через повешение за шею до тех пор, пока он не умрет!

Кривовато звучит официальная формула, как ни крути. Осужденный пытался вопить, но тут же получил несколько раз дубинкой по разным частям тела и заткнулся, его вывели из зала.

Дальше все шло примерно так же. Собственно, вина была уже доказана уликами. Суд, то есть мы втроем, пытался выяснить мотив, не особенно при этом напрягаясь. Просто от мотива зависело наказание, а во всем должен быть порядок. Если заработал виселицу, то получи ее и распишись. А если заработал каторгу, то добро пожаловать туда. Если же на усекновение головы заработал, то отрубят ее тебе. Но надо точно установить, что и как.

Установили. Четыре случая корысти и один идиот, что за ножик сдуру схватился вообще без мотива. Идиоты самые опасные, никогда не знаешь, чего от них ожидать. За идиотизм тоже веревка шла бонусом.

Наконец, заседание было окончено, мы еще раз заверили протокол заседания приложив руку к свитку, после чего, наконец, вышли на свежий воздух. Какой же это кайф! Не поймет всей прелести вкусного чистого горного воздуха тот, кто не провел час с лишним в набитой потными любителями лука и чеснока, ох, не поймет!

Осужденных древками алебард погнали к воротам, за которыми высилась новенькая блестящая виселица на шесть мест. Ну вот, совсем другое дело, а то не поселок был, а черт знает что, теперь же все как у людей.

Пятерку злодеев подогнали к виселице, вломив попутно плетей тем, кто думал сопротивляться, заставили встать на положенные под перекладиной доски, накинули на шеи петли, после чего Хан еще раз огласил приговор по каждому из них. Доски вышибли и началось то, что раньше именовалось «Тайбернской джигой»*. Повешенные корчились, дергали ногами и никак не хотели умирать. Собравшееся вокруг население поселка радостно взирало на эту картину, делая ставки, кто каким по очереди дергаться перестанет. Воистину, нет на них телевизора с футболом, из всех развлечений только казни, похороны, да свадьбы. Ну и мордобой, как без него.

Но вот перестал дергаться один, затем второй… тот самый Гафф, хрипел и не хотел помирать дольше всех. Подождав еще минут пять, я подошел к каждому и убедился, что все они мертвы, после чего все вернулись обратно в поселок. А эти пусть висят, ибо все хорошо, что хорошо качается. Глядишь, у прибывающих завтра рабочих вид свежих висельников мозги на место поставит.

*) Тайбернская джига — простонародное название конвульсий повешенного, по имени местечка Тайберн в Мидлэссексе (Британия), где стояла знаменитая тайбернская виселица, также именуемая тайбернским деревом.

Мы сидели у Хорта в доме и дегустировали остатки той самой гномьей водки. Хорт все переживал, что драку и попытки убийства могут поставить ему в вину.

—Да не парься ты, — говорил лейтенант, — никто тебе ничего не предъявит. Я уже рапорт написал, там ясно написано, что стражников нам своевременно не выделили, потому некому было за порядком смотреть. Майк тебе тоже напишет, что надо, ты ведь напишешь, медицина?

—Само собой, напишу. Хорт, ты бригадир, обязанность твоя — строить и считать строителей, да работами руководить. Так что не парься.

—Так я же типа местный гражданский начальник! — причитал Хорст.

—Какой же ты начальник, если не можешь никого вне стройки ни назначить, ни уволить? И бюджет тебе не выделен, и даже простой договор о покупке земли надо аж в Исторе регистрировать. В общем, не начальник ты, а так, название одно. Не боись, отмажем, ты мужик правильный, — высказал свое мнение лейтенант

—Главное, ну что с тобой могут сделать? — добавил я, — уволить не могут, ты частный подрядчик. Оштрафовать тоже не могут, нет такой статьи, я смотрел. Не дать заказ на стройку? Не смеши мои сапоги, тут ближайшие годы будет больше строек, чем строителей. В общем, отставить трепать нервы себе и окружающим, приказано срочно выпить!

После третьей рюмки Хорт размяк и перестал дергаться, что, собственно, и требовалось достичь.

—Хан, ответь на такой вопрос: почему мы этих повесили, а не определили на каторгу? — озвучил я интересовавшую меня тему. — Я понимаю, что уголовный кодекс им определил веревку, но не лучше ли было их к делу приставить? Гравия большая, дорог много надо построить.

—Видишь тут какое дело, — ответил уже изрядно набравшийся лейтенант, — будь их хотя бы два десятка, это было бы оправдано. Каторжан ведь надо охранять, да следить, чтобы нормально работали. То есть, на пятерых придурков с лопатами надо шестерых нормальных людей от работы отвлекать. Выгоды никакой. А тут мы их повесили и кругом сплошной профит: население довольно, ибо видит, что государство о них заботится, от убийц оберегает, да еще и развлекает веселым зрелищем, а задумавшие злодейство видят наглядный пример, что так поступать не надо.

Собственно, с этой точки зрения я на проблему не смотрел. А ведь Хан прав, каторжан надо караулить, кормить, поить и одевать, да делать это так, чтобы это шло не в ущерб остальному. Ну и такой фактор, что висящие в петлях трупы — это мощнейший аргумент против правонарушений, никто не отменял. Воистину, все хорошо, что хорошо качается.

В клинику я возвращался пешком. Ночь в горной местности наступает быстро и резко, зашло солнце за соседний холм, и все, темнота. Впрочем, в темноте я сейчас видел ненамного хуже, чем днем, да и заметил бы любого потенциального противника раньше, чем тот заметил бы меня. Пройти же полмили, дыша свежим воздухом (воспоминания о душном бараке до сих пор вызывали содрогания) было только в кайф. Заодно и алкоголь из головы выветрится. Набрались мы знатно, забористая штука эта гномья настойка, но не выпить было нельзя. Что ни говори, не каждый день преступникам приговор подписываешь и вешаешь, стресс у нас был, особенно у Хорта он неизвестно что себе понавыдумывал, впрочем, завтра свяжусь с Остой по этому вопросу. Строитель у нас толковый, не нужно ему проблемы создавать.

Как и ожидалось, шел я по дороге к клинике, шел, шел и пришел. И никого не встретил, впрочем, не очень-то и хотелось. Наконец-то удалось принять душ, а то казалось, что та вонь из зала суда впиталась в кожу, после чего отправился в кровать, где провалился в сон без сновидений. Зато выспался нормально.

После завтрака появились новые медсестры, с ними провели первичный инструктаж, на котором опять вылезла проблема отсутствия наглядных обучающих материалов… Плюнув на все, я взял несколько больших листов бумаги и быстро нарисовал несколько плакатов типа «руки мой перед едой» и «бей микробов со всей классовой ненавистью», после чего повесил их в ординаторской и процедурной. Иногда проще сделать самому, да и быстрее выходит. За основу взял старые советские плакаты, которых насмотрелся в свое время в детской поликлинике.

—А командир-то отлично рисует, — оценил мои «шедевры» Рют. Вообще-то пластическому хирургу по должности и так положено хорошо уметь рисовать, я же во время стажировки в Утрехте специально ходил на художественные курсы, чтобы делать это еще лучше.

С наглядной агитацией дело пошло лучше. Все-таки мыть руки после туалета здесь не везде принято, тем более с мылом, которое денег стоит. А уж как медсестры поначалу реагировали на требование раз в сутки проводить влажную уборку помещений с раствором того самого мыла… Пришлось доступно объяснить, что либо делаешь так, как сказали, либо пошла вон.

Сегодня мы дежурили вместе с Рютом, Кар был отправлен в поселок, пусть на месте оказывает первую помощь, да и нефиг с мелкими травмами в клинику мотаться. На месте зашьют и перевяжут — и пошел вон. Если же что серьезное, то сразу отвезет в клинику, для того ему фургон и выдан.