— Вблизи Акмона нас могут встретить — у Александра еще около пятидесяти кораблей.

— Но у него больше нет тяжелых орудий. Вызывайте «Микадо» и десант. Как только подавим оборону планетоида — выброска десанта. Два корабля на Акмон, два на Афродиту.

— Слушаюсь, господин контр-адмирал.

Белевич включил обзорный экран. «Измаил» сбавил ход, двигаясь через астероидное поле. Совсем недалеко параллельным курсом летели крупные обломки корабля. Кажется, это был «Ратибор». Казалось, что мертвый крейсер не хочет отставать от своего флагмана.

Выключив экран, Белевич, сгорбясь, покинул рубку.

Командир авианосца погорячился. Пока его прикрытие отбивало атаку двух эскадр гетайра Лисимаха, «Микадо» вырвался вперед, выбросил истребители и остался один. Здесь его и подловили — сам Лисимах и корвет из его эскадры вывернулись из-за обожженного залпами крейсеров, эсминцев и штурмовкой истребителей планетоида и ударили по «Микадо» совмещенным залпом. Махина авианосца потеряла управление — его завертело вокруг продольной оси, а залпы Лисимаха дырявили прочный корпус, выгрызая целые куски из раненого левиафана.

— Ты смотри, что делают, — заорал Иван Зазнобин, врезав кулаком по консоли.

Три корабля ушкуйников находились в охране Акмона, счастливо уклонились от встречи с эскортом авианосца, и Зазнобин, решив, что ждать, когда его расстреляют крейсера или эсминцы, нет смысла, приказал взять курс на Афродиту. Он хотел посадить корабли на планету в пустынном районе и, дождавшись десанта, сдаться, однако вышло все по-другому.

— Выручать надо косоглазых, — сказал Егор Раскатов.

— Да? У Лисимаха на «Триреме» два «онагра» и шесть «фаланг», а у нас чего? Вдвое меньше.

— Орудия новые, расшибем гетайра за милую душу. Иван, да ты что? Смотри — ему же карачун через двадцать минут наступит.

— Еще какой карачун… связь с «Садко» и «Колокольным звоном». Быстро!

Когда капитаны кораблей появились на экране, они уже все поняли — «Микадо» расстреливали у них на глазах.

Три корабля ушкуйников навалились на «Трирему» разом, терзая ее залпами «фаланг», как волки загнанного лося. Лисимах успел ответить только один раз, но его залп стал роковым для «Колокольного звона». Корабль ушкуйников исчез в мгновенной вспышке, вмиг унеся на небеса души сорока человек.

Орудия ушкуйников наконец нашли лазейку в силовом поле «Триремы» — взрыв оторвал кораблю Лисимаха корму, выбросив в космос облака ледяного пара, обломки энергетической установки и тела экипажа. Второй корабль, принявший участие в атаке на «Микадо», предпочел уйти, успев, однако, напоследок влепить в борт «Садко» два залпа.

Опомнившиеся корабли эскорта расходились широкой дугой, прижимая ушкуйников к планетоиду, и Зазнобин, сцепившись силовым каркасом с поврежденным «Садко», не стал их дожидаться, а направил «Псковитянку» прочь от Акмона.

— Эх, мужики… не сдюжили, — Иван перекрестился и прошептал короткую молшву за упокой погибших. — Курс на Афродиту, — скомандовал он, — пора ноги уносить, не то пришибут здесь за милую душу и фамилию не спросят.

Полубой не успел откинуть крышку контейнера — две живые ракеты вырвались из него, выбив крепления, ударили его в грудь, повалили на землю и, усевшись рядом, уставились черными глазками в лицо.

— Малыши, — Касьян обхватил обоих риталусов и прижал к себе, ощущая ладонями колючие чешуйки на боках, — ну здравствуйте, здравствуйте.

Иногда он жалел, что зверьки почти не проявляли эмоций — разве что хвосты начинали энергичнее стучать по земле, но сейчас ему и этого было довольно. Он даже не ожидал, что будет так скучать без них. Риталусы будто подпитывали его своей неуемной энергией.

Отстранив зверьков, Полубой сел и попытался почувствовать, ощущают ли они врага, с которым уже сталкивались. Риталусы заволновались, задрали морды и, не сговариваясь, повернулись в сторону, куда гетайры увели Ахмет-Гирея.

— Правильно, — сказал Полубой, — он там. Поднявшись на ноги, он вошел в челнок, оторвал страховочный ремень от пилотского кресла и связал лежавшего на бетоне пилота.

— Все, ребята, пошли.

Песок в дюнах был сухой, и ноги увязали в нем по щиколотку. Дорожка следов была четкая — гетайры так и шли по бокам Ахмет-Гирея, будто подозревая, что тот может сбежать. По мере приближения к берегу дюны становились более пологими, сквозь песок пробивалась жесткая трава, осыпавшаяся с сосен хвоя хрустела под ногами.

Они вышли прямо к зданию, которое Полубой видел с орбиты — оно возникло над дюнами внезапно, словно вырастая из песка. Полубой остановился, проверяя свои ощущения. Все было при нем — то, что он получил на Хлайбе и, как он надеялся, должно было помочь ему в предстоящей схватке. Медлить больше не стоило — кто знает, не станут ли изменения в психике Ахмет-Гирея неотвратимыми, если Полубой замешкается.

Нет, это был не металл, понял Касьян, разглядев обострившимся зрением фактуру материала, из которого было создано здание. Камень. Гранит или базальт. Неужели это сооружение вытесали из единственной глыбы? Ни стыков, ни швов Касьян не заметил.

Риталусы, не замедляя движения, деловито перебирали лапами, изредка оглядываясь на него. Они спешили, понял Полубой, они рвались навстречу драке. Только один раз он видел их такими целеустремленными — под Развалинами на Хлайбе.

Дом, дворец, храм? Он уходил уступами вверх, подавляя своими размерами и массивностью. Обтесанные до зеркального блеска колонны по сторонам входа напоминали замерших воинов, хранящих покой своего властелина. Полубой поднялся по широким ступеням, скрадывающим звук, будто они были не из камня, а из того же песка, что окружал здание. Уже издалека он услышал голос, узнал знакомые интонации и ускорил шаги — этот голос он не забудет до самого последнего своего часа.

Риталусы рвались вперед, и ему приходилось прилагать усилия, чтобы удержать их, не дать ворваться туда, где шло таинство превращения человека в послушное орудие неведомой силы.

Впереди был свет. Он сиял, он бил в глаза, и в этом свете купалась невыносимо прекрасная фигура божества… Голос проникал в душу, лаская слух, уносил сознание, оставляя лишь желание повиноваться и ждать новых приказов божественного хозяина…

Полубой тряхнул головой и зажал уши. Не слышать его, не внимать словам, не наслаждаться волшебными обертонами, не позволить смять собственное «Я», сделать рабом, прахом, песком под ногами…

Этот зал он уже видел. Два года назад на Хлайбе.

Золото и серебро блестит в мозаике пола, глухие стрельчатые окна, вытянувшиеся под далекий сводчатый потолок, витые колонны и пламя огромных свечей, озаряющее зал трепетным божественным светом.

Я пришел! Я стремился вновь увидеть его, и мне довелось еще раз прикоснуться к таинству. Я не успел отдать жизнь тогда, но я сделаю это сейчас. Я готов к этому, потому что готовился всю жизнь. Возьми ее, мою никчемную жизнь, не отвергай, если не хочешь бросить меня в бездну отчаяния.

Почему кто-то стоит там, на моем месте? Меня опередили… я вырву его сердце и положу вместе со своим к твоим стопам, чтобы услышать прощальный шелест твоих крыльев, перед тем как умру… я буду первый, я!!!

Мощный рывок бросил его на пол — риталусы, не ощутив привычной связи с мозгом Полубоя, подавленным ментальным ударом, вырвались у него из рук. Сквозь застилавшие глаза дурацкие слезы счастья он успел заметить, как риталусы, слившись в тень, ударили в грудь оранжевое существо, распростершее крылья над лежащими ничком тремя человеческими фигурами.

— А-а, тварь!!! — взревел Полубой. — Цвет поменял, сука рыжая!

Сабля сама прыгнула в руку, во всяком случае ему так показалось. Давно он не испытывал такого бешенства, рожденного собственной беспомощностью. А ведь он знал, что его ожидает, готовился, надеялся, что теперь не поддастся наваждению…

Только теперь он заметил, что монстра окружают закутанные в белые одежды фигуры. Риталусы, разметав толпу, нарушили стройность продуманной церемонии. Белые хитоны слетели, и Касьян узнал тех, с кем рубился на Хлайбе, и время остановилось для него.