Когда Сандерс в первый раз прилетел на планету, о которой ему столько рассказывал Касьян Полубой, его поразил патриархальный уклад жизни поселенцев. Крупных городов не было – в столице жили едва ли тридцать тысяч. Селились в основном в умеренном поясе, видно по привычке. Преобладали фермерские хозяйства, основанные по семейному принципу. Поселки золотодобытчиков, несколько рыболовных хозяйств по берегам океана, но основное занятие – сельское хозяйство.

Заветной мечтой Сандерса было найти новорожденных риталусов и приручить хоть парочку. Да и на одного он бы согласился. При осторожных расспросах отношение местного населения к вывозу зверьков с планеты открылось как резко отрицательное. Местные риталусов сами не трогали и другим не давали; впрочем, и охотников не было – те, кто знал, что собой представляют эти животные, старались держаться от них подальше. Два отпуска Сандерс провел в стылых полупустынях Лукового Камня, где обитали риталусы, но так ни одного и не увидел. Может, и к лучшему. Смирившись, он уже собрался было поискать приключений на других планетах, как вдруг понял, что полюбил этот мир, где быт и нравы так отличались от всего, к чему он привык в Содружестве Американской Конституции. Люди, что ли, были проще, дружелюбнее, и если в Содружестве только декларировалось, что, мол, относись ко всем людям как к достойным, пока они не докажут обратного, то здесь и жили по такому принципу. Хотя, если вспомнить, и на тех планетах Российской Империи, где Сандерс успел побывать, отношения между людьми были такими же.

Вот и Семеряков с Ахмедзяновым приняли его как старого друга, безобидно подкалывая за неумение ходить на охотничьих лыжах и некоторые аристократические привычки, которые помогали в общении в Содружестве, но здесь оказались совершенно не к месту.

Игнат уже разлил по второй стопке кедровой настойки, и Сандерс почувствовал, что голова идет кругом – в настойке было градусов семьдесят. Они с Семеряковым закусывали салом, подмороженным, с розовыми прожилками, Ахмедзянов налегал на маринады и соленья.

– …вот так и живем, – говорил Игнат, подкладывая гостю грибов, – испокон у нас тут русские фамилии в ходу. Роднимся между своими: Семеряковы с Ахмедзяновыми, Крутиковы с Махтимагомедовыми, Бакулевы со Шнеерзонами. По воскресеньям кто в церкву, кто в синагогу, а кто в мечеть ходим.

– А что, – спросил захмелевший Сандерс, – Шнеерзон или Махтимагомедов – русские фамилии?

– А то какие же? – Игнат в удивлении хлопнул себя по колену. – Самые что ни на есть русские! Ты не смотри, что вера разная. Как жили исстари на Святой Руси, на Земле еще, так и на нашем Камушке со времен заселения повелось. У меня сестра вон за Хариской замужем, а брательник – Верку Шнеерзон взял. Ты у себя там, в демократии, по верам и нациям живи, а мы как были все русские, так и будем!

Ахмедзянов, тоже порядочно захмелевший, согласно кивал, слушая разглагольствования родственника.

Назойливый писк привлек внимание Сандерса. Залпом выпив кедровку, он подошел к своей лежанке, накрытой медвежьей шкурой, покопался в сумке. Так и есть – коммуникатор пищал, прерывисто подмигивая сигнальным огоньком.

– Твоя техника пищит? – спросил Харис. – Уже второй раз. Еще вчера заливалась, да мы трогать не стали.

Сандерс взял коммуникатор и вышел во двор.

Присев на бревно возле стены, он включил прибор и прочитал сообщения. Оба были из Конторы, и если первое можно было расценивать как предложение, то во втором уже отчетливо звучал приказ.

К нему подошли собаки, умильно заглядывая в глаза и вертя хвостами. Гром ткнулся черным носом в руку. Сандерс потрепал его по холке.

– Нет ничего, ребята. Не велит Игнат вас баловать.

Он взглянул на незнакомые созвездия, на крупную синеватую луну, повисшую над лесом, и в который раз позавидовал Полубою, который родился и вырос на Луковом Камне, среди этих людей и этой природы. Самому Сандерсу о детстве вспоминать было не больно приятно: что хорошего в нищете, зависти, постоянной заботе о куске хлеба? Нет, пожалуй, мысль о том, чтобы после выхода на пенсию перебраться сюда навсегда, вполне стоящая. Впрочем, по большому счету, совершенно нереальная. Вряд ли Контора выпустит его из-под своего негласного, но неусыпного контроля. А возможности осуществлять такой контроль здесь, на территории Российской Империи, даже у его Конторы были крайне ограничены. Вот и сейчас ему приходилось идти на всяческие ухищрения, чтобы выпасть из-под ее неусыпного ока хотя бы на время отпуска. И Сандерс так до конца и не был уверен, действительно ли ему это удавалось, или просто Старый Лис Вилкинсон давал ему возможность слегка побрыкаться на длинном поводке, старательно складывая донесения Службы контроля в некую заветную папочку. Не столько из-за того, что действительно собирался в скором времени пустить ее в ход, сколько потому, что иметь такую папочку под рукой никогда не лишне. Мало ли как сложится жизнь. В такой структуре, как Контора, всегда полезно иметь возможность выйти из-под удара. А это чаще всего означает подставить под удар кого-то еще – начальника, просто коллегу, подчиненного или даже своего лучшего агента…

– Завтра уезжаю, – сообщил он, входя в избу.

– Ну, тогда по последней. – Семеряков разлил настойку. – Что, начальство отдохнуть не дает?

– Вроде того.

– Никогда не любил под кем-то работать и не стану никогда. – Игнат рубанул рукой воздух. – Хватит с меня Наили, так еще и чужому дяде в рот смотреть? Если ты мужик, то решать должен сам…

– Ладно, чего ты завелся? – успокоил его Ахмедзянов. – Может, человеку это тоже поперек горла.

– Ну, чтоб дорога была легкой, а память долгой. – Игнат чокнулся с Сандерсом. – Заезжай, если что, турист.

Рейс «Золотой лагуны» подходил к концу – уже объявили посадочную готовность, и Сандерс, коротавший время на обзорной палубе, спустился в каюту. Переодеваясь в костюм из тонкой шерсти, он с удовлетворением разглядывал себя в зеркало. Загар лег прекрасно, и пусть кто-нибудь докажет, что он провел отпуск не на тропических островах Сан-Висенте, а где-нибудь еще. Как всегда в последние годы, он во время пересадки с рейса на рейс выкраивал минутку для посещения солярия. Причем не шикарного, с массажем и девушками, а какого-нибудь скромного, где делают только то, что просит клиент, и не задают ненужных вопросов. На лайнер компании «САК спешл» он пересаживался только для прибытия к месту службы, привычно запутывая следы.

Через полгода после возвращения с Хлайба Ричард Сандерс пришел к выводу, что с карьерой полевого агента надо постепенно заканчивать. Тех впечатлений, которые он получил на Хлайбе, ему хватит до конца его дней (во всяком случае, так ему казалось), а вот некие необычные способности, которые он приобрел в странствиях по Гною и в которых сам еще не до конца разобрался, вполне могут привлечь к нему внимание яйцеголовых. И тогда его очень надолго (если не навсегда) запрут в стенах специального научного подразделения Конторы. Впрочем, уходить из Конторы Сандерс тоже не собирался. Он подозревал, что чудовище, с которым они с Полубоем встретились в подземельях Гноя на Хлайбе, не одно на этом свете и людям рано или поздно придется столкнуться с целой кучей этих тварей. Причем это столкновение будет таким, что не стоит даже и думать попытаться отсидеться где-нибудь на глухой окраинной планете, поскольку если эти твари выиграют, то рано или поздно доберутся до всех. А Контора будет одной из первых, где об этом столкновении узнают… Так что после долгого обдумывания сложившейся ситуации Ричард пришел к выводу, что наиболее разумным для него выходом будет остаться в Конторе, но перевестись на некую должность с меньшим уровнем ежедневного адреналина. Однако после Хлайба он числился в «великих охотниках», поэтому нужно было как-то продемонстрировать окружающим вообще и Старому Лису Вилкинсону в частности, что он «сломался», «потерял кураж». Причем основная трудность состояла в том, что сделать это надо было так, чтобы это не пошло в ущерб заданию. Дик никогда бы не простил себе, если бы задание провалилось по его вине. Это было выше его сил. А сделать так, чтобы и задание было выполнено, и в то же время сам Дик несколько облажался, было еще той задачкой. При обычных обстоятельствах практически неразрешимой. Однако слава Господу, Федеральное бюро как раз переживало очередной этап притока «свежей крови». И за последнее время личный состав Конторы обновился почти на четверть, а пул полевых агентов даже более, чем на половину. Причем подавляющее большинство молодых агентов обладали столь ценимыми руководством амбициями и, как это деликатно именовалось, «предрасположенностью к жесткой конкурентной борьбе». И Сандерс рассчитывал, что эти молодые, амбициозные и нацеленные на «жесткую конкуренцию» неофиты сыграют в его плане главную роль. В таком возрасте труднее всего даются взвешенные оценки, а мир видится резко и контрастно. Так что достаточно нескольких небольших промахов, пары огрехов – и все, бывший кумир тут же низвергается с пьедестала и объявляется «старой развалиной». Сложнее было с Вилкинсоном…