— Ну чтобы тебе стало совсем легко, — Бергер полез в карман, вынул конверт и передал Полубою, — на, читай. Это мне пришло с просьбой передать тебе лично в руки. Тридцать секунд, потом письмо распадется в пыль.

— Всё твои страсти шпионские, — проворчал Полубой.

Он вынул из конверта пластиковый листок, развернул его, и в полутьме аллеи буквы интерлингва засветились зеленоватым светом.

По реке Мойке плыл речной трамвайчик. На верхней палубе теснились туристы в солнцезащитных очках и одинаковых зелёных кепках. Увидев Миру и Алю, некоторые замахали руками и защёлкали фотоаппаратами, раздались крики «Che bella vista!».

Мира представила, как зелёнокепочные вернутся в солнечную Италию и будут показывать домашним фотографии: справа колоннада Юсуповского дворца; слева желтый с белым фасад усадьбы Ломоносова; впереди на фоне безоблачного неба купол Исаакиевского собора; на Почтамтском мосту две девушки двадцати с небольшим лет. Обе худенькие, в джинсах, футболках и мокасинах. Темноволосая Мира, с короткой стрижкой и пирсингом в брови, сидела на перилах; Аля — миловидная крашеная блондинка — стояла рядом.

Трамвайчик уплыл под мост, и только невесть откуда взявшийся жирный селезень флегматично покачивался на поднятой волне.

— Мокрозявы не хотят кукрить, — внятно произнёс за спиной Миры женский голос.

Девушка обречённо сжалась: вот оно, опять! Можно не оборачиваться, она и так знала, что за спиной никого нет. Это у неё крыша поехала. Сумасшествие у всех разное. Мирино — мокрозявное.

Сегодня утром она проснулась оттого, что кто-то громко сказал над ухом:

— Мокрозявы не хотят кукрить.

Открыв глаза, Мира оглядела пустую комнату. В ушах ещё звучал неприятный, вязкий голос.

— Ерунда какая-то! — пробормотала она и пошла варить кофе.

В квартире было непривычно тихо, значит, соседи, как собирались, свалили за город. Отлично! Мира терпеть не могла разговаривать с кем-либо по утрам. Сколько страшных казней она придумала, слушая за завтраком соседку, которая не замолкает даже когда жуёт.

Стоя у плиты и глядя, как языки пламени облизывают дно турки, Мира вспоминала, как печалилась вчера, что осталась без работы. Снова предстояло пройти квест по собеседованиям, отвечать на вопрос «Почему мы должны выбрать именно вас?» или выполнять дурацкие психологические тесты, ответы на которые есть в интернете. И если, (о Боже!) она пройдёт, то будет по двенадцать часов торчать за кассой в блинной, потеть от жара печей и глядеть на бесконечную череду жующих морд.

Как-то на собеседовании Мира сказала, что выбрать именно её нужно потому, что все, кого выбрали раньше, уже уволились. Персональщица — девчонка не многим старше Миры, всерьёз считающая себя вершительницей судеб — растерянно поморгала, а потом свернула собеседование словами: «Мы вам перезвоним». И, конечно же, не перезвонила.

Но мрачные мысли остались во вчерашнем дне, а сегодня за окном светило июльское солнце, и сама мысль о поиске работы казалась нелепой. Куда лучше забраться на крышу и чилить, глядя в бездонное знойное небо.

Кофейная пенка начала лениво подниматься к горлышку турки.

— Мокрозявы не хотят кукрить, — строго напомнил за спиной женский голос.

Взвизгнув, Мира обернулась: кухня была пуста. Может, с улицы раздалось? Она метнулась к окну: узкий переулок был безлюден и пылен. В окне дома напротив умывалась рыжая кошка. Прервав утренний туалет, она вопросительно уставилась на Миру.

— Мокрозявы не хотят кукрить, — сообщила девушка.

Кошка широко зевнула, словно говоря: их половые трудности. И продолжила умываться.

Открыв раму, Мира высунулась, как могла далеко, и окинула взглядом переулок: вдалеке виднелась удаляющаяся женская фигура.

— Вот она и сказала, — успокоила себя Мира.

Сразу стало легче. Оказывается, очень страшно, когда что-то накатывает, а ты ничего не можешь с этим поделать. Воняло подгорелым кофе.

«Кто-то не уследил», — подумала Мира и тут же поняла, что этот «кто-то» она. Чертыхнувшись, метнулась к плите: кофе залил панель и потушил огонь. От солнечно-безоблачного настроения не осталось следа.

Позже, оттирая плиту от бурых потёков, она думала о том, что голос не мог раздаться с улицы, ведь он прозвучал так, словно говорящий стоял за спиной. Кроме того, до конца переулка метров двести. Женщина просто физически не смогла бы так быстро добежать туда.

«Проклятые мокрозявы! Что вообще за дурацкое слово?! Какая-то смесь из кракозябр и мокриц. Где я могла его услышать?»

Бросив губку в раковину, Мира вытерла руки о халат, взяла с подоконника сотовый и спросила у гугла, кто такие мокрозявы. Гугл не знал. Оказывается, и такое бывает. Тогда она задала «кракозябры». Появилась отсылка к Википедии, из которой Мира узнала, что по-японски аналог кракозябр называетсямодзибакэ. Ну… уже ближе. Похоже, пора завязать с чтением манги. Разобравшись с мокрозявами, Мира перешла к изучению этимологии глагола «кукрить». На этот раз гугл предложил на выбор «курить», трио советских карикатуристов Кукрыниксов и традиционный нож непальских гуркхов — кукри.

— О непальских гуркхах я и знать не знала, — пробормотала Мира.

Тут же она поймала себя на том, что всё это время прислушивается к звукам на улице. Так, зная об утихшей на время зубной боли, всё равно ждёшь, что она вот-вот себя проявит.

К счастью, первая половина дня прошла спокойно, потом Мира встретилась с Алькой и думать забыла о мокрозявах. А сейчас на мосту опять: тот же мерзкий, настойчивый женский голос. Не хотят они кукрить, видите ли. А она-то здесь причём?!

— Ты меня слушаешь? — легонько пихнула её в бок Алька.

— Что? — растерянно спросила Мира. — Нет.

— Вот тебе, здрасьте! Я стараюсь, расписываю в красках, а она даже не слушает! О чём ты вообще думаешь?

Мира хотела было рассказать, но не стала. Аля конечно хорошая девчонка, но такая… стандартная, что ли. Узнав про мокрозяв, она испуганно округлит глаза и отправит Миру к психиатру.

— Поди, о работе думаешь? — предположила Алька.

Мира фыркнула:

— Чего о ней думать? Официантки нужны в каждую забегаловку. Ну, если не в каждую, то через одну.

Аля посмотрела на неё исподтишка и, помедлив, спросила:

— В ИТМО восстанавливаться будешь?

Мира поморщилась:

— Нет. Какой из меня инженер? А закончить только ради диплома — не для меня. Я хочу получить профессию, которая станет делом всей жизни. Поэтому, я уже всё решила: пойду с осени на курсы, буду усиленно заниматься, а через год поступлю.

— Куда?

Мира мечтательно улыбнулась:

— На журналистику.

Аля скептически скривилась, хотела что-то сказать, но Мира запальчиво перебила:

— Ты только представь, как это круто — я буду встречаться с интересными людьми, писать про их судьбы! Постоянно разъезды, встречи! А сидеть в офисе с девяти до шести — это же тоска смертельная! Я — свободный художник!

— Но ты потеряешь три года! — в глазах подруги стояло искреннее непонимание. Вот поэтому ей и не стоило рассказывать о мокрозявах!

— Что такое три года в сравнении с целой жизнью? — презрительно усмехнулась Мира.

— Ну, не знаю, — внезапно Алька порывисто сжала её руку: — Смотри, какой кадр!

Повернув голову, Мира увидела идущего по мосту мужчину лет тридцати пяти. На плече у него сидела большая жаба. Не, не так: очень большая жаба! Мира даже не знала, что в природе существуют такие громадины. В позе жабы было столько барской важности, словно это не мужчина вышел с ней на прогулку, а она на нём выехала. В незнакомце было что-то нездешнее. Да и одежда тесновата, будто мужчина из неё вырос или снял с кого-то в переулке.