— Хорошо.

Она представила, что стекло покрывается замысловатым узором трещин, потом раздаётся хлопок, и стекло осыпается на пол потоком осколков.

Ничего не произошло. Стекло стояло, как литое. А вот головная боль стала невыносимой. Прижав пальцы к вискам, Мира сползла по стеклу на пол. Она чувствовала себя сгоревшей спичкой. Прислонившись боком к стеклянной стене, она наблюдала за тем, как Гай исследует его с той стороны, простукивая и проверяя на трещины.

— Строго говоря, у тебя получился не куб, — заметил он, вытянув руку вверх и просунув пальцы в зазор между стеклом и потолком. — Так что, в этом направлении над собой ещё нужно работать.

Мира слабо пожала плечами: какая разница, куб или полкуба, если нельзя выйти?

— Но дура довольно толстая, — продолжал Гай, ощупывая верхний край стекла. — Головой не разобьёшь.

Он сходил ко второй стене, изучил и её, вернулся.

— Может, за помощью сходить? Позвать магов, — прошептала Мира.

Он отрицательно покачал головой:

— Лучше никому не знать о том, что ты разгуливаешь по Башне.

Мира кивнула. Она была рада, что не надо никуда идти. Да и не уверена была, что сможет вообще встать — тяжело было даже руку поднять. Что-то похожее она чувствовала, когда пришла в себя после кукрения.

— Что, совсем хреновасто? — спросил Гай.

Она скосила на него глаза, спросила дрогнувшим голосом:

— Что со мной? Я же не кукрила.

— Зато пользовалась магией. Она вытягивает много сил. А ты сначала построила лабиринты, потом куб.

— Это… надолго?

— Не знаю, говорят, у всех индивидуально, — Гай тоже сел на пол и прислонился спиной к стене куба. Так близко, но вместо тепла его тела Мира ощущала холод стекла.

— Что мы будем делать дальше? Ждать, пока нас найдут?

— Ты так далеко нас завела, что подозреваю, найдут нас не скоро.

Она закрыла глаза, тихо произнесла:

— Откуда у меня магия? Я никогда не обладала никакими паранормальными способностями. Даже списать на зачётах в универе не могла, — она усмехнулась.

— Не знаю, — ответил Гай. — Возможно, об этом знает тот, кто тебя сюда забросил. Бывает, они наделяют мокрозяв способностями. Но точно одно — тебе отсыпали щедро. У меня есть хорошая знакомая колдунья. Она несколько лет обучалась в Ордене, но не может сделать даже сотой доли того, что делаешь ты.

— Здесь есть Орден колдунов? — слабо удивилась Мира.

— Да, и его вес достаточно велик. Видишь ли, воды нужно гораздо больше, чем могут откукрить мокрозявы. Тогда привлекают магию.

— Зачем тогда вообще нужны мокрозявы? Пусть бы всё делали маги.

— Вода, которая получается в результате магии, непригодна для употребления внутрь. От неё болеют серой хмарью. Поэтому ее используют на руднике или для сельскохозяйственных нужд.

— Как у вас здесь всё сложно и непонятно, — вздохнула Мира.

— У вас, — хмыкнул он. — Теперь уже и у тебя.

Она хотела сказать, что всё ещё надеется вернуться домой, но подумала, что они опять поругаются. А у неё не было на это сил.

— Расскажите про жабу, — попросила она, не открывая глаз. Почему-то с закрытыми вопросы задавались легче. Может, и отказы будут легче восприниматься?

К её удивлению, Гай ответил:

— Здесь её называют Оямото. Это одна из древнейших жительниц Азара, говорят, она живёт в глубине Леса, но уже много лет никто её не видел.

— За что она забросила меня сюда? — всхлипнула Мира.

— Вот встретишь Оямото и спросишь сама, — судя по интонации, Гай улыбался.

— Как же я её встречу, если вы только что сказали, что уже много лет её никто не видел? Может, меня какая другая жаба забросила, а эта ваша Оямото давно лапки сложила?

— Другой жабы нет, — ответил Гай.

Они помолчали. Было так тихо, что она слышала стук собственного сердца. Казалось, они с Гаем единственные люди в этом странном мрачном мире. А ведь где-то здесь же, в Башне — мокрозявы. Мексиканка, мадам Олсен, остальные. Мире вдруг захотелось увидеть их, даже дурацкий спор о штруделях по-немецки она бы с радостью ещё раз послушала.

— Это правда, что вы с Даяной муж и жена? — вообще Мира не собиралась об этом спрашивать. Да, часто думала об их отношениях, но задавать вопрос так напрямую… Однако, слова уже сорвались с языка и назад их не вернуть.

Оставалось надеяться, что из-за толстого стекла Гай не услышал вопрос.

— Нет, — ответил он.

Мира открыла глаза:

— Но раньше были?

— Нет, хотя я тоже долго верил в эту утку.

Некоторое время она в растерянности обдумывала его слова, наконец, сказала:

— Простите, я не понимаю. Что значит, долго верили?

— Помнишь, на Реке ты назвала себя попаданкой?

Ещё бы она не помнила!

— Да, — ответила Мира.

— А теперь представь, что попаданцы не мы, а они.

Она повернула к нему голову, но Гай сидел спиной.

— Вы имеете в виду азарцев? — изумлённо спросила Мира.

— Да.

— Нет, постойте. Вы хотите сказать… Но тогда получается, что я и вы, и все остальные в Башне… Мы все родились здесь?!

— Да.

— Тогда почему я не помню о своей жизни в Азаре того, что было до падения в воду?! — она покачала головой: — Нет, вы бредите. Этого не может быть! Я помню своих родителей, бабулю, первую подружку в детском саду, и как на каруселях в парке катались, и своего парня первого… И остальные, они тоже всё помнят! Когда я была в общей камере, каждая рассказывала о своей жизни до Азара. Где же мы все были, если не у себя дома?

Гай повернулся и уставился на неё блестящими чёрными глазами. Кажется, ей наконец удалось найти волнующую его тему.

— Всё это прекрасно, — сказал он: — Тогда как ты объяснишь, почему здесь собраны попаданцы исключительно из одного мира и с одной планеты?

— Ну, это же очевидно — потому что нет других миров. И жизни на других планетах тоже, — озадаченно ответила Мира.

— А, может, потому что пришельцы из других миров и планет должны выглядеть иначе? — спросил Гай с каким-то затаённым торжеством. — Но мы выглядим так, как выглядим.

— Однако это не объясняет, почему у нас нет воспоминаний об Азаре! — воскликнула она. — К тому же, если мы и есть коренное население Азара, кто такие те, другие? Откуда появились здесь и, как получилось, что они держат нас в Башне и подвергают обработке, а не наоборот?!

Мира так разволновалась, что даже почувствовала небольшой прилив сил.

— Вот и выясняй, — произнёс наставник с улыбкой.

— Как же вы, прожив здесь столько лет, до сих пор не выяснили? — вырвалось у неё.

— Ну, знаешь ли, это не то, о чём кричат на каждом углу. Скажу больше: даже за мысли об этом здесь на костёр отправляют.

Ей вспомнились разговоры о том, что Вишневский хотел поднять восстание мокрозяв, но ему помешали. Раз уж у них случился вечер откровений, не попробовать ли спросить и об этом?

— Я слышала, вы хотели тут всё изменить, — тихо сказала Мира. — Много лет назад.

Он усмехнулся:

— Всё было менее эпично, чем ты рассказывала.

Она поняла, что он имеет в виду глупости про то, как Вишневский дрался с Великим Хранителем так, что Башня зашаталась. Сейчас, когда она увидела, что представляет собой Великий Хранитель, представлять их битву было особенно смешно. Чуствуя, как пылают от стыда уши, Мира спросила:

— Чего вы добивались?

Гай хмыкнул:

— Как и все уважающие себя революционеры, смены власти. Заручиться поддержкой стражей, захватить Башню, дворец, Элсар, Рудник, а потом и весь Азар под себя подмять. Хозяевами должны быть мокрозявы, а не это нежное, неприспособленное к жизни в таких условиях сословие.

Ей вспомнились убогие женщины в общей камере, жидкая похлёбка, безнадёга. По губам скользнула саркастическая усмешка: хозяева Азара…

— Взять хотя бы это дурацкое унизительное прозвище, мокрозявы, — продолжал Гай, — Это они нам его придумали. Рассказывают, что первой нас так назвала маленькая дочь прежнего Великого Хранителя, и связано оно было с мокростью, мерзостью. Прозвище понравилось, и его закрепили, сделали названием народа, прописали во всех учёных книгах. А то, что когда-то мы назывались иначе, превратилось в легенду.