– Корреспондент еженедельника «Деловар» Евтюхов Сергей Васильевич, – сказал вошедший, протягивая мне руку. Мы обменялись коротким рукопожатием – он едва-едва шевельнул мускулами кисти и тут же удалил ладонь. Имя и фамилия были не настоящие, я это сразу ощутил.

– «Деловар» не вынесет двоих, – сказал я. Евтюхов вежливо улыбнулся и утвердился в кресле для посетителей. Извлек диктофончик и ловко, пролетающим профессиональным движением, утвердил его на столе между нами.

– Прежде всего позвольте вас поблагодарить, Антон Антонович, за то, что вы нашли для меня время, – церемонно сказал он. – Я прекрасно понимаю, как вы заняты.

В его словах ощутилась некая издевка. И, уверен, нарочитая. Он утонченно меня поддел.

Но я, пока не уяснил для себя, в чем дело, прикинулся шлангом. Как бы ничего не заметив, ответил с широкой бесхитростной улыбкой:

– Ну что вы, я занят не больше других. Сейчас эпоха такая – все заняты. Расплата за советское безделье. Богадельня рухнула, пора бы и поработать.

– Ах, так вы ЭТИХ взглядов, – отреагировал Евтюхов, вложив в слово «этих» буквально бездну чувства, только не понять, какого.

Он и боялся меня, и презирал. Боялся, что я что-то про него пойму, чего мне, и вообще кому бы то ни было, понимать никак нельзя. И презирал, потому что был уверен: мне нипочем и никогда этого не понять.

Как интересно.

– А вы каких? – невинно осведомился я.

Он снова чуть улыбнулся и сделал пренебрежительный жест – дескать, сейчас неважно, каких взглядов я, у вас же интервью берут, не у меня.

– В нашем издании есть регулярная медицинская страничка, – проговорил он. – Наряду, скажем, с регулярной компьютерной страничкой, регулярной мебельной страничкой и так далее. Мы стремимся знакомить читателей с конкретными достижениями нашего здравоохранения, но не вообще, не абстрактно, а с теми, которые нашим читателям могли бы оказаться особенно полезны. Мы стараемся давать серьезную информацию о том или ином явлении в медицине и о сдвигах в общественном сознании, которые это явление обусловили. И которые, в свою очередь, это явление способно вызвать уже само. Вот в этом ключе, если вы не возражаете, мы и поговорим.

Ни черта я не понял из его вводной части. Пыль в глаза. А там Коля… Но я только приложил руки к груди и кивнул:

– Никоим образом не возражаю.

Он включил диктофон.

– Известно, что среди состоятельной части населения нашей страны в последние годы забота о своем здоровье стала едва ли не культом, – начал он, лицом устремившись ко мне, но то и дело скашивая глаза на свою машинку – смотрел, нормально ли пишет. И я почувствовал, что интерес не праздный и не показной, ему действительно почему-то важно, чтобы запись получилась качественной. Ага… Похоже, он собирался самым серьезным образом анализировать магнитограмму: микромодуляции голоса, пересыхание гортани… ого!

Я всеми фибрами ощущал его предвкушение: как он будет меня, дурака болтливого, препарировать и потрошить на послушной, верной, умной электронике.

Ну-ну.

– В том числе и о психическом здоровье. Мне не раз приходилось наблюдать, что и на приемах или презентациях, и на дружеских попойках впрямую произносятся тосты «за наше психическое здоровье». Как вы, профессионал в этой сфере, могли бы такое явление прокомментировать?

Он вел себя, как настоящий. И задавал вопросы так, как и подобает акуле пера – издалека, беря собеседника в вилку, будто артиллерист. Но вот не повезло ему со мной. Я-то чувствовал, что ему абсолютно не интересно то, о чем он спрашивает и то, что я примусь говорить в ответ. Даже нет, не так – журналисту тоже не все собственные вопросы одинаково интересны, бывают и проходные, связочные, бывают и такие, которые задают лишь с тем, чтобы разговорить собеседника. Но чувствовалось, что весь намечающийся разговор о психическом здоровье и о том, чем я занимаюсь и почему, не имел ни малейшего отношения к действительной цели прихода этого лже-Евтюхова. К тому, что он на самом деле хочет узнать. Чувствовалось: он станет долго меня мурыжить видимостью интервью – с тем лишь, чтобы я пребывал в уверенности, будто это и впрямь интервью, и в конце концов ответил на те вопросы, ответы на которые он действительно хочет получить, даже не заподозрив, что вот они – настоящие-то вопросы.

У меня возникла шкодливая мысль в ответ помурыжить его, начав долго и с энтузиазмом комментировать то, о чем он сделал вид, что спросил. Было бы любопытно посмотреть, когда и как он закипит. Но у меня у самого лишнего времени не было. Да и настроение, мягко говоря, не то. Лучше поиграть с ним в поддавки.

– А что тут комментировать? – развел я руками. – Это совершенно естественно. Что, на самом-то деле, может быть естественнее и достойнее уважения, нежели забота о своем здоровье? Здоровы люди – здорова страна. Мы и так по всем показателям в ужасающем положении. Средняя продолжительность жизни у нас на одном из последних мест в мире. Не знаю даже, превышает ли естественный прирост населения его естественную убыль. В этих условиях, если хотя бы кто-то, хотя бы небольшой процент населения способен заняться собой – это уже колоссальный прогресс.

Ответ вызывающий. Просто-таки подлый ответ. За него он должен был ухватиться. И он ухватился.

– Не секрет, Антон Антонович, что психиатрическая статистика по стране тоже весьма печальна.

– Не секрет, – согласился я.

– Но наиболее печальна она для неимущих классов. На эти классы приходится основная часть психических расстройств и недугов.

Я легкомысленно, как последняя сволочь, для которой, ежели сам сыт-пьян, ни единого страждущего нет, опять развел руками и улыбнулся:

– Ну, а что вы хотите? Если малообеспеченные и необеспеченные составляют восемьдесят три процента населения, логично, что девяносто пять процентов всех болезней придутся именно на них, не так ли?

– Вы настолько легко к этому относитесь?

– От того, любим мы или не любим законы природы, они не меняются. В том числе – и социальные законы.

– Понимаю вашу позицию, – он покивал. Прежнего равнодушия не стало в нем. Хотя он поджимал губы и вообще всячески демонстрировал, как моя позиция ему претит – чем-то она ему на самом деле понравилась. Поддавки получались. Вот только в какой игре?

– То есть вас совершенно не беспокоит тот факт, что, скажем… поправьте меня, если я, как неспециалист, что-то напутаю… что, скажем, среди пожилого поколения – каждый второй страдает теми или иными психическими отклонениями? Что молодежь призывного возраста, даже не знакомая с наркотиками – хотя таких становится все меньше – почти вся страдает депрессиями вполне уже патологического уровня или легкими формами паранойи и шизофрении? Что повышение градуса агрессивности в обществе вызвано едва ли не в первую очередь именно этим? Что мы, фактически, вот уже многие годы живем в одном огромном сумасшедшем доме?

Какой пыл.

– Конечно, беспокоит! – раскатисто ответствовал я с улыбкой. – Конечно! Но, помилуйте, господин… э… Евтюхов. Если даже федеральный бюджет не в состоянии сколько-нибудь всерьез позаботиться об этой неисчислимой армии страждущих, то чего вы хотите от частного заведения, в котором работает один-единственный профессиональный психолог и которое существует только на заработанные этим психологом деньги?

– Безусловно, я понимаю, что вы способны помочь лишь очень немногим, – кивнул Евтюхов. – Но почему вы заведомо сужаете круг пациентов, устанавливая столь высокий имущественный ценз? Фактически вашими услугами могут пользоваться лишь люди бизнеса, не так ли?

– С чего вы взяли? – я возмущенно откинулся на спинку кресла. – Хорошенькое дело! Ежели вам угодно, господин Евтюхов, то… Сколько я помню, среди наших пациентов вообще до сих пор не было ни единого финансиста, ни единого директора предприятия. Ни единого!

Хочешь, чтобы я начал горячиться – я погорячусь. Посмотрим, что из этого выйдет.

– Что ж, – хладнокровно и безжалостно дожимал меня корреспондент, – значит, дело обстоит ещё хуже. Элитный клуб интеллектуалов! Голубая кровь, белая кость. Восстановление творческих способностей! А баба Нюша, всю жизнь проработавшая гардеробщицей и заработавшая от постоянного унижения манию преследования, или дед Иван, потомственный токарь, доработавшийся до нарушения концентрации внимания – они заведомо за бортом! Не так ли? Откуда такой снобизм?