Валерка глянул на женщину через окуляр, и тоже чуть не выругался. На месте аккуратной современной дамы стояла жуткая, покрытая язвами старуха. Глаз у неё был только один — в центре лба. По губам стекала слюна, лицо щерилось в довольной улыбке. И от современной одежды ничего не осталось — вместо неё обнаружилась какая-то старинная рубаха, причём в совершенно отвратном виде — сплошные лохмотья.

— Думаю, прямо здесь её изгонять будет неуместно, — сказал Радей Тихославович. — Нужно проследить, и заняться делом, когда она останется одна.

«Угу. Остаётся только понять, как это вообще делать!» — задумался Птицын.

— А как её изгонять? Или нужно убить? — спросила Алиса. Голос её дрожал от азарта. Или, может, от страха?

— Убить, скорее всего, не получится. Это же бессмертная сущность, она всегда была и всегда будет. — Покачал головой Радей Тихославович. А вот как с ней быть — не знаю. Предлагаю для начала дождаться, когда она останется одна.

Долго ждать не пришлось — наркоман, наконец, расправился с машиной и спокойно убрался в подъезд рядом стоящего дома.

— Утомился, видать, болезный, — прокомментировал поросёнок.

Лихо дожидаться приезда полиции не стала — не торопясь направилась прочь. Троица экзорцистов двинулась следом. Одноглазая женщина обошла вокруг школы, поднялась к десятиэтажкам наверху, сошла с тротуара побрела к ветрозащитной посадке. Дёрн вокруг недавно построенного ЖК так и не сформировался, так что земля была грязной и раскисшей, но Лихо грязь совсем не смущала. Кое-где встречались следы собак, но вообще здесь было безлюдно.

— И куда она идёт? — недоумевал Валерка. Впрочем, это скоро выяснилось. Лихо дошла до ряда берёз, развернулась назад и поманила троицу хищным и изящным жестом. Экзорцисты держались на расстоянии — метров триста. Однако перепутать было нельзя — кроме них тут никого не было.

— Ну, пойдёмте, — пожал плечами Радей Тихославович. — Пообщаемся. Хотя мне это жутко не нравится. Если то, что я о ней знаю — правда, нам с ней не сладить.

Теперь можно было не скрываться, так что Валерка ускорил шаг, и через минуту они уже приблизились к ожидавшей их женщине.

— Ну, привет, гости дорогие. С чем пожаловали? — проскрипела женщина.

— Да вот, хотим тебя отсюда изгнать, — честно признался Птицын. — Не подскажешь, как это сделать?

— Ммм, твари тёмной стороны, да ещё и в компании с проводником, какая честь! — хмыкнула женщина. — Не ожидала. Зачем же вы хотите изгнать бедную старую женщину?

— Потому что ты принесла этим людям беду, — Валерка кивнул на оставшийся позади ЖК. — А я считаю этот город своей зоной ответственности. Так что-либо ты прекращаешь тут пакостить, либо уходишь.

— Ого! Какое резкое заявление, — женщина не выглядела ни напуганной, ни удивлённой. Говорила как будто по обязанности, будто зачитывала текст давно надоевшей и затверженой до оскомины пьесы. — А сможете, изгнать-то? Сам ведь сказал, что не знаешь, как?

— Ну, вообще, я предпочёл бы по-хорошему договориться, — признался Валерка. — Договариваться всегда лучше, чем воевать, так ведь? Или тебе это нравится?

— Нет, я люблю спокойную жизнь, — сказала Лихо. — Противостояние — это не для меня. Но мне нравится, что ты не бросаешься в драку сразу, мальчик. Потому скажу. Уходить отсюда я не буду, и ты ничего с этим сделать не сможешь, даже если очень захочешь. Даже твои предки не смогли бы, потому что моё место — здесь. Я не сама пришла, меня сюда позвали. И отправить меня прочь могут только те, кто позвал. Ни ты, ни кто-либо ещё не справится.

На словах о предках Радей Тихославович удивлённо покосился на Валерку.

«Чёрт, — сообразил Птицын. — Вот эту тайну ему лучше бы не знать. И ведь наверняка запомнит, он внимательный!»

— А кто тебя сюда призвал, ты, конечно, не скажешь, — поспешно ответил парень.

— Отчего ж не сказать. Скажу. Вот эти люди, которых ты взялся защищать без спроса, они и позвали. Хочешь, я расскажу тебе сказку, юный проводник? Твои спутники тоже могут послушать, но они эту сказку не поймут. Другой культурный код, если говорить умными словами. Вы родились и жили в разных местах, для них будет непонятно.

— Хочу, — кивнул Птицын. — Расскажи.

— Давным-давно в этом самом месте было поле. И на этом поле люди друг друга убивали. Это была не большая битва, обычная стычка с разбойниками. Одни ограбили село, захватили полон. Другие их догнали, и убили. Полон вернули, да не весь. Одна полонянка осталась. Жених так спешил, чтобы её спасти, но не успел — она была уже порченная. Такая она оказалась жениху не нужна. Та девица удавилась в овраге, здесь, недалеко. Душа её ушла туда, куда и положено уходить душам, но обида была страшная. Уходя, та полонянка оставила обиду здесь. Не захотела нести свою ношу.

Лихо повернулась и посмотрела куда-то в сторону города. Там, дальше, можно было увидеть холм, центр которого разрезал длинный овраг. Валерка мог разглядеть только самое начало этого оврага, а дальше он поворачивал.

— Это была только присказка, сказка впереди. Обида таилась долгие столетия. Пропитывала землю, но наружу не выходила. Здесь паслись коровы, они втаптывали её своими копытами в землю. Большой белый пёс каждый день делал обход по соседним деревням, охраняя это место от той обиды. А недавно сюда пришли люди. Коров прогнали. Пса — убили. Говорили, что этот пёс пугал их детей, но на самом деле им просто хотелось выместить свою злобу. Пёс родился снова, и снова вернулся на свой пост, но его опять убили, а больше он не захотел рождаться. Земля лишилась охраны, а людская злоба разбудила старую обиду. И тогда сюда пришла я. Я всегда являюсь на людской зов. Я очень отзывчивая.

Лихо улыбнулась. Валерка подумал, что не хотел бы ещё раз увидеть эту улыбку — очень уж неприятная.

— Это всё демагогия, — отрубил Птицын, хотя его покоробило упоминание об убийстве собаки. — Не бывает такого, чтобы люди сами звали беду. Они не знали, что делают.

Вот теперь Лихо расхохоталась. Искренне, и совсем не зло.

— Ты ещё очень маленький и очень добрый мальчик, — пояснила женщина. — Люди всегда знают, что делают. И моё присутствие их ничуть не тяготит — оно им нравится, разве ты не заметил? Те, кому здесь плохо — уезжают. Я ведь никого не держу. Люди прекрасно чувствуют то, что здесь происходит. Кому не нравится — уезжают. Те, кто не хочет ненавидеть окружающих просто за то, что они есть — уходят. А на их место приедут другие. Люди будут проклинать друг друга, радуя меня, но и сами будут питаться этой злостью. То, что творится сейчас — это только начало. Дальше будет гораздо, гораздо интереснее. Со временем это место превратится в настоящий рассадник тупой ненависти, а потом умрёт. И поэтому ты не сможешь меня прогнать. Для этого тебе пришлось бы переделать людей. Ты ведь не станешь утверждать, что сможешь изменить людскую природу?

Они так и ушли. Валерка отчего-то без всяких доказательств чувствовал, что Лихо говорит правду. Таким существам, он уже понял, не свойственно лгать — они для этого слишком старые.

— Я останусь тут до тех пор, пока это место не умрёт окончательно, — напоследок сказала Лихо. — А потом уйду туда, куда меня позовут. Не стоит беспокоиться об этом месте, и об этих людях. Они живут той жизнью, которая их устраивает. Я не забираю у них ничего, кроме того, что они хотят мне дать.

— Мы в самом деле так ничего и не станем делать? — грустно спросила Алиса.

— Вам решать, — вздохнул Радей Тихославович. — Но эта сущность не лгала.

— Кто она вообще? Кто-то из древних, вроде Яги или Кащея? — Валерке на самом деле было не слишком интересно. Сказал просто чтобы поддержать разговор — всё лучше, чем идти в тягостном молчании. На душе было неприятно, как будто это он виноват, что люди сами накликали беду.

— Нет. Поименованные вами были рождены. Лихо — никогда не рождалась. Это… скажем так, персонификация беды. Кто знает, когда она появилась? Наверное, позже, чем первые бактерии — у бактерий не бывает бед, для этого они слишком простые. Для этого нужен мозг… думаю, она в тысячи раз старше человечества. Хотя в этом виде и в этой форме она ровесница человека. — Задумчиво пробормотал Радей Тихославович. — Было бы интересно поговорить с ней на отвлечённые темы, но она не станет. Это не разумное существо в том смысле, к которому мы привыкли. Просто функция, которая для собственного удобства приняла форму человека.