— Как — сбежали⁈ — дежурный подскочил, хватаясь за телефон, но, увидев мою физиономию и усмешку, замер. — А… это вы. Шутите, товарищ майор?

— А ты не спи на посту. А то, кроме жуликов, и тебя самого однажды вынесут — не заметишь.

— Да у нас тут тихо, — зевнул он, отставляя телефон, так что шнур его змеёй полез обратно за стол. — Скука. Что у нас тут может случиться?

— Ну, раз всё так тихо, — я достал свою записную книжку, вырвал из нее листок и разложил перед ним, — вот тебе сообщение о возможном преступлении. Регистрируй, как положено. Валентин Ефимович Мельников, кандидат наук. Прибыл в Нижний Лесовск из Москвы для проведения исследований. Сутки назад ушёл к Чёрному озеру и не вернулся.

— А… ну… времени ведь ещё мало прошло, — замялся дежурный. — Может, задержался. Или на турбазе какой остался, выпил чего…

— Я тебе русским языком сказал — пропал. А если я сказал — значит, пиши.

— Да не, я не против… — он замялся, — Может, сначала участкового послать? Он по месту его пребывания соседей опросит, справки наведет, а потом уже…

— Отставить, — я шагнул ближе. — Регистрируйся и поднимай участкового, а на место я сам поеду. Но мне нужна машина. Срочно. Где водила ночной?

— А водитель наш… — он сжался, снова как школьник, только теперь у доски, — … на ужине. Домой отбыл.

— Бардак, — сквозь зубы процедил я. — Зови его по рации.

Он мигом подскочил и отстегнул от корпуса радиостанции трубку-гарнитуру, клацнул кнопкой, прижал к губам и заговорил, не глядя на меня:

— Двенадцатый, двенадцатый, приём… — дежурный уткнулся в рацию, как в молитвенник. — Двенадцатый, ответь Чертополоху.

В динамике — шипение, хриплый щелчок. Тишина. Потом ещё один щелчок, как от старой зажигалки.

— Приём… — голос дежурного стал тонким.

— Ну что там? — я прищурился, хотя ответ уже знал

— Тишина… — дежурный сглотнул. — Но — это, он скоро будет… Надо подождать.

Я уже чувствовал, как внутри поднимается негодование. Молча шагнул к нему, выдернул трубку из рук. Сам позвал неуловимого двенадцатого. Прислушался. Только шипение, щелчки, мёртвый эфир.

— Бардак… — процедил я. — А если убийство? А у тебя водитель разгуливает неизвестно где. Не поздновато для ужина?

Дежурный развёл руками, глядя в пол.

— Да отъехал он, Андрей Григорьевич… Минут на сорок. Обещал — скоро вернётся.

— У меня нет сорока минут. Мне ехать надо. Давай машину. Пусть без водителя. Сам справлюсь.

— Так… — он замялся, глядя в сторону. — У нас одна… Вторая — на ремонте. А эта… на ней водитель уехал. Она одна и есть. Все смены на ней. А у начальства «Волга» — в боксе. Под ключом. Без распоряжения никак…

Я медленно развернулся к нему:

— Как — одна?

— Ну… Вот так… Одна.

Я подошёл к дежурному вплотную, чуть наклонился к нему и сказал негромко, но так, чтобы каждое слово врезалось в уши, как удар резиновой дубинки:

— Слушай сюда. У меня особые полномочия. Хочешь — проверяй. Хочешь — не проверяй. Но если ты мне не поможешь сейчас, через полчаса я подниму по тревоге весь отдел. И поверь, ты первым будешь писать объяснительную, почему дежурный проспал возможное ЧП на озере, где, возможно, гибнут люди. Ты меня понял?

Он сглотнул и медленно кивнул.

— Да, да… Я понял… — дежурный сейчас напоминал кролика, взгляд его растерянно заметался по стене, но вдруг на чем-то сфокусировался, став более осмысленным. — Есть мотоцикл… «Урал». С коляской. ГАИшный, у нас на подхвате стоит. Ключи — вот висят.

Я подошёл к крюку с пучком ключей, взял нужный — маленький и плоский на веревочке. Когда-то, в юности, я уже имел дело с такой техникой, как-нибудь справлюсь.

— Пойдёт, — кивнул я.

— Только… только вы осторожнее, товарищ майор, — пробормотал дежурный. — Говорят, туда лучше ночью не ездить.

Я усмехнулся.

— Говорят, что в озере черти сидят.

Он замолчал, будто хотел что-то сказать, но передумал. Я посмотрел на часы — время за полночь.

«Урал» стоял в тени гаражей, пыльный, видно было, что им давно никто не пользовался… Надеюсь, хотя бы заведется. Я открыл кран бензобака, повернул ключ зажигания. Потянул на себя рычажок воздушной заслонки, проверил нейтраль. Один вдох — и резкий удар ногой по кикстартеру. Рык, щелчок — не завёлся. Второй удар — и двигатель с хрипом ожил, заурчал. Я убрал заслонку, дал мотору немного прогреться. Из трубы вырвалось облако сизого дыма, как будто воскрешали спящего дракона. Сцепление тугое, руль широкий. Поехали! Я тронулся с места, и улица заскрипела под колёсами.

Мотоцикл пробивался сквозь ночную пустоту. Фары «Урала» выхватывали из темноты деревянные дома, торчащие на перекрестках одинокие деревья и клумбы с пересохшими от летней жары стеблями.

Проехал квартал — и вдруг впереди, с воем сирены, мимо пронесся пожарный ЗИЛ. Где-то в ночи горел дом.

Я хмыкнул, не сбавляя скорости.

— Тихо у них, значит, в городе… — сказал вслух, перекрывая шум двигателя. — Тишь да благодать… а дома горят.

А в груди сжалось что-то нехорошее. Интуиция давала собственную пульсацию, как жилка в виске: что бы ни пылало — это не случайно. И я повернул обратно, за ЗИЛом. Нужно проверить, что там горит.

Впереди, у перекрёстка, пожарная машина резко свернула влево — знакомый маршрут. Я крутанул руль, прибавил газу. Сердце сжалось: с каждой секундой становилось яснее — горит именно её дом.

Огненное зарево било в небо, окрашивая ночной небосвод в медно-кровавый цвет. Искры сыпались столпом, танцуя в воздухе. Чёрный дым медленно стелился по крыше, заворачиваясь в спирали, словно змея.

Я затормозил у обочины, бросил мотоцикл, и через несколько шагов врезался в толпу. Крики, хлопанье вёдер, суета. Кто-то тащил воду от колонки, кто-то лопатой ковырял землю. Кто-то просто стоял — молча, наблюдая за суетой и пожаром. А дом уже вспыхнул весь, сразу, будто кто-то окатил его горючим. Почему же дом Марфы так споро воспламенился?

Машина только-только остановилась. Пожарные медленно — слишком медленно — начали стягивать рукава. Один, видно, старший, усатый, с чёрным налётом сажи на лице, мрачно сказал:

— Бесполезно. Тут нашей бочкой не обойдёшься. Главное — не дать соседним домам загореться. Остальное уже поздно.

Я подскочил:

— Вы что, спите⁈ Там человек был!

— Кто сказал? — нахмурился он.

— Я час назад разговаривал с хозяйкой. Старуха. Здесь жила.

Не дожидаясь ответа, я схватил ведро у колонки, плеснул на себя, сорвал с верёвки наволочку от подушки, обмотал ею голову и бросился к крыльцу. Позади закричал пожарный:

— Эй! Ты чего⁈ Там жара адская! Не лезь — сгоришь!

Я влетел во двор, уже был у двери. Спустил рукав рубахи на ладонь, дёрнул нагревшуюся от пламени ручку — закрыто. Заклинило? Дёрнул еще — глухо. Нет, не просто заклинило — под дверью что-то подставлено. Или брусок, или клин, не вижу. Кто-то специально её подпер.

Дёрнул ещё. Ручка осталась в руке — облезлая, раскалённая. И тут — глухой хлопок. Лопнуло оконное стекло. Жар ударил в лицо. Я отпрянул.

«Её убили…» — пронеслось в голове. «Специально. Сразу после нашего разговора».

На крыльце — след. Чёткий отпечаток грубого сапога. Насечки, пятка. Свежий. Я опустился ниже, вгляделся… И тут ударила струя воды — прямиком в меня. Окатило холодом. Струя ударила и по следу, не прошло и секунды — смыла его.

— Эй! — крикнул усатый. — Не сгори!

Пожарные специально окатили меня водой, но не знали, что уничтожили улику. Поздно. Всё, что только могло — исчезло, а остальное сгорит дотла.

Я вытер лицо, отошел от раскаленного дома. Во рту горький пепел, а на душе — мерзкое ощущение, что я не успел. Там, где в нормальных условиях приехали бы эксперты, собрали бы улики, провели исследование, здесь — только пепел и дым. Никаких зацепок, никаких выводов. Только догадки.

Я развернулся, подошёл к старшему расчета, вытирая с лица пепел и остатки воды: