— Ох не к добру все это, — застонал профессор. Чует мое сердце неладное.

Я не стал спорить с Зиновьевым, а принялся обсуждать с Акимом план дальнейших действий. Он сказал, что апостолы еще должны быть там. У них целая конюшня еще живого мяса и несколько фляг выпивки. Они нашли погреб с самогоном, брагой и домашним вином. Вряд ли в ближайшие несколько месяцев, мародеры покинут это райское место. Будут лишь выходить на недалекие вылазки на шоссе и прилегающие дороги, чтобы грабить и убивать. Как сказал староста, без этого они уже не могут. Мясник воспитал из них зверей в человеческом обличье.

Вечерние сумерки опустились на живописную долину. Зелень травы и блеск речки, что омывала поселение староверов, с виду казались безмятежными. Но, приглядевшись внимательнее, становилось ясно: поселение, что скрывалось за проволочным забором — мертво.

Черные остовы сгоревших домов и амбаров, словно надгробия, утыкали опустевшую деревню. Лишь длинное бревенчатое строение и дом, расположенный в самом центре — уцелели.

— Это и есть конюшня, — Аким выглянул из березовой рощицы, в которой мы укрылись, и ткнул пальцем в длинную постройку. — А там мой дом, который с красной черепичной крышей. Стоит родненький. Эх… Гадов домишко мой приютил, а я сам по лесам мыкаюсь… Но ничего, сожгу я тебя. Чтобы знал, как предавать хозяина.

Я посмотрел на старосту с удивлением. А старик-то у нас мстительный, еще и с придурью: с домом разговаривает, как с человеком. Надо держать с таким ухо востро…

— Ну что, Кречет? — староста жевал травину. — Как действовать будем? Вон они, гады шастают от дома к погребку и обратно. И походка, как у гнилых. Совсем, видать, не просыхают. Налакались уже.

— То, что налакались — это хорошо, — я разглядывал, укрывшись за березой, поселение в бинокль. — А вон там часовой стоит.

— Где? — встрепенулся Аким. — Не вижу я ничего.

— Вон вышка какая-то… Видишь? Там силуэт еле заметный маячит, они смотровую площадку вышки сеткой маскировочной затянули, часового почти не видно, зато округу он всю обозревает. Только где они маскировочную сетку взяли? Не с собой же притащили. Апостолам она без надобности раньше была.

— Теперь вижу, — закивал староста. — Притаился, как хорек в норке. А сетку они у нас взяли. Цыплятник мы накрывали ей, чтобы коршуны цепушек не таскали. Что делать будем?

— Дождемся ночи, я попробую по-тихому убрать часового. А вы подопрете дверь дома, зажжете его и встанете под окнами. Как апостолы полезут наружу — бейте их. Я буду прикрывать вас с вышки. Там обзор хороший.

— Не попадешь ты на вышку, — развел руками старик. — Там лестница непутевая, скрипит, как старая колода. Не взберешься незамеченным.

— По другому тогда надо, — я задумался. — Что же делать?

Ночь накрыла деревню незаметно. Хилая луна еле светила на черном небе. Кромешная тьма была нам на руку.

— Пора, — махнул я рукой староверам. — А вы, товарищ Зиновьев, не высовывайтесь из рощи. Чтобы ни случилось ждите нас здесь. Вот вам бинокль, можете наблюдать за происходящим. Если нас убьют, уходите в лес.

— И что же я буду один лесу делать? — пролепетал профессор.

— То же, что и мы, — улыбнулся я. — Умирать.

— Все шутите…

— Да не тряситесь вы так, никто погибать не собирается. Ну я точно. Это я так, на всякий случай вас проинструктировал. Всякое бывает, даже мертвецы сейчас оживают. Раньше бы сказал мне кто-нибудь такое, ни за что бы не поверил…

— Удачи вам, Кречет, — Зиновьев искренне пожал мне руку, ведь от успеха нашего предприятия зависит и его жизнь.

Один он точно долго не протянет. Послал же бог мне ученого… Хуже ребенка.

Я, Аким и трое староверов пробирались в темноте в поселение. Двое крестьян пошли без оружия (электропалки я за оружия не считал). У меня и Акима автоматы, у Прохора старенький, но надежный «Вальтер».

«Убогие» знали каждую пядь здешней земли и шли на ощупь. Я просто, пригнувшись, следовал за ними, полагаясь на их чутье. Надеюсь, нас не перестреляют, как чижиков на току. Или чижики не токуют? Пофиг…

Я сжимал в руках прохладную сталь «Вихря», она придавала мне уверенности. Если что пойдет не так — буду уходить в лес, но попутно положу и апостолов и прочих староверов, раздери их енот.

Хотя, крестьяне, вроде, кинуть меня не собирались, шли спинами к дулу моего автомата.

Мы протиснулись сквозь проволоку забора, что опоясывал поселение по дуге, примыкая к излучине реки. Когда-то забор был под напряжением и представлял непроходимый барьер для людей и мертвецов. Сейчас он был обычной бутафорией. Даже самый неповоротливый и хромой зомбак мог перевалиться через него, не говоря уже о бегунах.

Вот и обещанный сарай. Небольшая постройка была одна из уцелевших во время пожара, устроенного сатанистами. Что за дебилы напали на общину? Судя по размаху сгоревших строений, здесь неплохо можно было бы развернуться. Ну, убили они хозяев, а поселение зачем сжигать? Живут одним днем, настоящие сатанисты…

В шагах пятидесяти от нас скрипнула дверь дома старосты. Она распахнулась и выплюнула наружу шатающегося апостола.

Свет, что вырвался из дверного проема, вычертил его силуэт и бородатую закопченную морду. Он был похож на зомби: такой же грязный, оборванный и мерзкий. Даже немного гнилой, правда, изнутри, а не снаружи… Апостол еле волочил ноги.

Сошел с крыльца, чуть не упав и не свернув себе шею. Смачно отрыгнув, расстегнул ширинку и зажурчал, что-то бубня себе под нос.

Клиент готов. Если он все такие, то проблем не должно быть. Мы спрятались за сараем и подождали пока отморозок не скроется обратно в доме. Оттуда доносился веселый ор и звон стаканов. Вот уже почти неделю братва отмечает захват деревни. Веселые они люди… Компанейские…

— Такое ведро подойдет? — спросил Аким, вытащив из сарая ржавую металлическую посудину на гнутой ручке. — Выглядит оно не очень, но другого я не нашел.

— Мне не на выставку, — кивнул я. — Пойдет конечно.

— Чудно, однако, — староста озадаченно почесал седую гриву. — И как ты собираешься с помощью ведра часового укокошить?

— Увидишь, — улыбнулся я.

Мы зашли в сарай и прикрыли за собой дверь. Я достал фонарик и посветил. Пахло пылью и соломой. Это оказался обещанный дровенник, забитый разнокалиберными поленьями. Я даже нашел подходящий топорик с отполированной до блеска от долгого пользования рукоятью и ржавым клинком.

Осторожно, чтобы не шуметь, я настрогал лучин, уложил их в ведро, достал зажигалку и поджег. Отдал топор Акиму:

— Нащипай тоже палочек потоньше, чтобы дом запалить.

Тот кивнул и принялся за работу. Через минут пятнадцать у него была подходящая охапка лучин, а у меня в ведре раскаленные угли. Я достал из рюкзака бутылку с водой, с пола собрал ворох соломы и намочил его. Мокрую слому натрамбовал сверху в ведро. Дымовуха готова.

— Я пошел, — сказал я, взяв шипящее ведро. — Ждите моего сигнала.

Я выскочил в темноту. Мокрая солома начала тлеть и шкварчать. Из ведра повалил густой дым. Его не видно было в темноте, но запах горелого чувствовался отлично.

Я прокрался к колокольне, на которой засел часовой и поставил ведро у ее основания в самой тени так, что его невозможно было разглядеть даже в упор. Сам я притаился под лестницей с ножом наготове и стал ждать.

Дым окутал вышку и добрался до смотровой площадки. Оттуда высунулась удивленная бородатая морда.

— Эй! — крикнула морда. — Что там у вас горит⁈

Но никто ему не ответил. Апостолы слишком были заняты уничтожением браги и самогона.

— Бл*ть! — ругнулся часовой и нехотя полез по лестнице вниз. — Опять нажрались до усрачки, а мне до утра куковать! Хорошо, хоть завтра не моя смена. Напьюсь прямо с рассветом…

Апостол спускался по лестнице и размышлял вслух, на его плече болтался карабин.

Сатанист спрыгнул на землю и с шумом втянул воздух ноздрями в поисках источника задымления. Он никак не мог понять, откуда идет запах. Наконец, он решил обойти колокольню вокруг. Молодец! Давно бы так. Я вжался в бревенчатую стену вышки.