В доме комната была всего одна, этакая студия на земле. Нехитрая мебель состояла из струганного стола, нескольких табуретов, шкафа и прабабушкиного серванта царских времен с посудой и кухонными принадлежностями…

Аким подогрел в чугунке воду и ощипал утку. Я почистил рыбу. Птица оказалась жирная. Ее порезали на куски и зажарили в собственном жиру на сковородке на печи. После, на этом же жиру приготовили рыбу. В серванте нашлась соль, заварка и даже заскорузлый матерчатый мешочек с несколькими ложками сахара в его уголках.

После сытного ужина заварили чай. Аким цедил его из пиалы, раздувая щеки:

— Эх… Самокруточку бы сейчас с табачком крепеньким…

— Самокрутки курить крайне вредно, — как всегда нудел профессор. — содержание канцерогенных смол в них зашкаливает.

— Товарищ, Зиновьев, — улыбнулся я. — Смею вас заверить, что от рака мы точно не умрем. Сейчас от него никто не умирает…

Профессор что-то пробурчал в ответ и успокоился. Спать легли далеко за полночь. Первым на дежурство встал я. Зиновьева решили не задействовать (ненадежный из него часовой). Мы с Акимом менялись каждые два часа, и когда забрезжил рассвет, я чувствовал себя абсолютно разбитым и невыспавшимся. Но я уже привык к такому режиму. Надо просто хорошо поесть и расходиться…

Я вышел на улицу. Осеннее утро стелилось по реке молочным туманом. Пожелтевший лес покачивался кронами, приветствуя меня. Я посмотрел на дом Филиппа. Свет в окне не горел. Признаков жизни в жилище не просматривалось. Всю ночь мы с Акимом ждали его появления с дружками. Но никто не пришел. Наверное, все-таки дружков головорезов у него не имеется, и это гуд…

Я зашел в дом. Аким уже раздул угли в потрескавшейся печке и разогрел остатки вчерашнего пиршества. Остатков хватило, чтобы позавтракать, не от пуза конечно, но более менее…

— Ну что же, — Аким вытер бороду от жира. — Пойдем лодку просить у этого странного деревенщины…

— Почему странного? — пожал плечами Зиновьев. — Обычный сельский житель, немного отсталый, но вполне себе вписывается в массы себе подобных.

— Странный он, не потому что туповат, как нам показалось, — вмешался я. — А потому что из дома его никто не выходит. Хотя внутри явно кто-то есть.

— А может они нас боятся? — предположил Зиновьев. — Вот и не выходят.

— Может, — кивнул я. — Вот только на песке по всему берегу следы одного размера и с одним рисунком. Одним человеком натоптаны. Я утром побродил маленько, рассмотрел. Зачем он их держит взаперти? Боится потерять? Странно все это…

Мы вышли на улицу. Солнце уже поднялось повыше и разорвало на клочки сырой туман. Я подошел к дому Филиппа и хотел постучать, но увидел на двери висящий замок. Вот новость! Я прислушался. Внутри слышались чьи-то шаги. Я постучал:

— Эй! С вами все нормально? Вам помощь не нужна?

Никто мне ответил, а звуки стихли. Вот садюга… Неужели домочадцев в плену держит? Или кто там они ему? А сам-то он куда делся?

— Смотрите, — воскликнул Зиновьев, — там лодка!

Профессор вытянул морщинистую руку вдаль. На водной глади в сторону нашего берега шла серая плоскодонка. Чей-то силуэт умело махал веслами, разогнав суденышко до приличной скорости.

— А вот и Филька причаливает, — проговорил я, приложив руку ко лбу. — Поговорим сейчас с ним. И про семью и про лодку…

Филипп ловко пришвартовался к берегу, выскочил из лодки и затащил ее носом на берег. Отточенным движением намотал фал на столб.

— Доброе утро! — улыбнулся я и шагнул к нему навстречу. — Куда так рано плавал?

— Плавает дерьмо, поморщился мужичок, а по воде ходят. Сети снимал. Улова привез.

Я ничего не ответил на колкость, пусть почувствует себя умнее, харизматичнее и успешнее. С его внешностью и неухоженным телом, ему явно этого не хватает.

Филипп извлек из лодки сети плетеные из капроновой нити и растянул их на песке просушиться. Затем вытащил из лодки корзину, полную рыбы. Там барахтались лещи, крупные окуни и несколько щук.

— Неплохой улов, — одобрительно закивал я. — Куда девать столько рыбы будешь? Холодильники-то сейчас не работают.

— Тю-у, — протянул Филька. — Семья у меня хоть и не слишком большая, но прожорливая. Не успеет улов стухнуть. Сметелят за милую душу.

— А что же ты домочадцев своих под замком держишь?

— Так время нынче такое, опасно выходить из дома, того и гляди, сожрут или убьют. Да вы еще свалились на мою голову. Боятся они вас, не доверяют.

— Это правильно, — кивнул я. — Мы люди хорошие, но ты же не знаешь этого наверняка. Так вот, Филипп. Чтобы тебя не напрягать своим пребыванием здесь, хочу лодку у тебя попросить. У тебя их две. Зачем тебе две?

— Лодку? — Филипп поскреб свалявшуюся плешь на макушке. — А что взамен получу?

— Не знаю, — пожал я плечами. — Нет у нас ничего. Заблудились мы и чуть в болоте не утонули. Потеряли коней и припасы.

— А кикимор видели? — хитро прищурился Филипп.

— Каких кикимор? — спросил я, но уже начинал догадываться, о чем идет речь.

— Что в трясину людей затягивают…

— Были там твари такие, но это зомби, а не кикиморы…

— Как знать, как знать… — загадочно улыбнулся Филипп, сморщив огромный картошкообразный нос. — Ружьишко отдайте, а я вам лодку…

— Не можем, мы, — миролюбиво проговорил я. — Путь у нас неблизкий и врагов сейчас много. Без оружия никак.

— Ну тогда и лодку не дам, — пожал плечами рыбак.

— Прости, Филипп, но в таком случае мы тебя спрашивать не будем, — в моем голосе появились металлические нотки. — Нужна она нам позарез.

— Силой заберете? Ну берите… — спокойно проговорил Филипп. — Вот только весел все одно не найдете. А без весел лодка вам без надобности. Это все равно, что телега без лошади. Далеко не уедешь.

Я обшарил подворье рыбака и весел действительно не нашел. Вот бля*ский корень! Ну не пытать же его за весла? Тем более у него семья.

— Слушай, Филипп… — я подошел к нему вплотную и проговорил вполголоса, чтобы не дай бог домочадцы не услышали и не испугались нас еще больше. — Отдай весла, и мы уйдем. А иначе нам придется тебя… Убить.

— А толку-то, что? — прокряхтел рыбак. — Ну убьете меня, а весел не добудете. Получается зазря человека погубите. Даже не одного. Семья моя без меня тоже сгинет. На вашей совести смертушка их будет.

— Вот и подумай о своей семье, отдай весла. По краю ходишь. Не хочу тебя убивать. Ты вроде безвредный. Но помочь нам не хочешь. Нехорошо это. Не по-людски…

— А угрожать мне на моей земле — это по-людски? — раззадорился рыбак. — Вот, что… Придумал. Раз ружье мне отдать не хотите, я готов лодку обменять на кого-то из вас…

— Это как? — опешил я. — Совсем с дуба рухнул? Книжек про рабство начитался?

— Не-е… Пусть один из вас останется в поселении. Будем вместе рыбу ловить, охотиться. Скоро зверь на жировку пойдет, мяса много добыть можно… И мне проще будет. А то кручусь один, от семьи помощи в добычи никакой нет. Баба, да ребятишки у меня одни… Ни дров наколоть, ни на весла сеть… Устал я один… А у нас хорошо. Воздух чистый, как слеза девы первородной. Мертвяков здесь нет. Как последние жители убегли в город, так никто здесь и не появлялся до вашего прихода. До старости можно прожить и не бояться ничего…

— Что-то ты темнишь, Филипп, — я посмотрел на него с подозрением. — То говорил, что боишься семью выпускать, а тут запел про самое безопасное место на Земле…

— Погоди, Кречет, — прокряхтел Аким. — А Филипп дело говорит.

— В смысле? — оторопел я, моя челюсть отвисла и на несколько секунд застыла в таком положении…

— А я бы здесь остался… — Аким опустил глаза, пожав плечами…

Мне захотелось дать Акиму отрезвляющую затрещину. Вот чертов старовер. Бросить нас решил! Не готов я сейчас лишиться такого опытного попутчика и помощника, как Аким. Без него у нас шансов добраться до Верхнего Уральска будет намного меньше. Надо что-то делать.