Но да, косяка я урезал серьезного, сам потом до этого додумался. Да еще и Геля, которая мою бывшую не переваривала с самого начала, отличилась со своими улыбочками и рукой, которая как бы невзначай то и дело оказывалась на моем плече.

Кстати, после мы из-за моей помощницы еще несколько раз крепко ругались, поскольку Майя взялась ей вредить, причем нешуточно. В ход пошли порча, проклятия, а после и машина, которая как-то вечером Гелю чуть не сбила. В результате, когда я понял, что к гласу разума разгневанная бывшая прислушиваться не собирается, мне пришлось пустить в ход тяжелую артиллерию в лице Ровнина, который объяснил ей, что так поступать нехорошо, и что если безобразия не прекратятся, то довольно быстро ее карьера в столице закончится. А то и не только здесь. Или вообще.

Хорошо, что он тогда до нее достучался. Потому что если нет, то мне бы пришлось переходить к куда более жестким доводам, а делать этого не хотелось. Все же совместное прошлое, пусть и не самое безоблачное, у нас имелось, и для меня это кое-что значило. Я не такое уж бесчувственное бревно, что бы она не говорила.

— Слушай, у меня нет ни малейшего желания обсуждать то, о чем было сто раз уже говорено, — устало сказал Майе я. — Предупредила? Спасибо. Тронут.

— Максим, если Дара на тебя всерьез насядет, то сам ты не управишься, — негромко и очень серьезно сказала Майя. — И твоя упертость тут выступит не как подмога, а препятствие. Тебе нужна будет поддержка, хочешь ты того или нет.

— Себя имеешь в виду? — уточнил я.

— Не скрою, рада буду когда-нибудь достигнуть такого уровня, чтобы на равных хлестаться с настолько матерой ведьмой, — в голосе Майи послышалась усмешка. — Но пока такой степени просветления я еще не достигла. Но есть те, кто готов оказать тебе поддержку, а при необходимости и защиту предоставить. Поверь, их слово кое-что значит в нашем мире. Даже Дара, при всей ее влиятельности, к нему прислушается.

— Звучит внушительно.

— Главное не то, как звучит, главное, что работает. Если хочешь, я могу договориться о встрече.

— А взамен что?

— Мне? Ничего. Будем считать, что это мой подарок на твой прошедший день рождения. Я ведь тебя так и не поздравила с ним.

Как же, не поздравила. Еще как поздравила. Позвонила в час ночи пьяная в хлам и наговорила гадостей, о чем наутро даже не вспомнила. Интересная особенность моей бывшей — когда степень опьянения достигает определенной метки, у нее память вырубается, и она, протрезвев, ничегошеньки не помнит.

Потому, кстати, почти никогда спиртное и не пьет.

— С тобой мы всегда рассчитаемся. Эти серьезные дяди что взамен захотят?

— Без понятия. Но лишнего не запросят, ручаюсь. А если и запросят, то за все, что ты сделаешь сверх договора, тебе хорошо заплатят.

— Звучит вкусно, но — нет. Я как-нибудь сам. Но за заботу и доброту тебе спасибо. Нет, правда спасибо. Даже как-то не ожидал, что тебя мои проблемы могут тронуть за живое.

— Какой же ты осел, Чарушин, — вздохнула Майя. — И как хорошо, что я твою фамилию тогда не взяла. Просто тогда бы на меня наверняка проклятие тупости перешло.

— Плюс паспорт бы туда-сюда менять пришлось, — поддержал ее я.

— Идиот, — вздохнула бывшая. — Вот тоже — оно мне надо? Чего я за тебя впрягаюсь? Ведь знала, что ты как долбнем был, так им и остался.

На этой мажорной ноте, собственно, наш разговор и окончился, без всяких «пока» и «созвонимся». Типичная Майя Виллеруа во всей своей красе — вывалила на человека неприятные новости, наговорила ему гадостей, а после со счастливой улыбкой на лице отправилась спать.

Но и это не все. Штука в том, что в ее словах правды было от силы процентов тридцать. А, может, и меньше. И та относилась исключительно к нашему супружеству, Геле и тому, что она на самом деле считает меня долбнем.

Все остальное вранье, от первого до последнего слова.

Ей глубоко безразлично то, что я могу влипнуть в скверную историю. Напротив, она будет этому только рада и при случае, стой я над пропастью, меня еще и подтолкнет.

Свяжись с ней Дара, она без всякого гонорара ей бы все выложила, просто ради любви к искусству.

И она никогда бы не стала ради меня договариваться с третьими лицами ни о чем, особенно если те на самом деле обладают влиянием и силой.

А вот взять заказ на то, чтобы меня к этим самым третьим лицам доставить на тарелочке с голубой каемочкой, да еще так, что это не они меня о чем-то просить станут, а я их — это да. Это про Майю.

Так что наш с ней разговор — это просто пробный шар. Само собой, она и не надеялась на то, что все получится вот так просто, с первого захода. Нет, Майя просто прощупала почву и на всякий случай бросила в нее парочку зерен — ну как прорастут?

Но одно мне ясно точно — начался какой-то очень нездоровый движ, потому ухо надо держать востро. Ну и вопросов теперь появилась масса, а ответов на них пока у меня нет.

Например — как до Майи так быстро донеслась весточка про то, что некто Чарушин сотоварищи Даре нос натянул? Положим, о ней моей бывшей поведали те неведомые работодатели. А они откуда про это узнали? Дара рассказала? Сомневаюсь.

И кто они вообще такие? Зачем именно я им нужен?

Вот какая же все-таки стерва Майя! Всякий раз, как она в моей жизни появляется, все начинает сбоить и ломаться. Тьфу!

— Макс, долго тебя ждать? — в дверях кафе снова появилась Василиса — Кофе и хот-доги стынут! Или мне одной все это есть и пить?

Рабих, сумрачный, точно тучи, вставшие над Алайским хребтом, втащил в мой кабинет немаленьких размеров казан и, прямо скажем, довольно вызывающе бахнул его прямо на мой стол.

В принципе, мне следовало бы его тут же поставить на место, потому что если всякий встречный-поперечный будет вот так поступать, то никакого порядка не станет. Где «мое почтение, уважаемый Максим-ака»? Где «я выполнил то, что обещал»? Спасибо, что еще на кресло без разрешения не плюхнулся и ноги все на тот же стол не задрал.

Но при этом есть понимание, что после того, как здесь, в этом самом кабинете, я его крепко поломал неделю назад, а после еще и амулет забрал, мы и так с ним уже не друзья. Плюс стоит помнить и о дедушке Мансуре, с которым у моего должника, скорее всего, вышла немалая баталия за этот черный закопченный предмет кухонной утвари. Не исключено, что там без проклятия не обошлось, на которые гюль-ябаны мастера не хуже наших ведьм. А родственное проклятие — это, знаете ли, дело серьезное.

Начни я его сейчас жестко строить, и кто знает, чем все это закончится? Не исключено, что неплохой такой стычкой, причем не прямо сейчас, а через месяц, год или лет десять. Это мы вспыхиваем как спички и сводим счеты сразу, пока желание ответить злом на зло не остыло и не пришли мысли вроде «судьба его сама накажет». Восток другой. Они умеют ждать — долго, упорно, расчетливо. Ждать того момента, когда обидчик перестанет думать о том, что давняя ссора может как-то ему аукнуться. Что там — когда он вообще про нее забудет намертво.

И вот тогда обитатели Востока наносят удар — нежданный, продуманный и точный. Причем никогда сразу тебя не убивают, этого им мало. Надо, чтобы ты понял, откуда пришла беда, чтобы прочувствовал ее неотвратимость и необратимость. Им важно насладиться твоей болью, твоим горем, твоим страхом, они желают выпить твою душу и жизнь по капельке.

Короче — Восток умеет мстить, там это разновидность искусства, такая же как ковроткачество или чеканка по металлу.

Разумеется, я не боюсь этого гюль-ябана. Моя профессия предполагает, что рано или поздно все равно кто-то из тех, с кем сплелись дороги жизни, окажется быстрее, так что смерть — это всего лишь отсроченная перспектива. Но есть один нюанс, причем очень важный. Даже если меня не станет, месть никуда не денется, просто она перейдет на тех, кто был мне наиболее близок. Таких очень немного, но все же они есть, и мне крайне не хочется, чтобы той же Геле или, к примеру, Таньке предъявили мой долг.