— И что стало с теми людьми?

— Их принесли в жертву Сатане, — вздохнула толстушка. — И никто не знает, и вправду ли они собирались сбежать или просто их Шнырь оговорил. Но незадолго до этого они тоже со Шнырем сцепились. Вот…

— Спасибо, что предупредили нас, — Гектор выдавил улыбку.

На душе у него стало тревожно. Нет, за себя он не боялся, пожил уже достаточно, все его друзья давно уже умерли от старости. Ему же досталось крепкое здоровье от отца, да и работал он на свежем воздухе всю жизнь. Дворник — самая полезная профессия для здоровья, если не пить много. А больше после тюрьмы его никуда не брали. Но он особо и не расстраивался. Во дворе его все знали, каждый ребенок к нему тянулся… А вот сейчас умирать страшно, не один он — Энн бросать никак нельзя. Есть в ней конечно стержень, но она еще ребенок. Одной ей точно не выжить. Что здесь, что за пределами лагеря, если конечно, сбежать удастся.

— О чем задумался? — спросила Энн, увидев озабоченность на лице старика.

Гектор наклонил голову к ее уху и прошептал, — Бежать нам надо.

— Это само собой, как только будет возможность, обязательно сбежим…

— Ты не поняла. Сбежать надо, как можно скорее. Если получится, то прямо сегодня…

— Сегодня? Но как?

— Когда в лес за травами пойдем, будь начеку…

— Но с нами же конвоир будет с ружьем?

— Не с ружьем, а с карабином. Но разницы нет. Чую я, подход к нему можно найти…

— Не надо, он тебя убьет… Давай лучше выждем удобного момента.

— Боюсь, что времени у нас не так много, — нахмурился Гектор.

— Почему? — удивилась Энн. — Я вроде, на кухне приработалась. Там послушники в основном, болтливые все, через них многое можно узнать. Больше возможностей для побега.

— Видишь, как сутулый косится на нас, — Гектор показал взглядом на Шныря примостившегося в тени раскидистой сосны и улетающего тушенку (ему выдавали еду без очереди). Вон как зыркает на нас подлюга. Не простит он нам свой конфуз.

— Ну и что? Ты вон какой крепкий!

— А то, что он прихвостень Апостолов. Чую, прилетит от него нам пакость…

Дорога углубилась в лес, сузившись до тропы. Лапник цеплял лицо, а кусты шиповника норовили укусить колени. Впереди ковыляла сгорбленная старуха. Не смотря на свой возраст она ловко ныряла под нависшими ветвями и не переставала бормотать какие-то проклятия. Далее шла Энн, за ней Гектор, замыкал цепочку с карабином наперевес Воробей. Он держался от пленников на расстоянии нескольких шагов и не сводил с них глаз. Наконец, ему доверили настоящее дело. Он один ведет пленных. Ну и что, что это всего лишь безобидный старик и девчонка. Вон у старика руки какие жилистые. Крепкий зараза, наверняка мешок картошки без труда поднимет, а то и два. Воробей тешил свое самолюбие, приписывая Гектору качества воина, охотника и других брутальностей. А может он и вовсе колдун. Вот узнают все, как он колдуна по лесу в одиночку вел…

Чаща расступилась, обнажив солнечную поляну, заросшую лесным разнотравьем. Июньское солнце налило цветки медом, и вокруг них жужжали желтобрюхие пчелки.

— Пришли, — проскрипела Знахарка и швырнула Гектору и Энн по холщевому мешку. — Собирайте вот такие, с желтыми цветочками на длинных стеблях. Только без корней срывайте, на пачкайте мне траву, а то заставлю заново собирать.

Гектор отшвырнул мешок ногой и, выпрямившись, повернулся к конвоиру. Воробей от неожиданности чуть не выронил карабин.

— Стоять! — закричал он, тыкая стволом в старика.

Гектор поймал ствол и, притянув дуло к себе, прижал его к сердцу.

— Стреляй, Воробей, — спокойно проговорил он. — Лучше умереть стоя, чем жить на коленях. Ты не плохой парень… Почему ты стал одним из них?

— Клянусь, я выстрелю! — пот хлынул по раскрасневшемуся лицу молодого апостола.

— Стреляй, малахольный! — заверещала старуха. — Иначе Велиару донесу!

— Молчи, ведьма, — отрезал Гектор. — Пусть сам решит… Кто он есть в этом гниющем мире, — он повернулся к Воробью и продолжил. — Не слушай никого, парень! В вопросах совести закон большинства не действует. Беда в том, что еще недавно в оправдании нуждались дурные поступки, теперь в нём нуждаются поступки добрые.

Руки парня дрожали, и карабин норовил выпрыгнуть. Гектор обхватил рукой ствол и снова прижал дуло к своей груди:

— Все будет хорошо, сынок. Ты не такой, как они, я это вижу… Отдай мне винтовку…

— Стреляй! — не унималась старуха, сотрясая морщинистыми кулаками.

Бух! — раздался глухой стук, Знахарка осеклась и рухнула на землю. Воробей с удивлением оглянулся на распростертое тело травницы и, подняв глаза, встретился взглядом с Энн. Девушка стояла позади старухи, сжимая в руках толстую березовую палку. Парень выпустил карабин и сел на землю, закрыв лицо дрожащими ладонями.

Гектор кивнул Энн и, закинув оружие за спину, шагнул в чащу. Девушка бросилась за ним, возмущённо причитая на ходу:

— А если бы он выстрелил! Себя не бережешь, а обо мне подумал?! Как бы я одна? Зачем так рисковать?! Стукнул бы его разок!

— Не выстрелил бы, — улыбнулся Гектор и щелкнул кнопочкой предохранителя. — А вот теперь карабин готов к выстрелу.

— Ты знал, что ружье на предохранителе? Тогда почему сразу не забрал?

— Парень должен был сам решить, как дальше жить, — Гектор замедлил шаг и прислушался.

Сзади раздался шорох — Воробей выскочил из кустов прямо на них и, чуть не сбив с ног, затараторил:

— Подождите! Возьмите меня с собой, мне некуда больше идти…Велиар сожжет меня!

Мерзкий звон колокола прорезал вечернюю тишину, возвестив о начале жертвоприношения. Бой ритуальных барабанов раскатами разливался по окрестностям. Вокруг кострища собрались две сотни апостолов. Отблески огня плясали на угрюмых бородатых лицах. В черном небе скользил силуэт стервятника. В центре возвышалась фигура Велиара, а в адском пламени корчилась Знахарка, прикованная цепями к жертвенному столбу…

Степь сменилась редколесьем. Трофейный черный «Форд» свернул с шоссе в лес. Вечерело, нужно было устраиваться на ночлег.

— Разобьем лагерь здесь, — скомандовал я, махнув на небольшую полянку, укрывшуюся под сенью вековых сосен.

Спальные места оборудовали на земле, нарубив размашистого лапника и накрыв его брезентом. Под кострище саперной лопаткой выкопали яму, чтобы пламя излишне не привлекало внимание. На огне разогрели кашу в консервах и тушенку. Распаковав чипсы и снеки, высыпали их на разложенную на траве газету.

— Помянуть бы друга по-человечески, — Кузнец вопросительно посмотрел на меня.

— Сам хотел предложить, — с этими словами я достал из загруженного багажника массивную бутыль с желтоватой жидкостью. — Выпьем за нашего брата напиток, за который на старой ферме я чуть не лишился жизни. И если бы не он, бродить бы мне сейчас тварью мертвой, отторгнутой небесами и адом!

Самогон разлили по пустым консервным банкам, кружек с собой не оказалось. Рассевшись вокруг костра, замерли, молча выдержав минуту. Затем, не чокаясь, залпом опустошили железные «стаканы».

Самогон оказался крепким. Обжигая нутро, он приятно наполнял теплом все тело. Сразу разлили по второй. Хан привстал и взял слово:

— Я не умею говорить, лишь скажу, что мы потеряли лучшего из нас. Те несколько месяцев, что мы вместе, сроднили нас. Полковник сплотил отщепенцев в дружную общину. Из беспомощной горстки людей он создал боевую единицу, способную выживать и давать отпор любому врагу. И вот теперь его нет… Как нет большинства наших друзей, и где их искать я не знаю…Знаю только одно, я буду их искать пока жив. Потому что это надо мне, и он так хотел…

На щеке Кузнеца блеснули капли. Пряча лицо, он зашмыгал носом. По второй выпили молча. Немного посидели, зажевав сносное пойло говядиной и перловкой. Каждый думал о своем…

— Наливай еще, я скажу, — я встал и поскреб щетину на подбородке. — Когда-то я терял боевых товарищей, но их убивали вражеские пули или осколки мин. А это — укус адских тварей, и тем страшнее терять друзей… Но Полковник погиб за выживших. Он настоящий боец… Он погиб за нас, за будущее, в котором найдется место для человечества. Обещаю тебе, брат, я сделаю все, что бы вызволить твоих людей. Ты спас мне жизнь и за мной должок, который никогда уже не смогу тебе вернуть. Пусть земля тебе будет пухом, вечная тебе память.