Я так думаю, что носитель известного прозвища «Васильевич» озверел как раз из-за такого засилья князей, ткни в любого — если не Рюрикович, то Гедиминович! Причем каждый еще и права качает — желает в думе заседать и полки водить, да еще местничает… Вот и ввел опричнину, проредить малость.

Может, и мне что-нибудь подобное ввести? Ну, не прямо опричнину, а, например, военно-бюрократический орден, и назначать наместников и воевод только из него. А принимать только на условиях отречения от титулов.

Тоже не фонтан — внутренняя партия, прости господи. Но в любом случае, это при мне княжеские амбиции не очень демонстрируют, но претензии на максимально высокое положение в государстве никуда не делись, и надо что-то делать сейчас, чтобы Юрке не пришлось разбираться.

Надо форсировать ликвидацию уделов. Или вообще майорат вводить. Князь — только старший сын, остальные… а вот остальных как раз в орден. А то так и будут сидеть по вотчинам да княжествам в два села размером и всячески реформам противиться.

Но без митрополита такое не сдвинешь, а он на меня в обиде. Я уж по всякому пытался, но нет, нельзя на Царьград и тамошнюю патриархию бочку катить. Я, чтобы отвлечь от обид, подкинул Никуле идею отредактировать важнейший свод, Номоканон, и создать единый установленный вариант. А то получается, что от епархии к епархии руководства разные, где Мауринская, где Устюжская кормчая, где Новгородская, а где и болгарская, святого Саввы. Вот Новгородскую бы причесать и ввести в качестве обязательной, в дополнение к светскому Судебнику.

Кормчей книгой митрополит увлекся, но на этом и все.

— Також кролем у датских немцев Христиан, а у свейских Карла помазаны, — закончл политинформацию один из подчиненных Феофана.

Знать, кто там где правит, необходимо для общего развития, прямых же контактов у нас с датчанами долго еще не будет, а вот со шведами можем в Карелии пересечься, когда за железной рудой полезем.

Что же, еще один день забот можно считать завершенным. Поприсутствовал, идейную интервенцию произвел, а напоследок ухватил под локоть архимандрита и космитораса Феофана:

— Скажи, отче, чем мне митрополита порадовать? Авва наш в книги зарылся, сумрачен…

— Вестимо, — сверкнул веселым глазом Феофан, — вклад в митрополию сделать, сельцо или несколько отписать…

— Надо, чтобы душа возрадовалась, а мошну мы как-нибудь иначе наполним.

Феофан повел плечами воина, умственно возвел очи к потолку и высказался:

— Митрополит давненько поговаривает, что надо бы мощи святителя Алексия в Архангельский собор перенести…

А это мысль! Никула весьма неровно дышал к памяти митрополита Алексия, бывшего воспитателем и, так сказать, первым министром при Иване Красном и Дмитрии Донском. Опять же, без своих собственных святых государству тяжко, так Алексий достоин поболе многих. Мощи перенести, церковь в память успения построить, а то и не одну…

Перебирал я этот вариант и план действий — что, когда, как и через кого подсказать Никуле — ровно до того, как мы доехали и увидели происходящее у ворот загородного двора.

Возле закрытых дубовых створок колготилась толпа во главе с пятью-шестью всадниками в несколько необычной для Москвы одежде — слишком много меха, чуть другие шапки и прочие элементы.

— Скачи на Пушечный двор, — сразу же распорядился за спиной Волк, — пусть сюда полсотни пикейщиков гонят, бегом! И сынов боярских верхами, сколько есть!

И где-то он прав — кишевших у ворот было человек пятьдесят, но кишели они как две сотни, причем все с оружием.

Первым делом я испугался за Машу и дочку. Вторым — сообразил, что одних только послужильцев на загородном дворе человек тридцать, не меньше. Третьим — что за высоким тыном и закрытыми воротами они всяко от полусотни отобьются. Четвертым — что Васенька бы трясся за себя, а не за других.

Прикинул расклады: пусть даже это враги, шансов у них никаких. Если кинутся в нашу сторону, мы успеем ускакать к Пушечному двору, Скала-то меня вынесет точно. Догнать нас смогут только всадники, а уж пятерых эскорт мой всяко порубит.

Видимо, аналогично просчитали ситуацию и в толпе у ворот — оттуда в нашу сторону шагом отъехали три верховых, двое оставшихся попытались упорядочить пеших в некое подобие строя.

Ехали подбоченясь, с отлетом, с шиком, с понтом. Но как в кино, чем ближе подъезжали, тем больше сдувались двое и надувался третий, а когда я услышал позади топот ног пикинеров, понял, почему.

— Битому коту лишь лозу покажи, — хмыкнул Волк.

А я вгляделся в троицу и сообразил, отчего он так высказался и откуда некая несуразица в их внешнем виде — литвины! Из тех, что Шемяка за Можай загнал, только не на запад, а на восток, где в роли Можая Галич.

Ссыльнопоселенцы, короче.

Возбухание бывших подданных Витовта против тяжелой руки князя Смоленского, Витебского, Полоцкого и прочая, прочая, прочая, Дима подавил жестко и решительно. Кого на голову укоротил, кого в монахи постриг, кого сослал. Некоторых пожизненно, а некоторых, кто меньше всего замазался, на десять лет. Вот эти, похоже, десяточку отбыли и ныне возвращаются в родные края. Но все равно непонятно, что они у моего двора забыли — ну правда, не штурмовать же собрались!

А, нет, понятно…

Третий вырвался вперед, встал в десяти шагах — рожа потная, глаза мечутся, рот перекошен и прет его так, что половину слов проглатывает, хрен поймешь. Даже имя не разобрать, не то Ешка, не то Яшка, а то и вовсе Мишка. Толком не поклонился, как завелся перед воротами, так теперь и выливает раздражение на меня. Ситуация из ряда вон — будь ты хоть набольшим боярином, хоть князем, но коли ты с государем разговариваешь, надо держать себя в руках.

Кое-как удалось разобрать, что лишенцам нужно: жрать хотят. Вполне естественное желание, но почему за его осуществлением они приперлись на мой загородный двор, а не в корчму к Козеле или Коранде — непонятно.

Вот это свое недоумение я и попытался донести, но в ответ получил еще кучу претензий. Не просто жрать желают, а много и вкусно, а им не предоставили. Есть такая удивительная порода людей — все им не так и все им должны. Не дай бог еще какую должность занимает, тогда вообще беда.

Но странность продолжала нарастать: если это частная инициатива, то с какого хрена я или кто другой им корма должен? А если не частная, то наша пусть и чахлая, пусть и окраинная бюрократия таких снабжает подорожными.

— Скажи, мил человек, а наместник галицкий тебе и твоим людям опасную грамоту выправил?

Тут он чуть не подавился воздухом и принялся орать, что они-де геройствовали за Вяткой, свое отбыли. Двое понемногу поддакивали — дескать, рубились в Перми, ходили-ка Каму, Вотку, Иж да Симу.

А я смотрел на третьего и чем дальше, тем больше мне казалось, что человек не в себе, словно мухоморов нажрался. В бою такой берсерк, может, и неплох, но сейчас-то не бой. И сильно он мне напомнил кузена Василия Косого, бесславно погибшего под Устюгом.

— Наши вотчины продали! — продолжал орать третий, придвигаясь все ближе и ближе. — Обещали, как наказание избудем, новые дать! А так кормов нет, доходов нет, живи как хочешь! Где наши дорожные корма? Ночевать где?

— Кто обещал? — я уже с трудом сдерживался, чтобы не скомандовать конвою повязать бешеного.

— Князь Дмитрий Шемяка!!! — выпалил берсерк.

— Очень хорошо, князь Дмитрий слово всегда держит. Только скажи мне, этот вот двор, куда вы ломились, он чей? Шемякин?

Вот я и сподобился увидеть, что такое «планка упала». Глаза у безумца чуть не выскочили из орбит, он схватился за саблю и ринул коня вперед.

Рынды мои опешили, только Васька Острожский успел бросить своего жеребца наперерез, и тут же попал под удар.

Испугаться я даже не успел — сзади слитно тренькнули тетивы, и мне под ноги с коня свалилось утыканное стрелами тело. Видя такое, да еще что Волк с покладниками и рынды тоже за сабли взялись, двое литвинов прямо-таки рухнули с седел на землю, на колени.