Борис хмыкнул — эдак еще и речной ход запрут.

— А Дмитров?

— То Шемякино владение, я в брате не волен.

— И в Городце Бежецком тож?

— И тамо.

— Эк у вас все ловко! Так утром проснешься — а уже кругом Москва!

— Москва и так кругом, только нам Тверь нужна наособицу и независимая.

— Зачем же?

— Ганзу охмурять.

Похоже, я сумел его удивить — Борис замолчал, поднял глаза на потолочную матицу[43] и принялся прикидывать, как можно надурить немцев.

— Вот смотри, княже, — приступил я к объяснениям, — Ганза нам торговлю понемногу перекрывает, нужного товару не продает, а на наш товар цену сбивает.

— Так… — вроде бы соглашаясь кивнул Борис.

— Ганзе большое и сильное русское государство — нож острый, им выгодней нас поодиночке держать и свою цену навязывать.

— Тогда совсем не пойму…

— У немцев сейчас кто главный противник в торговле?

— Новгород?

— Не-ет, — я помотал пальцем, — тамошние «золотые пояса» для своей выгоды на какие хошь условия пойдут, их немцам придавить — как чихнуть. Москва им страшна, потому как Вяткой завладела и Заволочье под себя тянет, а все меха оттуда.

Тверской князь смотрел на меня с изумлением, а я ощущал себя злодеем из блокбастера, когда он расписывает герою все свои злодейские планы.

— Так вот подумай, кого они могут в противовес Москве поддерживать? Новгород и так в их воле ходит, — это я, конечно, малость привирал, но не слишком. — Только Тверь! Понимаешь?

— А нам-то что с того?

— А то, что медь и олово тебе продавать будут охотнее. И другой товар, что в Москву не отпустят.

— Ну, положим, а с долгом что делать? — похоже, до Бориса наконец дошло, где можно поторговаться.

— Денег, чтобы купцов да черный люд не обдирать, кроме как с ордынского выхода, взять неоткуда, — даже не спросил, а утвердительно сказал я.

— То так, княже, то так, но неужель ты хочешь…

— Да, этого и хочу, выход не платить.

— Но Орда…

— А вот коли мы вместе, заедино станем, то Орде нас не осилить.

Долго ли, коротко ли, договорились — Борис подписывает два докончания. Первое тайное, где он меня и Шемяку признает «в отца место» и обязуется во всем следовать нашей внешней политике, и на наших врагов вставать тоже, как и мы на его. Ну и потенциальный династический брак подтвердили.

Второе же для всеобщего сведения. Где мы поименованы всего лишь «братьями» и включающем кучу спорных вопросов, решение которых отнесено на усмотрение третейского судьи, коим избран отсутствующий митрополит.

А долг Тверь отдает с ордынского выхода, за два года. И только московскими копейками — ну грех же не создать дополнительный спрос на нашу замечательную монету. Она и так уже пользовалась немалой популярностью среди наших торговых партнеров — серебряная, с гуртом, с четким рисунком. Не прежние невзрачные чешуйки, настоящее средство международных финансовых операций.

Так что Тверь мы и так втянем, без кровопролитиев и съедения чижика. Но всем и всюду будем демонстративно сетовать, что не получилось из-за свары с Борисом поставить торговые дворы что Москвы в Твери, что Твери в Москве.

А вот в Новгороде и Казани дворы строились. Причем в Казани несколько на отшибе от самого города, эдаким замком, в расчете на минимум недельную осаду. Ну а что — товар дорогой, налетят какие сволочи-ушкуйники или находчики ногайские, защищать надо. Потому как я не особо верил, что нынешние расклады с Казанским ханством у нас надолго. Сам Улу-Мухаммед, возможно, договор соблюдет, но вот те, кто придут после него? Так-то наше дело наладить торговлю и привязать как можно больше народу к Москве. Вон, как ловко бывшие булгары расторговались серой!

Вот для таких и строился Казанский двор в Замоскворечье, за Кадашами, по Большой Ордынской Дороге. А новгородцы выбрали место за Хлыновым селом, где уже сидела новгородская сотня, вроде и далеко, зато среди своих, главным туда посадили одного из Шемякиных сторонников.

А завершился год 6947-й, он же 1439-й, явлением вологодского купца Калинникова, торговавшего в Великой Перми и привезшего помимо писем от тамошнего епископа Герасима да немалого числа пушнины, еще и красивый камень. Он развернул тряпицу и поставил на стол нечто зеленое, напоминающее формой вскипевшие и вздувшиеся пузыри.

— Камень сей, княже, легко мелким песком трется и гладкий красив весьма.

Да, цвет приятный, малахитовый такой…

Малахитовый???

— А тертый и гладкие есть?

— А как же, — довольно улыбнулся купец и поставил на стол каменюку поменьше, на которой от шлифовки проступил тот самый малахитовый узор.

— Где водится?

— На заход от Чердыни, в красных песках.

— И много там красных песков?

— Изрядно, прямо до Усолья-Камского тянутся, где наши варницы, верст пятьдесят верных.

Красные пески и малахит, про который я вызнал все, прочитав в детстве сказы Бажова — это медная порода.

Значит, у нас есть медь и надо ее достать.

Всего лишь.

Храпят кони, летит снег из-под копыт, звенят-заливаются бубенцы и колокольчики под дугами — великий князь едет, издалека слышно!

Мне согласно новому уставу ямской гоньбы положено по три колокольца на дугу, остальные же пока одним-двумя обходятся, а звонцы навешивать вообще могу без счета. Почему так? Да вот княжество у нас сильно выросло, от Минска до Перми, скорость связи очень нужна. Телеграфов пока не предвидится, хорошо хоть ямские дворы по главным дорогам есть, их модернизировали маленько, и Ямской приказ устроили. По ходу выяснили, что гонцы долго ждут, пока им лошадей поменяют, вот и придумали колокольцы, чтоб загодя ямских прикащиков упреждать.

Холодно только. Сидеть бы дома, в теплом тереме, с женой и сыном рядом, однако, государственная необходимость — подписание договора с Тевтонским орденом. Ландмейстер Генрих фон Оверберг само собой будет, но припрется и вышестоящее начальство — великий магистр Пауль фон Русдорф, который затребовал равного представительства с нашей стороны, то есть Шемяку и меня.

Но послал бы я немцев в пешее путешествие к Зеленому лесу[44] или там в Чудском озере поплавать, кабы не семейные неурядицы. Выкатила мне Маша предъяву насчет Липки, хотя ничто не предвещало.

— Что случилось?

— Ничего, разве что у Липки твоей живот растет.

Так, значит не на ровном месте, совсем не на ровном…

— Ну, у женщин иногда растет живот, сама знаешь…

— У нее дитя будет!

— Ну и хорошо, вырастет Юрке молочный брат, как мне Волк.

Маша метнула глазами такие молнии, что будь я оловянным, расплавился бы к чертовой матери.

— А коли он вырастет и о себе возомнит?

Ах, вот оно что… Ну да, бастарды порой официальных наследников задвигают, только тут ситуация куда острее, в реалиях средневековья века «задвинуть» — это почти всегда «убить». Тем более, если ребенка воспитать вместе с наследником.

— Погоди, почему «он»? Вдруг девочка будет?

— Да какая девочка! — чуть не впервые повысила на меня голос жена.

Пришлось брать за запястья и притискивать к стене:

— Не ори на меня. Никогда.

А на возмущение пополам с немым вопросом в глазах ответить:

— Потому что кругом слуги, а я великий князь. И если пойдут разговоры, что ты на меня кричишь…

— То что? — почти прошипела Маша. — Побьешь?

— Мы не смерды, чтобы жен колотить. Но мне ничего не останется, как отправить тебя в монастырь.

И тут Машу как прорвало — да так, что я от греха подальше решил свалить. Спорить с женщинами вообще задача стремная, а уж с разъяренной…

Но странно — обычно она своего иначе добивалась. Придет вечером, ляжет хитрой лисой под бочек, обнимет, в ухо нашепчет, а коли с первого раза не вышло — и во второй, и в третий, пока не получит желаемое. Или пока я насмерть не упрусь. А тут… похоже, я чего-то не знаю.