— Свидригайло же в отместку послов Жигмонтовых утопив, так друг друга и не признав.

Весело Гедиминовичи живут, не соскучишься. Не дай бог нам так же.

— Людишки же литовские толпами к Свидригайле бегут, он же Троки и Ковну[19] в четыре дни приступом взял и також сжег, ополонившись, а многих людишек и посекоша. Вильну страх обуял, Жигмонт ежечасно изменного умышления опасается, и кого отступником посчитает, того немедля казнит.

Хм. Вот даже родную историю не помню, чего уж говорить о Литве — но судя по всему там православная партия сейчас сильна и может унию разорвать. Как бы ей помочь? Войско не пошлешь, это прямая война с Польшей, опять же, хан Улу-Мухаммед союзник Сигизмунда, стоит войско отослать — жди татарского набега, а нам только такого счастья и не хватает. Думай, голова, думай.

— Юрий Патрикеевич, а что князья Можайские, докончание подписали?

— Так, княже, только не прогневайся, но веры Ивану Андреевичу нет, переметнется коль выгоду себе увидит.

Это да, кузен мой производит впечатление человечка скользкого, ненадежного, думающего только о себе. Такие идут рядом, пока у меня сила, а стоит чуть ослабнуть, вильнут и поминай, как звали. Ни нашим, ни вашим, а только о своем кармане, как Волк говорит — такой в церкви за полушку пернет. А если в Свидригайловы разборки с Жигмонтом влезать, то Можайское княжество, как самое западное и граничащее напрямую с Литвой, ох как важно становится.

Думай, голова, думай.

Ну, положим, против Улу-Мухаммеда встанет его давний соперник Сид-Ахмат, внук Тохтамышев, союзник как раз Свидригайлы. Но чтобы мне руки развязать, он должен напасть на Мухаммеда первым, а как этого добиться?

Почти весь урожай, по докладам даньщиков и волостелей, успели убрать до того, как пошли затяжные дожди. Дороги мгновенно раскисли и наши выезды на Кучково поле каждый раз становились все короче — и кони уставали месить грязь, и мы быстро промокали до нитки. Вот и в этот раз не угадали, просвет между тучами затянуло едва мы покинули посад, а стоило лишь пару раз сойтись-разойтись, как снова полило. Епанчи[20] мгновенно отяжелели от влаги, напиталась сбруя, промокли гривы лошадей… Мы повернули обратно, миновали сады и Златоустинский монастырь и уже свернули в Дмитриевскую улицу, когда хлынуло уже серьезно. Одно счастье, такой потоп ненадолго и мы всей кучей приткнулись под ближайший навес у корчмы на самом краю города.

Внутрь не полезли — там и без нас хватало спасавшихся от дождя, хотя, судя по звукам рожка и бубна, народец мог привалить и раньше, послушать песни.

Под дождь выскочил мужик и, заворачивая подол рубахи, пробежал за угол, а из распахнутой на мгновение двери донеслись еще и припевки-потешки:

— …а как у барина-боярина…

Ага, скоморохи людей веселят, не иначе.

Хляби небесные мало-помалу иссякли, с Дмитриевской, настороженно нас оглядев, к корчме свернули три угрюмых и промокших всадника.

— Владычные, — как о само собой разумеющемся, сообщил Волк.

Теперь уже и я понял, что одеты молодцы, так сказать, более строго, с преобладанием черного цвета — такие кафтанцы носили митрополичьи дворяне и сыны боярские. В ратную пору они воевали отдельным полком, а мирное время служили владыке даньщиками, волостелями, охраняли палаты и дворы митрополита или вот ездили по разного рода поручениям.

Верховые спешились, двое кинули поводья третьему и полезли внутрь. Песни и музыка мгновенно оборвались и через минуту один владычный выволок за шкирку мелкого мужичка с растрепанной бороденкой, второй следом нес бубен, рожок и маленькие, в локоть, гусельки.

— Ко владычному двору, на правеж… — не то чтобы осуждающе, скорее, с сожалением протянул у меня за спиной один из молодших.

Не любит церковь скоморохов, считает бесовщиной, и в церковной ограде хоронить запрещает. А других развлечений разве что хороводы и кулачный бой. Но как ни старались клирики, как не давили, все равно скоморошество выжило. А раз не можешь предотвратить, значит, надо возглавить.

— Эй, ну-ка, осади, — крикнул я владычным, уже потянувшим ременные веревки с седел, чтобы вязать скомороха.

Первый из них, видно, старший, недобро оглядел нас, заляпанных грязью с ног до головы на таких же грязных конях:

— Ступай се мимо.

— Уж больно ты грозен, как я погляжу, — на автомате вырвалось у меня.

— Отвали, — уже злее сказал первый и положил лапищу на рукоять сабли.

Гридни немедля сдвинулись вперед, закрывая меня.

— Шапки долой! — рявкнул Волк. — С князем говоришь!

Злой взгляд сменился ошарашенным, потом в нем мелькнуло узнавание, оторопь, страх… Трое немедля обнажили и склонили головы, но скомороха не выпустили.

— Этого я забираю. Гусли тож давай сюда.

До Фроловских ворот мы добрались как только ослаб дождь. Один из молодших держал под епанчой бубен, другой гусли, третий засунул рожок себе за пояс, скоморох, назвавшийся Ремезом, бежал, держась за стремя Волка и оскальзываясь в лужах. Стоило нам перекреститься на надвратную икону Спаса, как сзади по бревнам моста прогрохотали копыта и взмыленный посыльный прокричал:

— Расступись!

Но в воротах расступаться некуда и он неволей остановил запаленного коня, увидел меня, сорвал шапку и, поклонившись до конской гривы, тяжело произнес:

— Юрьевичи Кострому изгоном взяли!

Ох некстати, ох некстати…

Да когда война кстати, блин?

Только начал обратно свои проекты налаживать, как на тебе, скачи, руби и, главное, кого — своих же! Но пока распутица, воевать смысла нет, больше войско измотаем, да и бояре по свои вотчины разъехались, сейчас самое горячее время — оброки и корма принимать, припасы на год закладывать, так что малость времени есть.

Вечером, после трудов праведных — ладили новые перегонную и книжарню — добрался до «апартаментов», скинул сапоги и пропотевшую за день одежку, сполоснулся теплой водой и полез в домашних войлочных тапках в опочивальню.

Там, на краю кровати, расчесывала ко сну волосы Маша. Совсем молодая девушка, нежданно получившая в руки огромную власть (одних только дворских у великого князя не меньше тысячи, а сколько прочих и не сосчитать), поначалу робела, но понемногу освоилась и принялась гонять прислугу и устраивать немаленькое хозяйство. А потом взялась и за меня — право спать под боком мелкая, но великая княгиня выбила после изрядного скандала, устроенного вдали от посторонних глаз.

В ход пошло все — и мои шашни с Липкой, и Машин долг рожать наследников, и освящение церковью таинство брака. Больше всего меня прибил долг рожать — ну невозможно себе представить, что такое могла сказать моя жена образца XXI века или, тем паче, Ольга. Я отпирался как мог, но у Маши характер дай боже, не смотри что пигалица, не иначе, в деда пошла, во Владимира Храброго.

Пришлось поговорить серьезно, объяснить, чего опасаюсь и оставить взрослеть лет до шестнадцати. Ну и допустить до опочивальни, чтобы лишние разговоры убрать. Маша умная, все поняла, даже с Липкой смирилась — один день чуть не убила меня наповал, когда глядела с гульбища на беготню сенных девок и вдруг выдала:

— Хм… наша-то краше всех!

Как я тогда через перила не сверзился, даже и не знаю.

И вот теперь вечерами, перед сном, княгинюшка докладывает мне о сделанном за день. Сколько за день пришло возов на житный, рыбный или соляной дворы, как проверяла все привезенное — не дай бог зерно сырое! Как пришлось отчитать чашника, из-за которого возчики мокли под дождем и вовремя не поели горячего. Крайне деятельную девицу вырастила серпуховская семейка, ключница за ней не поспевают — княгиня чуть ли не вприпрыжку носится. Жаловались мне — чуть было не поменяла опытных теток на других, помоложе, чтоб не отставали. Пришлось вмешаться, сгоряча просто запретил, но потом поглядел-поглядел на поджатые губы и понял, что при таком характере ей лучше объяснить, куда больше толку будет. У молодых-то при всей скорости опыта еще нет, а здесь и сейчас опыт главное, книжек по домоводству да интернетов пока не предвидится. Выслушала, согласилась.