Каждый входящий первым делом крестился на красный угол, где Феофан собрал впечатляющий иконостас: Святой Николай — покровитель ткачей, Святая Варвара — покровительница рудокопов, Святые Косьма и Дамиан — покровители кузнечного дела, Святой Спиридон — покровитель всякого бизнеса вообще. Тут ведь у каждого человека есть свои небесные покровители, по имени или по занятию, без этого никак.

Даже заседание считается открытым только после прочтения специальной молитвы, чем тоже ведал Феофан.

Во главе я да Маша, на ней, помимо великокняжеского хозяйства еще и Хамовный двор с новомодными широкими станами. Дальше по старшинству: Дионисий Ермолин, келарь Троицы, совсем пожилой стал, все на покой просится, но я пока не отпускаю, не уверен в его смене.

Елага из Лучинского, Савватий, Кассиодор и Збынек. Два последних уже вцепились в иеромонаха, требуя поскорее представить пушку на испытания. Вот невтерпеж им какой эксперимент учинить! Пришлось обломать:

— Из пушек новодельных стрелять предстоит Басенку, вот пусть он спытает. А вы в сторонке постойте, посмотрите.

Федька Басенок за последние годы женился, заматерел и наловчился командовать так, что никто ему возражать и не пытается. Вот и эти двое пусть со своими внезапными идеями не лезут, а фиксируют результаты.

Между Елагой и Савватием место Молчана из Леоновского, да помер Молчан прошлым летом. Пришлось весь мыльный двор и разработку новой продукции повесить на его сына Ивана. Вон, до сих пор смущается, что за одним столом с князем и княгиней сидит. А лет ему уже двадцать пять, всего на годик младше Маши и ровесник тому же Басенку.

Меняются поколения, Андрей Голтяй тоже нас покинул, хотя жить бы да жить — то ли в холодной воде искупался, то ли холодного молока напился, только сгорел в лихоманке за четыре дня, как над ним травники ни бились. Тверской мастер-литейщик Микула Кречетников вдруг постригся в монастырь, князь Патрикеев болен, Федор Добрынский тоже нездоров, сидят оба по своим вотчинам. Хорошо хоть сыновья их в силу вошли — Ванька Гвоздь-Патрикеев да Васька Образец-Добрынский, бывшие мои рынды.

Вот Владимир Ховрин, несмотря на возраст, здоровьем крепок и, надеюсь, долго еще казначейскую должность тянуть сможет. Но и ему смена растет — сын Иван Голова в Спас-Андрониковской школе учится.

Дьяка шемякина Евлампия Коросту тож позвали, он вроде как постоянный представитель Димы, ему прямо положено быть в курсе.

Последним из непременного состава, как всегда поближе к двери, подальше от начальства, сидел Якунка Бортник, креатура Маши. Он у нас всем пчеловодством ведает, пасеки и рамочные улья внедряет. Уж не знаю, как Кассиодор ухитрился ему про ноль объяснить, но освоил Якунка индийские цифры и позиционную запись.

Поначалу каждый, по кругу, кратенько доложился: что должен был сделать, что сделал, что нет, какие причины, какие меры предприняты. Если своих сил не хватает, то какая помощь требуется и так далее. Обычная управленческая рутина, которую я старательно внедрял на всех уровнях. С присовокуплением наград за сделанное и наказаний за прощелканное. За пятнадцать лет моего присутствия в этом времени более-менее научились, во всяком случае, в Москве все идет заведенным порядком. И выпускники Спас-Андроника так же работают.

Дальше приглашенные, кто чем порадует. Сегодня Угрешского монастыря инок Ириней (едва-едва из послушников, у него и борода еще толком не растет) привез новое стекло. Так-то им и со старым неплохо, но я всем монастырям и вотчинам, которые взлетели благодаря моей экономической политике, строго-настрого наказал не почивать на лаврах, а все время пробовать новое.

— Вот обычное, что мы на продажу варим, — Ириней выкладывал небольшие образцы, — зеленью отдает. Но коли подольше в печи выдержать, то цвет на желтый переходит, а коли еще дольше, то на червоный, а там и в пурпур отливает.

Рядом с зеленым легли желтый, красноватый и фиолетовый шарики.

— Как твой мыльник Иван Леонов сын Молчанов насоветовал, — Ириней бросил взгляд на покрасневшего Ивана, — мы малую печь сложили и в ней стекло с разными добавками варим.

На столе появились несколько прозрачных шариков.

— Коли поташ добавлять, то стекло такое большой жар держать может. Коли красный песок, из коего твои, государь, рудознатцы медь плавят, то синее или зеленое выходит, смотря сколько в печи держать.

Я покатал разноцветные шарики — неплохо, очень неплохо!

— Отче, а неудачные варки куда идут?

Ириней от такого обращения аж вздрогнул, не привык еще.

— Перевариваем, государь. Или в бусы отливаем, сыроядцам все годится.

Совсем хорошо. Но это, как оказалось, не предел.

— А коли свинец отжечь, да охру свинцовую добавить, то стекло выходит чистое и звонкое.

Ба, да они же до хрусталя додумались!

— То Гавря Иокай подсказал, государь, — вставил слово Иван.

Алхимика Габора Йокаи мне прислал Шемяка. Как к нему в руки попал подданный венгерской короны — бог весть, но кого только в последние годы в Москву не заносило! Габор-Гавриил, кстати, не совсем венгр, скорее, словак или что-то в этом роде, но гонору у него поначалу на трех поляков хватило бы. Ничего, пару раз посидел в порубе, подумал насчет идей о превращении свинца в золото (да-да, пытался мне эту прогрессивную технологию впарить) и сейчас под надзором Молчанова-сына занимается протохимией.

— Кассиодор, — обратился я к морейцу, — забери свинцовое стекло у монасей, а что с ним делать, я потом скажу…

Если это действительно хрусталь, то его можно отшлифовать и огранить. Должно резко скакнуть качество линз, и у гранильщиков появится дешевый тренажер. И «кристаллы сваровски» в идеале. Я даже зажмурился, представив, сколько денег можно будет на таком товаре поднять, но полет фантазии тут же уперся в ресурсную базу.

— Только нам теперь думать надо, где свинца сыскать, — оглядел я своих инноваторов, — нам еще и для рушниц его много потребуется.

— Знамо кде, на Камени, — как об очевидном, сказал Збынек. — Ладислав и Гонза рекли, же на восход и полночь от Чердыни е мнохо разных руд, доконца и злато.

Как ни крути, а на Урал двигаться надо, без сырья не вытянем. Значит, надо готовить на следующий год экспедицию. Кого бы послать? Из Спас-Андроника кого, из рынд… о! Затоку Ноздрева, парень толковый и смелый.

Главное, на Урал нацеливать купцов, а не феодалов. Мне там не вотчины, а промышленность нужна. Пусть идут Калинниковы, Строгановы (если они уже появились) и так далее. Ну и монастыри, куда ж без них, главные опорные пункты.

Я уже нацелился расспросить Ивана, что он успел содеять еще, но… если я и дозволял нарушать мой распорядок, то в редких случаях — например, при визитах митрополита или Димы Шемяки. Ну, или получения от них срочных вестей.

— Князь Дмитрей Шемяка из Киева гонца прислал! — вполголоса от двери доложил постельничий.

— Ступай, без тебя закончу, — улыбнулась Маша.

В захолустном по нынешнему времени Киеве у нас ожидался крупный дипломатический прорыв — прямые переговоры Великого князя и моего со-попаданца Шемяки с первым ханом свободного и совершенно независимого Улуг Орда ве Дешт-и Кипчак, то есть Крыма, Хаджи-Гераем.

Киев выбрали как равноудаленное и относительно безопасное от набега из Большой Орды место — во всяком случае, на раз-два через Днепр переправиться непросто, сторожа заметит, а за это время можно участников саммита на высшем уровне эвакуировать.

Союз между Москвой и Чуфут-Кале (Бахчисарай еще даже не основан) прямо-таки напрашивался «на почве личной неприязни» к Большой Орде и ее хану Сеид-Ахмету. Но мы с Димой понимали, что союз этот ситуативный, как только мы разберемся с Большой Ордой, ее остатки проглотят крымцы и сами тут же станут угрозой с юга. И потому Диме предстояло возобновить побратимство Юрия Звенигородского и Тегине-бея, сыновья которого тоже ехали в Киев, как представители рода Ширин.

Гонцы из Киева, Чернигова и Турова шли потоком всю зиму — отложив геройство на полях сражений, Дима геройствовал на дипломатическом поприще.