— Странное это ваше ханства джанрское, англичане бы просто всё отобрали и ещё бы и в тюрьму посадили, а с вами я ещё и в прибыли останусь.

Когда шхуна «Салвадор» сдалась и там провели зачистку и ремонт, дошло дело и до команды. В команде тридцать пять человек было, плюс три, пусть будет, офицеры. Капитан Филипе да Силва попал под цепи и был порван на куски и сразу сброшен за борт. Штурман Хорхе, что ли, чего-то там длинное вместо фамилии тоже убит, и помощник капитана и старший надсмотрщик над рабами Хуан де… Да нафиг их запоминать, был ранен, и чтобы не мучился, сброшен за борт. Во время обстрела погибла и часть команды. Семнадцать человек убиты или ранены и их тоже, всё одно не выживут без медицинской квалифицированной помощи, отправили за борт. Выжившим и легко раненым предложили на выбор либо попиратствовать три года, либо тоже к акулам. И ведь никто не захотел откреститься от пиратства, все радостно шагнули вперёд. Итого к джунгарам присоединилось восемнадцать моряков бразильцев. Их равномерно, уже по заведённому порядку, перераспределили на все три корабля, перемешав с немцами, ирландцами, русскими и истинными англичанами.

Кроме того, на корабле был доктор, повар (может кок, чёрт их бразильцев поймёшь, плавают они или ходят), плюс слуга господина и хозяина рабов дона Гашпара. Доктор был не судовой, его нанял дон Гашпар, чтобы максимальное количество негров доставить в Салвадор живыми и здоровыми. И самое интересное, что доктор свою работу сделал на четвёрку, умерло всего двое из ста шестидесяти рабов. Звали доктора Самуэль Барата. Ему тоже предложили принять участия в эпохальном плавании на Дальний Восток. Товарищ почесал волосатую грудь, почесал лысую голову, почесал не менее волосатую… Что пониже спины. И согласился. Правда, условие поставил, что ему нужна отдельная каюта и служанка. При этом, сейчас ни того, ни другого у него не было. А чего⁈ Тёток всех цветов кожи на кораблях флота Великого ханства Джунгария хватает. Пусть выбирает. А то у них в настоящий момент всего один средней руки врач на три теперь уже корабля. Маловато будет.

Отто Евстафьевичу Коцебу 30 декабря 1851 года исполнилось шестьдесят четыре года. Пять с лишним лет он уже жил вдали от моря в Басково, и два последних года даже руководил там школой гардемаринов. Испытания, выпавшие на его плечи за три кругосветных плавания, сильно подорвали здоровье эстляндского немца, цинга, она и из молодого здоровяка старика дряхлого сделает.

Привезли его в Басково из Эстляндии полной развалиной. Ходить мог только с тросточкой, а зубов вообще всех лишился. Волосы на голове вслед за зубами выпали. Теперь, глядя на свой портрет двадцатилетней давности, где на адмирала смотрел высокий благообразный моряк с кудрями светлыми на голове, можно было только горько улыбаться. Тем не менее, в санатории, что имелся в этом необычном селе, за пять лет его основательно поставили на ноги. Зубы и волосы не выросли, но ходил он теперь без палочки и на гардемаринов покрикивал не трескучим старческим голосом, а вновь капитанским басом.

После разговора с князем Болоховским Отто Евстафьевич сразу же засобирался в Санкт-Петербург, но князь его прыть придержал. Сначала они вместе приняли новых кандидатов в гардемарины, провели среди них испытание, выявили двадцать пять самых способных и сильных. Потом князь отправил его в Москву с письмом в Московский университет с предложением отправить в Басково несколько выпускников, преподавать унтер-офицерам будущим математику, географию, астрономию.

Адмиральский ли мундир тому причиной или, скорее всего, письмо от Александра Сергеевича, а может осознание того факта, что служить преподавателям придется бок о бок с Пушкиным, Лермонтовом, Ершовым, Глинкой, Ленцем и ещё несколькими известными во всей России людьми, но преподаватели потенциальные не бегали от Коцебу, а бегали за ним, прося именно их зачислить в эту школу. В деревню, к князю, в глушь, за Тулу.

А вот вернувшись из Москвы и пройдя очередную недельную оздоровительную процедуру с питьём разных горьких и сладких отваров и «пробежками» по лесу с князем Болоховским, Отто Евстафьевич и поехал в столицу. Поехал в огромном дормезе, поставленном на полозья, благо был уже декабрь. Вот как раз к именинам и прибыл в Санкт-Петербург, где поселился по рекомендательному письму Александра Сергеевича у Михаила Юрьевича Виельгорского.

Сначала адмирал отказывался, мол, деньги есть, снимет себе квартиру, но Болоховский настоял, объяснив, что дело не в деньгах, а в том, что Виельгорский один из самых влиятельных людей при дворе, и всегда поможет решить сложный вопрос, а простое упоминание, что «остановился я у обер-шенка графа Виельгорского Михаила Юрьевича» распахнет перед ним любые двери.

Надеясь на своё адмиральство и старых знакомых, Коцебу считал, что блажь это, сам справится, но уже самые первые дни в Столице показали, что сам он в Петербурге никто и ничего у него не выйдет толком. К счастью, имелся ещё Ремизов, он уже прошёл проторенной дорожкой и предоставил Отто Евстафьевичу списки всех демобилизованных моряков здесь, в Петербурге, в Архангельске и Севастополе. В Архангельск и Севастополь бывший Коллежский асессор, а ныне служащий князя Болоховского Георгий Петрович Ремизов, отправил своих помощников, а в Петербурге и Кронштадте адмиралу пришлось поездить самому сначала. Дела, если честно, шли так себе, большинство пригодных для дальнейшей службы и желающих ещё, за приличные деньги, послужить пять лет, выгреб капитан-лейтенант фон Кох в прошлом году. Так и то ему удалось с трудом набрать сорок человек. А сейчас нужно двести. Сложнее задача.

Отто Евстафьевич попытался переговорить с капитанами кораблей и в адмиралтействе, чтобы тех, кому в этом году демобилизоваться, чуть пораньше отпустили, но понимания не встретил, даже адмиральские погоды не помогли. Тогда и пришлось обратиться к Виельгорскому.

— Сведу я вас с одним… Ну, увидите. Раз этим Александр Сергеевич занимается, то дело должно быть важное, и для страны полезное. Сведу.

Свёл.

Коцебу, как юный гардемарин, щёлкнул каблуками и вытянулся во фрунт.

— Ваше Императорское Высочество!

— Отставить. Давайте по-простому, Отто Евстафьевич, рассказывайте, что у вас случилось, — в кабинете Виельгорского, куда тот пригласил старого моряка вечером, сидел Константин Николаевич — второй сын Государя императора. Молодой человек, которому и двадцати пяти лет ещё не исполнилось, был уже контр-адмиралом, как и Коцебу, и, как и Отто Евстафьевич, руководил школой гардемаринов, точнее, был шефом Морского кадетского корпуса. И учеников побольше и звучит гораздо серьёзнее. Кроме того, Константин Николаевич возглавил Комитет для пересмотра и дополнения Общего свода Морских уставов и стал членом Государственного совета и Совета военно-учебных заведений.

Молодой человек был в очках и чуть щурился, разглядывая вставшего столбом Коцебу.

— Да, вы присаживайтесь, Отто Евстафьевич, без чинов давайте. Михаил Юрьевич, прикажите чаю горячего подать, зябко сегодня и дров пусть подбросят в камин. Не переношу холод. И адмирала нашего беречь надо, чай единственный должно быть человек во всём Мире, кто в трёх Кругосветных плаваниях принимал участие, два из них возглавляя.

— Тут моей заслуги нет…

— Перестаньте, адмирал. Огромная ваша заслуга, просто в живых остаться, три таких похода пережив, уже доблесть. Рассказывайте вашу просьбу. Мне Михаил Юрьевич начал рассказывать как раз, а тут и вы появились. С начала начните.

Старый моряк угнездился на краешек кресла у камина и, покусывая губы, стал сбивчиво проблему описывать.

— А зачем князю Болоховскому военные моряки? — не перебивая дослушал сбивчивый рассказ разволновавшегося адмирала Константин.