— Луис спроси кто это? — отправил генерал Вальехо одного из помощников, в прошлом майора армии Мексики.

Отряд их тоже заметил, но не остановился и за оружием люди не потянулись. Всё так же неспешно приближались по неширокой дороге, вытягиваясь поневоле в линию. Луис Мадуро пришпорил коня и за пару минут поравнялся с едущим первым синим. Синий коня не остановил и майору самому пришлось разворачивать своего норовистого жеребца и пристраиваться, чуть ли не стремя в стремя, с неизвестным. Разговор, судя по всему, у Луиса не задался, он выхватил револьвер и стал размахивать им перед синим.

Бах. Выстрел вышел не громкий, как палка сухая переломленная хрустнула. Майор взмахнул руками и свалился с жеребца своего. Того выстрел напугал, а Луис ногой в шпоре застрял, и эта сцепка понеслась в сторону отряда Вальехо.

— Спешиться, — успел крикнуть генерал, когда цепочка синих всадников окуталась дымами. Откуда-то у них ружья нашлись и стреляли они из них на спускаясь из сёдел на землю. Вальехо потянулся к притороченному к седлу небольшому кавалерийскому карабину австрийскому, но было уже поздно. Его спутники стали валиться с сёдел, ржали напуганные лошади, его Рыжий тоже взвился на дыбы, но тут же стал заваливаться на бок. Видимо целились генералу в грудь, но Рыжий, взвившись на дыбы, его от пули заслонил.

Эх, не двадцать лет. Был бы молодым, успел вынуть сапоги из стремени, но так только одну ногу успел извлечь генерал, и в это время Рыжий грохнулся о землю. Вальехо повезло, конь не на него рухнул, а наоборот он на коня, ногу при этом вывернуло в стремени, и острая боль обожгла лодыжку. Пока генерал выпутывался из сумок и стремени, синие всадники по дороге успели до него добраться и один из них, оказавшийся азиатом, спрыгнув, пнул своим коротким сапогом по руке Мариано и вышиб из неё вытянутый тем кольт.

— Руки поднял? — услышал сквозь ржание коней и звонкие щелчки пистолетных выстрелов команду Вальехо, и куда уж деваться, поднял руки. Синие же прошлись по дороге и его людей выстрелами в голову из револьверов добили.

— Вы кто такие⁈ — попытался припугнуть неизвестных громким криком генерал.

— Бурул, отрежь ему ухо, — спрыгнул второй синий рядом с тем, который у него револьвер выбил. Сказано было на английском, но хоть генерал и сам говорил на этом языке с приличным акцентом, но что это не родной для азиатов язык понял.

Бурул этот заржал, сказал, что-то на непонятном языке и втащил из ножен кортик. Ух ты, даже в такую минуту Вальехо по узору на клинке понял и оценил, что ухо ему будут отрезать не простым кухонным ножом, ступеньки дамасской стали блеснули на солнце.

— Я — генерал Вальехо!

— Тогда два уха. Я себе тоже повешу на шею. Генерал! — заржал снова тот, что с кортиком.

— Если вам нужны деньги… — воспользовался последней возможностью Мариано.

— Деньги? Ладно, парни, свяжите его. Генерал. Пусть моряки с ним пообщаются. А стой, а куда вы генерал ехали?

— В Брайтон, строить там городок… дома старателям, салун.

— Строить⁈ Это земля нашего хана, ничего на ней строить без его разрешения нельзя.

Вальехо, раз сразу не убили и уши не отрезали, решил припугнуть ещё раз непонятных синих и уже набрал в рот воздуха, как из-за холма стали выезжать новые синие. Они выезжали и выезжали, десятки. Да, что тут творится? Воздух из Вальехо вышел, не стал он пугать синих. Да, их тут сотня, они сами кого хочешь напугают.

Сотник Дондук смотрел в подзорную трубу на поселение Брайтон, расположившееся на реке Американ-ривер, недалеко от городской черты Сакраменто, там точно были старатели. Старались. Весь берег реки ими был заполнен. Одни с лопатами песок с глиной перелопачивали, другие, стоя по колено в воде, в лотках промывали золото. Навскидку человек пятьдесят. Ну, если и больше, то не сильно.

Сотник перевёл трубу на поселение само. Да, тут этот самый генерал Вальехо, переквалифицировавшийся в строители, точно нужен. Кто в армейской палатке устроился, кто в хижине больше на собачью будку похожую, вон та, прямо у воды, так вообще шедевр. Шалаш из веток, кое-как обмазанный глиной. Так правильно, некогда народу о быте заботиться, нужно успеть как можно больше золота намыть. Вон, вокруг сколько конкурентов.

— Бурул, работаем так же, как в Эспарто. Колено, плечо. Никого не убивать.

Это им один из жителей Севастополя подсказал. Он какое-то время работал в Сакраменто, мыл золото тоже, но когда начался бунт скваттеров, (скваттер — это человек, который незаконно вселился в незанятый дом или неправомерно поселился на незанятой земле), то его там свои же ограбили и пристрелили, но пуля прошла навылет и ничего важного не задела, выходили его индейцы, на индианке вдове он и женился, ну и решил на земле осесть, переболел золотой лихорадкой, хватит. Вот к родичам его жены и перебрались, коров пасти.

А тут Диего услышал, что новые хозяева решили у скваттеров земли назад отобрать, подумал он подумал, и пришёл к старшему у воинов. Они в Севастополе в большой кошаре устроились.

— У каждого старателя намытый песок припрятан, завернут в мешочек и прикопан в земле, где-нибудь недалеко от его хижины, если прострелить колено старателю или плечо, то тогда он скажет, где зарыл золото, а так ничего добром или побоями из него не выбить.

— А зачем ты мне это рассказываешь, Диего? — внимательно так глянул на него странный военный.

— А так со мною эти скваттеры поступили. Плечо прострелили, — мужчина задрал рубаха, демонстритуя шрам.

— Хорошо. Если твой совет поможет, то немного отсыпем, — хлопнул его командир по плечу другому.

И помогло, в Эспарто таким нехитрым способом они откопали три десятка кладов. В результате на двух вьючных лошадях у них сейчас в сумках пудов шесть золота.

Богатый всё же здесь край. Осталось только порядок навести.

Накрапывал мелкий холодный дождик, по небу бежали из неметчины в сторону Москвы чёрные, напитанные водой тучи. Настолько напитанные, что не выдерживали и просачивались по дороге вот таким небольшим дождиком. А ещё с Финского залива дул холодный сырой ветер. Блин, тут и самый здоровый здоровяк, например, такой, как человек, стоящий рядом с Сашкой, чахотку легко подхватит.

Человек был не просто здоровяком, был он на фоне остальных людишек так гигантом просто. Два метра роста и фигура атлета с развитыми плечами и бычьей шеей. И хоть человек был не молод уже, а мощь эта даже за два метра до Сашки добивала, вызывала почтение.

Сашка теперь и сам хлюпиком не был. Тоже и кубики на пузе были, и бицепсы с трицепсами, и разными дельтами выделялись под кожей, но до мощи этого товарища, как до Берлина на ослике Иа.

— Чудишь? — не вопрос может был, а утверждение, но обличения в голосе гиганта тоже не было.

Они стояли возле того самого Александрийского столпа, между ним и Аркой Главного штаба, которая была посвящена победе в Отечественной войне 1812 года.

— Так точно, Ваше Императорское Величество, — ни грамма не лукавя ответил Сашка.

— По-людски говори. Не раз же говорил тебе, Александр Сергеевич, что для тебя я Николай Павлович, — чуть поморщился гигант, и себе сказал не Сашке, — Монферран — гений.

— Я… Николай Павлович, озадачен. Странное место для аудиенции.

— Помолчи. С сыном разговаривал пару недель как и недавно ещё, с Ники. Вернулся он с… с вотчины твоей. Восторгов сколько. Телеграф ещё, лампы, Пульмонологический центр твой, училища. А теперь моряков готовишь. Куда Петру Алексеевичу. Всё ведь получается у тебя. И лошади ещё.

Николай Павлович помолчал, а потом пошёл от колонны к Главному штабу, но остановился на полдороге и, дождавшись семенящего за ним Сашку, продолжил.