— Ты знал, что все будет так? Знал, что погибнут тысячи и тысячи людей? И ты не остановил этого? Ты же мог просто схватить Канту в любой момент, увезти, спрятать, а когда она родила бы…

— Она бы не родила… Она бы умерла и убила бы ребенка, если бы я ее схватил. Она должна была родить. И она родила…

— Я не отдам тебе девочку, — твердо сказал Барс. — Не отдам.

— Ты пожалеешь, — пророкотал старик, глаза под капюшоном сверкнули синим огнем.

— Сегодня меня трудно напугать, — ответил Барс. — Очень трудно. Ты можешь строить свои планы, можешь все знать наперед, но я думаю, что стоит послать тебя в Бездну. Можно еще тебе в рожу плюнуть, но я что-то устал.

— Это окончательное решение?

— Да.

— Тогда ты пройдешь этот путь до конца. Ты сам его выбрал.

Старик вышел из комнаты, Барс обессиленно опустился на кровать.

Девочка пискнула, Барс посмотрел на нее и улыбнулся:

— Навязали тебя на мою голову. Знать бы, где эти Ключи…

Барс спустился к выходу из донжона, уцелевшие люди стояли, тесно прижавшись друг к другу. В толпе был проход — от ступеней до сорванных с петель дверей. Там шел старик, понял Барс.

— Бабы, — сказал Барс, — дитя покормить кто-то может? Хватит молока на еще одного дармоеда?

— Хватит, — сказала какая-то женщина и протянула руки за девочкой.

— А Коготь — жив, — сообщил радостно Лис. — Глаза открывал, а когда я его спросил, то послал меня матерно… Жив сотник. А что пальцев на руке нет — не страшно. Так ведь?

— Так, — сказал Барс.

Он вышел из донжона на ступени, поднял лицо к светлеющему небу и вздохнул полной грудью. Вот уж не думал, что переживет эту ночь. Не надеялся, что сможет спасти своих односельчан. Думал — умрет. А теперь придется жить. Он дал слово.

Барс, осторожно переступая тела, поднялся на стену. Старик стоял под ней, будто специально дожидался Барса.

— Прощай! — сказал старик.

— Ты знал, что я не отдам тебе девочку.

— Я многое знаю.

— И все это произошло ради того, чтобы появилась на свет эта девочка и чтобы я ее отнес в Ключи? Все эти смерти и мучения только ради этого?

— Нам многое кажется неправильным и нелепым только потому, что мы… вы многого не знаете… — Старик повернулся к замку спиной.

— Будь ты проклят, — сказал Барс.

Старик не ответил, лишь на вершине холма он остановился, повернулся к замку лицом и помахал рукой, прощаясь.

— Будь ты проклят, — повторил Барс и посмотрел на восток.

К замку приближались кентавры. Первым, кажется, был Гнедой. Увидев на стене Барса, Гнедой испустил радостный клич, поднялся на дыбы, и пошел, приплясывая, к замку на задних ногах.

Люди из донжона вышли во двор, стали подниматься на стену. Шли молча, ставя ноги осторожно, чтобы не наступить на убитого.

Из-за гор показался край солнца.

Начинался новый день.

Лиерра покинула Жако сорок девять лет назад. Тогда это был веселый город, полный людей, которые с серьезными лицами шутили друг над другом и мало чего стыдились. В отличие от деревенских молодок, горожанки знали, что надо сделать, чтобы не понести от первого попавшегося красавчика, и основными клиентками ведьмы были приезжие, которых в столице огромного государства всегда было полно.

Тянулись веселые и радостные дни, закончившиеся не очень-то смешно, когда палач подвесил Лиерру на крюк и принялся снимать с нее кожу пядь за пядью. В пределах Империи запрещено вычищать чрево понесшим девушкам, и в этом сходились все — и священники Светлого Владыки, и жрецы Дегеррая, и законы.

Бедняга палач!

Он думал, что имеет дело с обычной повитухой, знакомой лишь с низким ремеслом ведовства, а напоролся на мастера черных ритуалов.

Через шесть недель после того, как тело Лиерры закопали на кладбище для бродяг, палач уже был сильно болен, так, что не мог встать с постели, а смрад от его гниющего тела заставил близких бежать прочь. Палача смотрели и врачи, и маги из тех, чьи услуги стоили не слишком дорого, но понять, что с ним, никто не мог.

А еще через несколько дней чрево его разверзлось, и оттуда выползла маленькая, высотой в два пальца, но фигурой и чертами лица в точности повторяющая себя ведьма Лиерра.

Палач видел и чувствовал достаточно для того, чтобы понять, что она делает. Казненная женщина пожирала его плоть, на глазах становясь все больше и больше.

Когда ведьма вышла из дома палача, она была похожа на семилетнюю девочку.

Прошло совсем немного времени, прежде чем она стала такой же, как прежде.

Вот только пытки и смерть, а затем страшное второе рождение изменили ее душу. Из разбитной и общительной женщины она стала страшной и мрачной ведьмой, которая ненавидит людей.

Через много лет после тех событий Дайрут со своими Рыжими Псами вернули ей интерес к людям.

Она улыбалась детским играм гонцов, помогала, как могла, жила вместе с ними при тумене Вадыя. И постепенно начинала понимать, что Орда — это зло. Все, чем живут окружающие ее люди, служит целям, поставленным кем-то повыше даже хана, кем-то, кто не любит никого, кто хочет разрушить все вокруг.

Сами кочевники и варвары не были слишком злыми или бесчестными; они оставались простыми людьми. Но ведьма знала, что самые отвратительные и гнусные вещи творят не монстры или злодеи, а именно такие вот обычные ее сородичи.

Она провела ритуал, который подарит Дайруту одну жизнь — это была благодарность человеку, рядом с которым она больше не хотела находиться.

Он спас ее, а она заранее спасла его. Они квиты.

Смерть Вадыя была написана на его челе крупными знаками — и даже шаман темника, если бы не был так пьян и так глуп, мог бы рассмотреть ее.

Лиерра видела и то, кто убьет его.

Она ушла из ставки темника за день до смерти Вадыя и направилась в Жако.

Там она собиралась поискать, как можно бороться с Ордой, с Разужей, с его темниками.

Ведьма Лиерра помнила, как она любила этот веселый и красивый мир, и отдавать его глупым кочевникам она не собиралась. Среди них было немало таких, что нравились ей, но всех вела страшная и злая сила, с которой невозможно справиться, находясь в Орде, под ее жутким влиянием.

А еще ее пугала алая звезда на небе, ставшая больше всех остальных.

О чем-то подобном рассказывали в Сиреневой Башне, но это было очень давно, да и астрологией она интересовалась слишком мало, чтобы запоминать второстепенные вещи, не имевшие отношения к экзамену.

И сейчас об этом жалела.

В громадном белом шатре, среди пропитанных потом и кровью подушек и шкур, над лежащим без сознания на грани жизни и смерти ханом Дайрутом стояли трое парней и молодая девушка, почти ребенок.

То один, то другой открывал рот, и голоса их звучали злобно и резко.

Понятное дело, что ни Ритану, ни Коренмаю, ни Имуру не понравилось, что наглая девчонка надела наручи. То, что бывшая королева Дораса при этом не обезумела, скорее напугало их, чем обрадовало.

А вдобавок выяснилось, что она с грехом пополам понимает язык кочевников и даже может на нем говорить, хотя и с жутким акцентом. И это оказалось еще более подозрительным — получалось, что сопливая девчонка все время их обманывала.

Услышав требование немедленно снять проклятые амулеты с рук, Айра отказалась, а после того, как соратники Дайрута вдосталь накричались, бывшая королева Дораса сказала:

— Никто из вас не может править Ордой, так?

— Так, — согласился Ритан.

— Дайрут хотя и жив, но без рук он никто, и жить ему недолго. Так?

— Так, — на этот раз кивнули и Ритан, и Имур.

Коренмай, сжав зубы, с ненавистью смотрел на Айру, его изуродованное лицо налилось кровью.

— А если представить, что Дайрут взял меня, и я понесла его ребенка? — бывшая королева Дораса говорила спокойно, слушая подсказки Голоса, хотя внутри у нее все дрожало от страха.