— Ты знаешь, а я так и думал, что ничем твоя затея не кончится… Зря ты ему вызов послал…

Если Эвин не ошибался, то сказал все это Маввей с облегчением. Вон как лицо сразу расслабилось. Шпион слушал и смотрел на Трульда. Тот меланхолически улыбался. Понятно, что занимают его сейчас совсем другие мысли. Брови злодея шевелились как два червяка, словно он придумывал очередную каверзу.

— Он не то чтоб не принял моего вызова… Он просто пообещал нам головы оторвать… Так что можно считать, что вызов он все-таки принял…

— Нам?

В голосе Хэста послышалось столько удивления, что Эвин невольно восхитился лицедейством.

«А он и впрямь дурак, если не понимает, что это единственное, на что может рассчитывать Злодей Империи».

— А мне-то за что?

— Мне — за наглость, это понятно… А вот тебе — как родственнику наглеца.

Хэст смотрел непонимающе.

— А может быть у него какие-то иные причины… Во всяком случае, он отчего-то обиделся и на тебя.

— Хватит шутить.

Эвин видел, что Маввей не испугался, но удивился.

— Если б я шутил, я бы придумал что-нибудь повеселее, а так… Эта самая что ни наесть доподлинная правда. Обещал меня в порошок стереть, а тебя…

Хэст заинтересованно наклонил голову.

— А тебя по стене размазать…

Маввей так и не поверил ему.

— Ну тебя…

Трульд пожал плечами. В движении сквозило сожаление.

— Как знаешь. Я тебе правду говорю… Тут на него недавно покушение случилось. Так он почему-то сразу на нас подумал…

«А ведь верно! — подумал Эвин. — Верно! Вот он следочек в Захребетье, о котором Оберегатель говорил!»

Хэст повернулся. Теперь в его глазах Эвин увидел неподдельное беспокойство.

— Тебе не кажется, что ты слишком далеко зашел в своих мечтах? Не хотелось бы возвращаться к этому разговору, но все же придется вернуться. В твоем желании сразиться с Императором есть что-то детское. Скажи, с какой стати он должен пойти тебе навстречу?

Трульд вздохнул, и Эвин вновь переместился, чтоб видеть его лицо.

— Думаю, что Император мою шутку так и не оценил. Как и ты…Клянусь Тем Самым Камнем к моей шутке он отнесся гораздо серьезнее, чем я думал…

— Ну и что?

— А то, что мы с тобой в одинаковом положении оказались. Как плясуны на канате.

— Что это значит? — грозно спросил Хэст. Мовсий смотрел мимо него, но не нашлось доброты в его взгляде.

— А значит это, что нам идти можно только в одну сторону. Назад ни тебе, ни мне хода нет.

Лицо Хэста сделалось удивленным.

«А чего удивляться-то, — подумал Эвин злорадно, — Все верно злодей излагает. Если вы и впрямь к покушению руку приложили, то не пожалеет вас Мовсий, не пожалеет…»

— Неужели не видел плясунов на канате?

Хэст медленно кивнул — видел, мол.

— Вот и мы теперь такие же… Нам теперь одно спасение — до другого конца каната добежать.

Его пальцы сжались в кулак. В глазах метнулся страх и безысходность.

— Добежать, пока никто не догадался тот, другой конец, обрубить.

Несколько долгих мгновений Хэст молчал. Эвин переводил глаза с одного на другого и ждал ответа Хэста, но тот молчал. Так не сказав ни слова, он поднялся и вышел.

«Неужели он ничего не понял? — подумал он. — Тогда Маввей либо дурак, либо… Либо я чего-то не понимаю…»

Озадаченный Эвин остался с брайхкамером. Он не знал, что и думать. Ясная картина опять разломалась на куски, и каждый оказался сам по себе.

В комнате осталось двое. Причем об этом знал только один их оставшихся. Второй считал себя сидящим в одиночестве.

Нельзя сказать, что Гэйль был самым большим из провинциальных городов Империи — в Семибашенной стояли города и побольше его, однако ни один из них, не смог бы сравниться с Гэйлем по оживленности, суматохе и размахам торговых сделок. Город стоял на перекрестке торговых путей, привлекая к себе купцов, разбойников и еретиков возможностью либо разбогатеть, либо затеряться в этой суматохе.

Центральное место в нем, впрочем, как и во всех других крупных городах Империи, занимал монастырь Братства. Полностью разрушенный во время последнего восстания приверженцев Просветленного Арги, а до этого еще дважды сильно поврежденный во время Первого и Второго Альригийских вторжений он каждый раз заново отстраивался из своих же камней и сейчас производил впечатление могучего сооружения, построенного могучей организацией.

В двадцати-тридцати шагах от него высилась новая каменная стена, построенная эркмассом Гьёргом. Внутри неё, кроме монастыря стоял дворец эркмасса и еще десятка два каменных зданий, а сам город— торжище, дома горожан победнее и ремесленников располагался за крепостной стеной.

Крепостные ворота, а их в городе стояло пять, закрывали только на ночь. Днем же они стояли распахнутыми настежь, призывая купцов зайти в город и поделиться частью прибыли со Старшим Братом Атари и эркмассом, то есть отдать дань мудрости Братства и могуществу Императора.

… В карауле у Луковых ворот стояли лучники Синего отряда. То есть стояли они только на словах. Трое из них, разморенные жарой, сидели в тени ворот, положив рядом с собой кожаные шлемы, обшитые бронзовыми бляхами, а четвертый полулежал, опершись на створку.

Шумон и брат Така дошли до стены и сели рядом с караульным. Тот повел мутным глазом, но ничего не сказал — жара.

От открытых ворот дорога укатилась прямо в Дурбанский лес. Она была пустынной, по ней ходили только смерчи, скрученные ветром из дорожной пыли. Глядя на них, Брат Така представил себе, как им придется по жаре пройти те шесть поприщ до леса, да еще с мешками за плечами, тоскливо и, понимая безнадежность ругани, выругался.

— Чертов охотник. Вышли бы утром, по холодку прошлись бы.

Шумон, занятый размышлениями, рассеяно ответил:

— Не ворчи, монах. Куда бы ты ушел, не зная дороги?

Но брат Така не успокоился, а напротив все больше наливался раздражением.

— А перевязь твоя? Ножами обвешался. На черта с ножичком пойдешь?

— Уймись, брат. Ты ведь и сам не лучше, — укоризненно сказал Шумон, тыча ему пальцем в живот и показывая на пращу, которой опоясался монах.

— Ножи мои не от дьявола защита. Я думаю, что там мы можем встретить что-нибудь поопаснее твоих выдумок… Отдыхай. Думай о возвышенном. А еще лучше молитвы вспомни.

Полежав немного с закрытыми глазами, Шумон спросил монаха:

— Послушай-ка. Если ты Дьявола увидишь, побежишь?

— Не знаю, — честно сказал монах после продолжительного молчания. — Трудно за себя ручаться.

— А с молитвой?

— Ну, с молитвой, — с сомнением протянул брат Така. — С молитвой может быть и устою. Особенно если с «Дневным покаянием».

Он задумался, взвешивая свои возможности. Все-таки встреча с Дьяволом событие не рядовое.

— Устою — уже твердо сказал монах.

— Это хорошо. — Шумон потянулся и встал. Из-под ладони посмотрел в лес. — Значит так. Как зайдем за деревья, так сразу начинай творить молитву. Пусть охранит она и праведника, и грешника.

Он не шутил. Серьезности в голове безбожника хватило бы на двоих. И хотя брат Така не без основания предполагал, что Шумон издевается над ним, он все же молча кивнул.

Безбожник поднял голову вверх. Дойдя до зенита, светило, незаметно для глаз, сползало к горизонту. Время уходило.

— Подъем, — скомандовал он, но брат Така, словно не услышав его, присел на корточки и стал творить дорожную молитву.

Молитва была не длинной, и для крепости монах совершил еще преддорожную пляску.

Безбожник, прислонившись к воротам некоторое время спокойно наблюдал за ним, а затем, махнув рукой на чудного спутника, пошел к лесу. Брат Така не стал дергаться — куда он, безбожник-то денется на ровном, как стол поле — а доплясал, сколько положено и тоже последовал за ним. В этот миг его переполняло сознание значительности и важности того, что им предстояло завершить. Не, оглядываясь (это могло стать дурной приметой) шел, представляя себе, как Старший Брат Атари смотрит на него с монастырской башни, а губы его тихо шепчут напутственную молитву. Но это оказались только мечты, а в действительности вслед путникам безразлично смотрели только лучники синей роты, десяток нищих, толпой стоящих у караулки, да стандартная стационарная видеокамера.