— Ничего, я парубок моторный. Сколько времени вы мне можете дать?

— Совсем немного. Часов пять-шесть. Дальше — только двигаться.

— Мне хватит. Встретимся где-нибудь, господин товарищ Лютов, или вы мне сбросите все, что нужно, почтой?

— Лучше почтой. И поймите меня правильно, пожалуйста, это не то предложение, от которого можно отказаться. Я верю, что лаборатория и люди могут исчезнуть в мгновение ока — у вас наверняка отработана процедура эвакуации. Но шум будет слишком большим и очень дорогостоящим. А собрать проект вновь у вас не получится, даже если вы переберетесь в бассейн реки Параны. Незаметно не получится, я имею в виду.

— Это уже наши проблемы, а? — сказал Эней.

Потом не выдержал и прихватил Короля за запястье.

Рука была теплой.

— В чем дело? — спросил контрагент. — Вы хотите признаться мне в любви?

— Я хочу вам руку сломать, — признался Эней, — а еще лучше — шею. Я знаю, что в таком состоянии вы идете убивать — и сколько ни смотрю, не вижу ни одной подходящей кандидатуры, кроме себя. Но вы не пытаетесь меня убить — значит, хотите о чем-то предупредить. Я жду — а вы мне зубы заговариваете. Нас что, на выходе перехватывать будут?

— Нет, не будут, — поморщился собеседник. — Насколько я знаю. Это вы меня переключили. Я устал, видите ли. У нас и без вас была несколько напряженная обстановка, а уж с вами она испортилась и против прежнего. А потом вы вошли, с этой вашей готовностью вершить и карать.

Эней разозлился окончательно. Вот, кто бы говорил про готовность вершить и карать! Кто бы другой говорил, не с таким количеством крови под ногтями! Он попробовал расслабиться — не вышло ни черта. Пусть этот хрен запасную рожу себе заведет. Такую, чтобы при взгляде на нее не сразу хотелось чего-то вершить и кого-то карать.

Эней отпустил запястье контрагента и принялся размешивать сахар в кофе.

— Я ничего не могу сделать, к сожалению. Это без разрядки само проходит, только когда завод кончается. Пока, во всяком случае.

— А что с вами будет потом? — спросил Эней. Лично он сам «потом» превращался в

одну сплошную сведенную мышцу.

— Потом я некоторое время буду двигаться медленно и осторожно.

Значит, через пять часов сумеет прислать план эвакуации. Эней успокоился — настолько, насколько мог успокоиться в присутствии ходячей иллюстрации к понятию «когнитивный диссонанс».

— Чего вы захотите от нас? — спросил он.

— Режим на объекте будете соблюдать, — поморщился Король. — Результатом поделитесь, если будет. И если не будет.

— Слушайте, а ведь то, что вы делаете сейчас, это даже не шашни с подпольем. Это измена.

— Treason never prospers. What's the reason? For when it does, none dares call it treason. Вы плохо представляете себе, как оно устроено. Если наше начальство захочет пустить нас в распыл, ему не нужно будет искать повод. Существующих достаточно. А если не захочет, то нам и этот эпизод не повредит. В некотором смысле, нет более надежной защиты, чем хороший компромат на тебя в нужных руках.

Апельсиновый сок из стакана контрагента исчез как мед у Винни-Пуха. Вот желтая шапка полощется у края — а вот уже ничего сразу нет.

Эней резко провел ладонью по лицу. Да, лично он решился бы пойти ва-банк — важно не жить, а плыть… Но когда речь идет об исследованиях — тут «жить» является conditio sine qua non. Любой пацан, моющий колбы у Ди, для организации важнее, чем Эней вместе со всей своей пирамидой подчинения.

— Как расходимся?

— Чтобы вас уж совсем окончательно успокоить, уйду первым. Приятного аппетита. — Король положил купюру под край блюдечка и вытек из-за стола. Только что сидел — а вот уже он на середине кафе. А вот его уже и нет.

Только после этого Эней смог расслабиться по-настоящему. Это было неприятное расслабление — ему казалось, что носом вот-вот пойдет кровь, как у ныряльщика, слишком быстро выскочившего со слишком большой глубины. Таких старых варков в такой близости от себя он не видел никогда, и такой мощи от собственных инстинктов тоже не ожидал. Что это было вообще? — спрашивал он себя. На кой черт габриэляновскому охвостью понадобилось играть эту шутку? Почему нельзя было обойтись без дорогих фейерверков, чай не французский король турецкого посла принимает? Я его переключил, видите ли. Вершить и карать. Как будто это мне нравится. Как будто не за них же боялся…

— Зар-раза, — с чувством сказал он опустевшему стулу напротив — и стало еще немного легче. Эней допил кофе, доел сэндвич и через планшетку набрал номер Антона, который сегодня сидел на пиратском коммутаторе.

— Это придурок номер один, — сказал он. — Дай-ка мне придурка номер два.

Поскольку все номера, используемые сегодня для связи, были ворованные, это делало связь напрямую невозможным. Антон соединил его с Цумэ секунд за десять.

— Хороший у него скеллер, — сказал Цумэ. — Я ничего не слышал.

— И никого не видел?

— Нет. Я его проводил до поезда. Вы оба чистенькие.

— Пока, — Эней отключился и набрал другой номер — человека по кличке Дорка, носившего раньше кличку Эриберт. В отличие от пожарной команды, у Дорки была прямая линия.

— Привет, — сказал Эней. — Это Богарт. Где вы?

— Пока в электричке. Две остановки осталось. Все нормально.

Последнее означало — за Ди нет хвоста. Или хвост поставлен так грамотно, что сообразительный и наблюдательный Дорка не может его отследить — но такой хвост наверняка бы подвесили, если бы лабораторию вскрыл не Зодиак, а его смежники-конкуренты, и тогда Эней просто отправил бы Ди прогуляться по магазинам.

— Продолжайте в том же духе. Что-то заметите — звоните, — сказал он и отключился. К столику подошла официантка; Эней расплатился за себя и придвинул купюру Винницкого, которой хватило бы, чтобы оплатить обед обоим — если бы Эней собирался обедать за счет СБ.

— Ой, — сказала девушка. — Ваш… друг оставил слишком много.

— Да, он человек щедрый, — сказал Эней.

Ученые не всегда выглядят как ученые. Иногда они выглядят как фотомодели, иногда — как преуспевающие бизнесмены, иногда — как не менее преуспевающие бандиты. Алексей Сиверцев, псевдо Диан Кехт, напоминал не то рок-звезду ХХ века, не то пирата века этак XVIII. Длинные темно-русые волосы были на затылке собраны в небрежный хвост, изящный подбородок заостряла эспаньолка, на шее болталось несколько разнообразных кулонов, в том числе и кельтский крест, а пальцы на левой руке были сплошняком унизаны перстнями (два центральных — серебряные и довольно массивные). В сочетании с черными джинсами и просторным черным пальто это производило убийственный эффект на прекрасную половину человечества. На Энея это никакого эффекта не производило: его способность потрясаться была сегодня исчерпана до дна.

Встречу назначили на Курской — Эней опять выбрал место, к которому удобно подходить и откуда удобно уходить, сбрасывая «хвосты». Ди при всей своей паранойе к полевой работе оказался совершенно неспособен. Сколько его ни учили следить за собой на ходу — он, по натуре перипатетик, полностью погружался в мир платоновских идей, и достать его оттуда можно было только со стрельбой — если, конечно, он не выныривал добровольно.

Дорка доложил, что хвоста за Ди нет, но на всякий случай Эней и сам проверил. Курская — хорошее место, чтобы вычислять слежку. Нет, Ди действительно был чист, а Дорка, несмотря на юность, показал хорошую квалификацию (хотя и не заметил Энея, следя за объектом через витрину музыкального киоска).

Эней направился к другу и начальнику, разглядывающему рыбок в стене-аквариуме, и когда подошел совсем близко, в кармане запищал комм.

— Да, — сказал он, и услышал в наушнике голос Дорки:

— На объект вышел какой-то череп в сером пальто…

— Это я, Богарт, — Эней сказал позывной. — Спасибо, вы свободны пока, но не покидайте вокзал — поведете объект обратно.

— Так, что у нас в очередной раз случилось? — спросил Ди. — Кто моим людям из местечка Берестечка сватов засылает?