Генетический материал объекта «б» на 95.4 совпадал с данными некоего И.Искренникова, имеющего пребывать во всемирном розыске.

— Габриэлян. Сукин сын, — сказал вслух Король. — Сукин сволочной сын. Чтоб тебя чума так обошла, как ты меня обошел. Чтоб твой первенец стал меламедом. «Действуй по обстановке», как же. Я тут вторые сутки колочусь с твоими розыгрышами…

«Нет, — знакомым голосом сказала паранойя. — Не может быть. Снова ввести данные Искренникова в оборот? Напомнить о нем? Не может быть. Ни для какого розыгрыша».

Паранойя, как всегда, была права. Если мы отбрасываем невозможное, если мы отбрасываем — с омерзением отбрасываем — Габриэляна и его штучки, то варианта у нас всего два. Либо это кто-то из подполья исследует Искренникова — и есть всего одна причина, по которой

подполье может интересоваться его иммунной системой — либо кто-то из «соседей» что-то накопал и предполагает, не уверен, а именно предполагает, что команда Габриэляна может знать, где Искренников. И они подсунули нам эту дезу, чтобы посмотреть, куда мы с ней побежим. Значит, к «Луне» — что было бы самое простое — обращаться нельзя. Никак.

Миша откинулся на спинку стула, закрыл глаза. Под веки будто толченого стекла насыпали, но это не от усталости. Это из-за Пети Вешенникова, который завтра получит свое направление и поедет вовсе не на юг. Поедет он в Подмосковье, благо есть там закрытая лаборатория относительно нужного профиля. И компромат на директора лаборатории — такой, что он не посмеет ни сказать «нет», ни спрашивать, зачем. Да и по прежнему месту работы никто не удивится — молодой, талантливый, энергичный, накопал ценное, таких прибирают, бывает. Бедняга… Бегал по лаборатории, кричал «курочка яичко снесла»… Потерял свободу. Года на три, самое меньшее. И, считай, еще повезло лаборанту, что у нас есть, куда его спрятать — а то бы цена совсем другой вышла.

Не буду я с этим писать в Краснодар. Случай ясный.

Капитан СБ Владислав Симен был пыльным человеком лет 35. То есть, был он чист и отутюжен и даже несколько щеголеват, но казалось, что толстый, застарелый слой бумажной — самой въедливой на свете — пыли лежит и на безукоризненно отглаженных лацканах, и на тускло-русой шевелюре, и в складках морщин. И глаза у него сухие и пыльные — сейчас высунет раздвоенный язык и облизнет, чтобы не ссыхались.

А вот голос был без всяких признаков сипа, хрипа и шелеста — низкий, неожиданно приятный. И этим приятным голосом свалившийся ниоткуда варан госбезопасности очень сочувственно объяснял Владимиру Петровичу Штерну, что именно произошло по причине бардака, то есть, систематического неосторожного обращения с информацией, имеющего место в штерновской лаборатории.

— Владимир Петрович, я прекрасно понимаю, что очень многие открытия делаются на стыках исследований и часто проистекают из случайностей. Но во-первых, при такой тематике все равно нужно проявлять крайнюю осторожность, а во-вторых, контаминация вредна не только из соображений безопасности, но и с чисто научной точки зрения. — тут варан как-то тщательно моргнул, от чего его глаза не стали менее плоскими.

— Владислав…

— Феликсович.

— Владислав Феликсович, мне было бы проще, — Штерн все-таки не зря шестой год сидел на лаборатории. Он терпеть не мог административную работу, но несколько съеденных на ней ротвейлеров сильно повысили его собственные бойцовские качества, — если бы вы объяснили мне, что такого ужасного сделал Вешенников.

— Ничего, Владимир Петрович. И я уверяю вас, что мы не собираемся принимать никаких мер. Даже административных. А вышло вот что. Допустим, у нас есть лаборатория А, и занимается она, скажем, созданием препаратов, которые будут по параметрам мало отличимы от тканей старших, но с которыми можно будет все-таки работать.

Штерн кивнул. Проблема стояла еще со времен Сантаны. Ткани живого старшего стремились, во-первых, сохранить себя, во-вторых, соединиться с хозяином, а ткани мертвого старшего разлагались практически мгновенно. Во всяком случае, исследовать то и другое было крайне затруднительно, а в некоторых случаях — невозможно. Создание функциональных аналогов очень бы облегчило жизнь всем.

— И тем же самым, — продолжил Симен, — только с использованием принципиально иных методик — занимается лаборатория Б. И вот, благодаря расторопности вашего аналитика, эти две лаборатории узнали друг о друге практически все — вплоть до графика работ, — варан вопросительно наклонил голову.

Штерн вздохнул про себя. Эффект он себе вполне представлял — обе лаборатории встали как минимум на неделю — если не больше, началась — наверняка — жуткая административная свара, начался — тоже наверняка — пересмотр фронта работ с учетом новых данных… А крайними выходили они. Как источник утечки.

— Ни в коем случае, — ответил на невысказанные мысли пыльный ящер. — Никто не будет предъявлять к вам никаких претензий. В противном случае, эта воронка парализует всех не на недели, а на месяцы. И тут, — Симен улыбнулся одними губами, — пострадает уже наша отчетность. Я просто информирую вас о ситуации и прошу, подчеркиваю, прошу вас принять немедленные внутренние меры и отрегулировать потоки информации.

Капитан Симен достал из кармана обойму лепестков флэш-памяти, нашел нужный и протянул его Штерну.

— Если хотите, можете воспользоваться нашими соображениями — мы изучили структуру вашего подразделения и составили список рекомендаций. Если нет — нет.

Варан с легким шелестом встал, коротко поклонился:

— Не смею более тратить ваше время, — и вышел.

Обнаружив несколько часов спустя на полу довольно большую плоскую тусклую чешуйку, Штерн совершенно не удивился. Вернее, считал, что не удивился. Выражение его лица очень порадовало к тому времени слегка оттаявшего Мишу — и наверняка должно было порадовать Габриэляна. С паршивой овцы хоть чешуя.

А разговор прошел правильно. Штерн не испугался, не возмутился. К патронам своим он обращаться не станет, меры — примет. Но и Симена не забудет и, в случае чего, расскажет. В том числе и о своих впечатлениях.

Миша включил планшетку и еще раз перечитал письмо:

«Глубокоуважаемый господин Весин!

Стараниями коллег я познакомился с Вашей работой по объекту 290763ф и теперь позволяю себе обратиться к Вам. Я понимаю, что исследования далеки от завершения, но, судя по доступности, эта информация не носит закрытого характера, а, между тем, она может помочь мне сдвинуть с мертвой точки мою работу в несколько иной области. Поэтому прошу Вас уделить мне несколько минут. Согласно имеющимся у меня результатам анализов НСТ-тест для объекта 290763ф показывает 20 %, что нормально для человека, но для представителя биологического подвида, к которому относится объект 290763ф — практически двойная норма (см. работы Райс (2101), Миядзаки (2108), Горовица (2111)). Мне было бы чрезвычайно полезно узнать, является ли данный показатель флуктуацией, персональным отклонением от нормы или же — как это было бы у представителей нашего подвида — продуктом острой бактериальной инфекции.

Пожалуйста, если Вас не затруднит, свяжитесь со мной по адресу:

s. [email protected]

С наилучшими пожеланиями,

С.И. Лютов, кбн»

Самое забавное, что в Берестечке, по причине того же орора, была отменная лаборатория вирусологии. Но никакой С.И. Лютов (Семен Исаакович, вероятно) в ней не числился. И уйдет это письмо в иммунологическую секцию Протвинского НИИ через четыре промежуточных адреса. Как тот разорванный сухогруз — нос в Севастополе, корма в Константинополе. И мы поглядим, куда именно бросится старший научный сотрудник Николай Весин с этим запросом.

И Лютов, и Симен были псевдонимами вполне прозрачными — для своих, конечно. Об отношении Винницкого к Бабелю знало едва не пол-Цитадели и уж точно все московское управление СБ. А история с вараном была уже просто подписью: «Здесь прошел Габриэлян». «И в чешуе он?» «В чешуе».