— Не горюй, — сказал Эней, — у немца это не последний самолет. Еще увидитесь. Ты здесь распутайся лучше.

Вот Антон и распутывался. Хотя нет худа без добра — пока Костя будет в Крыму, а Эней в Дании, работа приостановится, и в его жизни появится очень много Кати. Они пойдут в Луна-Парк, в оперу, в зоо…

В углу экрана появилась полярная сова с деловитым выражением клюва и почтовой сумкой в руках. Каждые десять минут заботливая программка собирала почту со всех ящиков «Луны»… Обычно она, как и положено полярной сове налетала бесшумно, но тут в уши Антону застучал яростный клекот. Кто-то ниже по линии прислал vopl. И даже не vopl, а VOPL…

— Ну твою ж маму, — Антон застонал.,- и всю родню ее… Второй раз за две недели…

Распечатал письмо — и уже не застонал, а просто закрыл глаза и, развернувшись со стулом, лег на стол головой.

Восемнадцать тысяч человек, — эта цифра встала у него перед глазами. И ничего в мире не изменилось от того, что их приговорил какой-то болван. Шумела кофеварка, гудел мусороуборочный аппарат за окном, розово-серое питерское небо обещало дождь с самого утра…

Антон закусил губу, чтобы не заплакать от отчаяния. Вот она, Мария Лайонс, да не одна — восемнадцать тысяч… Вперед, сыны Луны родимой — час жуткой драки настаёт…

А может, обойдется? — стукнулось в животе. Может, еще не решатся? Восемнадцать тысяч человек — не переварят столько их подвалы…

Вспомни закон, сказал голос откуда-то из-за глаз. «Любое заинтересованное или потенциально заинтересованное лицо». Вспомни Бостон — четыреста шесть человек, которые подписали добровольные соглашения с варками, вывели в расход после того, как повстанцы подорвали Цитадель и погибли их «патроны». Четыреста шесть человек, которым жить бы да жить, раз уж те, кто купил у них жизни, сами погибли… Но нет — всех нашли, всех потребили. Кое-кого держали на поводке месяцами и годами — в ожидании неотвратимой смерти.

Проклятье. Ничего не готово, ни черта нет, людей нет, оружия нет — ну не закладывался никто на такой идиотизм! Никто никогда не трогал Лотерею, никто никогда нигде не трогал Лотерею, — Антон автоматически набрал предыдущий номер Энея, чертыхнулся, поправился.

Мерзкая затея. Одна из мерзейших. Возможность купить неприкосновенность своей семье, записавшись добровольцем на розыгрыш смерти. Чем-то это походило на зверские игры в концлагерях — у наци и потом, во время Полуночи…

В России таких желающих восемнадцать тысяч. А значит — именно они и есть «заинтересованные или потенциально заинтересованные лица». Ради кого-то из них какой-то дурак обвалил базу данных. Не знал дурак, что теперь — как в Бостоне, как в Берлине — крышка им всем. Цифра никого не остановит. Будет нужно держать людей десять лет — продержат и десять. По закону. Народ еще спасибо скажет — охоты надолго прекратятся, как же…

— Андрей, — сказал он, — Лотерея лежит. Хакеры.

Открытым каналом. Открытым текстом. А чёрта ли теперь таиться…

— Я к тебе или ты ко мне?

— Давай я, — терминалы везде те же самые, а новость за следующие пять минут не изменится.

Антон открыл дверцу платяного шкафа, сдвинул плечики с рубашками, прижал ладонь к стене — идентификатор щелкнул и гостеприимно распахнул дверь в верхний офис «Лунного Света». Лев и Колдунья, шутили они, когда оборудовали шкаф. Теперь шутка не грела. Антон закрыл дверь и поймал за хвост пробегавшую мысль — он уже слышал о лотерее. Совсем недавно. Где? Дежа вю.

Эней сидел перед терминалом полуголый, в одних тренировочных штанах, еще потный после утренней разминки. Над «плитой» уже разворачивалась схема разброса ячеек «Луны» по градам и весям. По экрану бежали столбцы имен и фамилий из резервной базы

Лотереи. До чего же тощая сеточка на схеме, до чего же плотные и длинные столбцы на экране…

— Мать… — Эней явно волновался. Обычно он вспоминал эти слова, разве что когда цитировал свого любимого «украинского Рабле». — Москва. В одной Москве их четыре с половиной тысячи — а наших тридцать семь человек. Мы не то, что вытащить — предупредить никого не успеем. И документы, и прикрытие…

— Я, кажется, знаю, кто это, — сказал Антон.

Эней повернулся к нему, глаза у него были бешеные.

— Я в чат один захожу — за информацией и так, поболтать. Мне, кстати, оттуда инфу про родителей Зодиака слили. Там бывает паренек, DXter. Хороший, грамотный такой, — Антон заторопился. — Так он меня расспрашивал, как работают такие базы данных. Я и думать не думал, что он ее будет ломать — да их вообще нельзя сломать извне! А потом он спросил, есть ли у меня девушка. И готов ли я за нее умереть.

— И ты молчал? — прошептал Эней.

— Да я же думал — это просто хлопушка! Ну, пятнадцать лет ему. Может, даже и не он. Да пойми ты, эту штуку нельзя взять снаружи. Я — не смогу. Ни один, ни с командой. Я потому и не принял его всерьез. А уж за двое суток… Единственное, что я вижу — кто-то дал парню какие-то коды доступа. Кто-то изнутри. Понимаешь?

Эней опустил руки на стол.

— Злоупотребление властью?

— Да. Если его найти и распотрошить, и если его действительно навели — то это уже не террористическая атака, а служебное несоответствие или преступная небрежность со стороны ЦСУ. Мальчик, скорее всего, все равно пойдет в распыл, но заложники…

И тут у него в голове прямо сверкнула молния.

— Слушай, а как насчет дьявола-хранителя?

— Его я дернул первого. Нарвался на автоответчик. Жду звонка.

— Ты тревогу объявил?

— Тревогу, да. И копию списка сбросил, — сказал Эней. — Все остальное пока нет.

Батька Махно вспрыгнул к нему на колени и включил свой внутренний моторчик, требуя ласки. Эней спихнул котенка на пол.

Хлопнула дверь, порог перешагнул Цумэ. В руках он держал табличку с надписью «Закрыто».

— Енотище, дай маркер. Допишу «все ушли на фронт».

— Нет у меня маркера.

Энеевский комм дернулся, издал короткий взвизг и замолк. «Не взрыв, а взвизг… именно так кончается мир…»

— Кто?

— Хранитель…

— И?

— Знает. Работает. Через 40 минут.

— Отлично, — Цумэ извлек из черной «переметной сумы» две плоские коробки, из них — два «блина» мороженой пиццы. — Сорока минут нам как раз хватит позавтракать и подумать, что мы будем делать, если хранитель облажается.

— Игорь, — спросил Антон, — а ты уверен, что он вообще будет что-то делать?

— Да. — Цумэ внизу возился с печкой. Позавчерашний кошмар всплыл на секунду — и нырнул обратно. — Я совершенно уверен. В страшном сне не нужен Москве сейчас весь этот… Даже если мы ошиблись и там ничего не варится, все равно не нужен. Просто сделать вид, что ничего не произошло, они не могут — ЦСУ не им, а Аахену подчиняется, и закон о терроризме — всесоюзный. Но если они хоть щелочку углядят — они туда пропихнут весь вагон и тележку.

— Но если все-таки? — спросил Антон. — Если… если его в конце концов просто сожрут? Вместе с его патроном? Если… — словно какой-то престиджитатор швырял в Антона игральные карты, и всё сплошь пиковые тузы. — Если это атака на них? В расчете на то, что Волков пойдет на нарушение союзного закона?

— А он может? — вскинулся Эней.

— Ты знаешь… мне кажется… что он мог бы. Я потом объясню. Когда время будет. Если будет.

— Может быть, я дурак, — сказал Эней. — Но мне приходит в голову только один выход. Устроить не менее впечатляющий гармыдер и взять завал Лотереи на себя. Тогда, может, гоняясь за нами, просто забьют на них. «Тэнтю» — более ценный приз.

— Не сработает, — медленно сказал Антон. — Если только… Если только не утечет, что мы уронили Лотерею, чтобы спровоцировать резню. «Чем хуже, мол, там лучше» и «вставай, проклятьем заклейменный».

— Ну и утечет, — пожал плечами Цумэ. — Тут же все от нас зависит: что мы решим упустить, то и утечет, верно? Да, нас все проклянут и пошлют на все буквы. Но мы-то знаем, как оно на самом деле. И верховная инстанция знает. А на мнение остальных начхать.

Пицца уже пахла ароматно — укропом, чесноком, ветчиной. Со щелчком открылась дверь духовки, Цумэ поставил тарелку на стол.