И вдруг, среди сугубо профессионального разговора, DXter спросил:

«Werewolf, а у тебя девушка есть?»

В другое время Антон, может быть, смолчал или соврал, но сейчас он был готов делиться радостью со всем миром.

«Да:)))))))))))))»

«Чего смайликами размахался? Хорошая?»

«Очень:):):):):)»

«Скажи, а ты бы умер за нее?»

«Конечно» — набрав это, Антон вздохнул, убрал руки с клавиатуры.

Он умрет за Катю. В конце концов — он умрет за нее и таких, как она. Все они, вся «Луна» — потенциальные покойники. Он приучал себя к этой мысли — и приучил. Именно поэтому он не может тащить Катю в «Луну». Именно поэтому такая ночь… больше не повторится.

«Werewolf, все так говорят. А на самом деле…»

«Когда умру — обязательно тебе напишу:)))))».

«:))))))))))))))»

DXter помолчал немного и добавил:

«А когда я умру — ты обязательно услышишь», — и вышел из чата.

— Пацан, — поморщился Антон. Но думать об этом позере было уже некогда — пришел информатор…

Пятна крови на покрытии он увидел сразу, едва перешагнул порог. Длинное пятно, мелкие брызги, как из пульверизатора. Потом — прерывистая полоска. Кого-то волокли. Он пошел по следу, свернул за ним направо, в тренировочный зал — и увидел Энея. Боксерская груша была сорвана с кронштейна — Эней висел на ее месте. Лужа крови, которая под ним натекла, уже почти застыла, а длинный «язычок», вытянутый к самой двери, засох. Не нужно было подходить к телу вплотную, чтобы понять, что Эней мертв — но он все-таки подошел.

Рана, которую нанесли там, в прихожей, начиналась на правом плече и шла через всю грудь. Ключица и часть грудины были разрублены, но в легкие лезвие не проникло — поэтому, когда Энея подвесили за руки, он был еще далек от смерти. И не умирал, видимо, долго — тело было покрыто ссадинами и ранами от шеи до пят. Удар ножом снизу под подбородок нанесли, видимо, когда Эней уже потерял сознание. Глаза, наверное, выкололи раньше…

Он должен был снять тело, прекратить это глумление хотя бы сейчас — но нечем было разрезать веревку, и он пошел за ножом в кухню на подкашивающихся от боли ногах.

Костю бы не заметил, если бы не вторая струйка крови, пробежавшая под дверь. Священника распяли на стене в его же комнате — шестидюймовые гвозди легко пробили стенную перегородку. Гвозди поменьше были вбиты в лоб полукольцом, в мерзкой пародии на терновый венец. С бичеванием, видимо, решили не возиться — избивали тем же молотком, каким приколачивали. Глаз решили не выкалывать — наоборот, срезали веки, чтобы он все видел.

Антон был в кухне, сидел привязанный к стулу, головой в открытой микроволновой печи. Все электричество в доме было вырублено — откуда-то он это знал, поэтому даже не пытался включать свет — но запах вареного мяса еще стоял на кухне. Выругавшись сквозь зубы, он откатил стул от микроволновки и накрыл голову юноши полотенцем, чтобы не видеть глаз.

Терпеть заполнившую грудь пустоту больше не было сил — он застонал. И, словно в ответ, откуда-то из глубин квартиры раздался смех. Тихий, противный смех злого ребенка.

Сатанея, он в три шага добрался до своей комнаты, пинком распахнул дверь и отодвинул стенную панель, чтобы достать кодати. И только сейчас увидел свои руки.

И пальцы, и рукава были покрыты кровью.

Откуда? Он не касался ни одного из тел… во всяком случае… ни одного из мертвых тел…

Хихиканье перешло в захлебывающийся хохот. Он закричал — просто чтобы не слышать этого, заглушить своим воплем — и проснулся.

В пустом и темном коридоре все было настолько похоже на то, как выглядело во сне, что Игоря передернуло — хотя на этот раз он чувствовал, что в квартире спят двое живых мужчин, а на кухне — живой кот. Прошлепав в том направлении, Цумэ врубил свет, откатил с дороги антохин стул (опять передернуло), сгреб проснувшегося Махно в горсть раньше, чем кот успел дать деру и прижал теплое, трепыхающееся тельце к груди. Котенок немного повырывался, царапаясь — но Игорь погладил его пальцем у рта, и он, успокоившись, замурлыкал.

В общем-то, причины особенно волноваться не было. Кошмар как кошмар. Бывало и хуже. Рецепт известен — посидеть, помолиться, покурить в окошко, выпить чаю.

И больше — ничего.

Но ведь до полнолуния — всего неделя. И когда приступы жажды одолеют… Господи, ну что в этом плохого? Ведь это куда лучше, чем пить кровь. Ведь все довольны. Кроме тебя. Почему? Да, я использую других людей для подзарядки… но не так. Не так, как хотел бы «он».

Молчание было ответом, и он прекрасно знал, почему. Бог не любит обмана, в том числе и самообмана. Эти женщины, которых он «снимал» в ночных клубах и дансингах, предпочитая отдающихся за деньги, действительно оставались довольны — но вот он чувствовал себя плохо. Милена. Виновен, виновен, виновен…

Он вспомнил вчерашний разбор и веселого человека в килте, который теперь был прозрачным на просвет. Привидение — интересно, не отсюда ли легенда… Интересно, снятся ли ему кошмары — и какие. И как он заполняет пустоту.

Потом он вспоминал себя в первые несколько дней после экзорцизма — серых дней, в которых не было ни «лучше», ни «хуже», ни чувств, ни желаний. Тогда его хоть как-то поддерживала чужая воля к жизни. А настырный монах, брат Михаил, научил обходиться самостоятельно. У Кесселя такого настырного монаха не было. Некому было пинками

поднять дохлую волю.

Он стал данпилом давно — Игорь не мог углядеть и следа чужого присутствия. Как он протянул столько лет? На чужой харизме, не иначе. Он должен быть очень сильно привязаться к этому Габриэляну — если уж идти в кильватере, то у гоночного скутера…

Игорь затянулся — и понял, что налетел на интересную мысль. Ее нужно обязательно, обязательно рассказать Энею. Чтобы скутер был гоночным, там нужен какой-то драйв, какая-то страсть. И достаточно сильная, чтобы уволочь с собой Кесселя.

Он заварил чаю, сел к терминалу, подключил наушники, чтобы не будить ребят — и, забравшись в любимый поисковик, набрал scotsman clad in kilt. Песня понравилась ему независимо от Кесселя. В ней был тот градус доброго хулиганства, который он так любил. Надо будет перевести.

Костя уехал в Крым, Эней готовился к отъезду в Копенгаген. После Москвы — самый ненавистный ему город мира. И не ехал бы — но, увы, штаб-квартира международной федерации кендо находилась именно там, и получить сертификат преподавателя школы «Тэнку-сэйсин-рю» можно было только там.

— Косте хорошо-о-о, — притворно ныл Игорь, вернувшись из «Аверса» к первому ужину втроем. — Что может быть лучше Крыма в конце мая?

— Э-э-э… Крым в начале августа? — спросил Антон.

— Не-а, — грустно ответил Цумэ. — В начале августа там пекло. Травка выгорает, солнышко палит… А если учесть техзадание, данное командором — найти местечко попаскуднее… Это тебе, братец, не на Легинер лазить — вышел утречком из Планерского, искупался, пошел, забрался, слез, искупался — к вечеру дома. Сидишь на веранде, психопаток на решетке жаришь, вино пьешь…

— Психопаток?

— Перепелок. Местное название. Они безумные совершенно.

Антон кивнул. Он в последние два дня сам был безумным как та перепелка — потому что как он себе ни клялся, а Катя осталась у него и на следующую ночь, и только на третью уехала в общежитие — у человека, не появляющегося три ночи кряду, вполне могли серьезно поинтересоваться, нужно ли ему койко-место. Да и Эней сделал суровое лицо, увидев, что аналитик спит на ходу.

Антон ничего не собирался скрывать, да и не смог бы — от священника и эмпата шейлу в мешке не утаишь, так зачем нужно от командира? Но Эней ни ругаться не стал, ни даже… видимо, решил, что Антон на него посмотрит и сам все сообразит. А вот втык за физическое несоответствие занимаемой должности, Антон отвел легко, выложив на стол результаты ночных раскопок. Точнее, не на стол — они находились в трензале — и выводы, как и положено, пришлось развешивать в воздухе.

— Вот тебе еще один штрих в общую теорию всего, — Антон застегнул на ноге накладку. — Я таки узнал, как погибли родители Габриэляна. В той самой свободной охоте, о которой говорили нам отцы-доминиканцы. В которой сгинула вся семья бабы Тани.