На самом деле, этот рывок далеко их не уволок — они скатились с трассы в город и всё равно потеряли минуту на светофоре и еще по меньшей мере две, объезжая скопления машин внизу. Но почему-то казалось, что так быстрее. Скорая стояла в проулке на задах торгового центра. Кто-то, видимо, водитель, возился с оборудованием у заднего колеса.

— Привет, — из тени выступил мальчишка. Козырек бейсболки и комм-визор прикрывали лицо так, что виднелись только губы. — Он в машине на носилках. Мы вас не видели.

Макс кивнул, нырнул в кузов, отбросил с лежащего на носилках тела простыню в пятнах крови — и обомлел. Перед ним был клоун. Волосы крашены флуоресцентной оранжевой краской, лицо — флуоресцентной же белой, и только щель рта да две четырёхлучевые звезды, две черных дыры — глаза — рассекают эту жемчужную белизну пятью штрихами.

А потом рука клоуна поднялась и Макс увидел еще одну черную дыру — дуло револьвера.

— Привет, — сказал клоун, садясь. Теперь глаза были открыты, и выглядели еще страшнее. — Ты — Макс Горовиц. Мне нужен ты и твой фургон. Разинешь пасть — застрелю.

Голос шел не изо рта, а откуда-то сбоку.

«Ларингофон. Синтезатор», сказала какая-то часть Макса. «Не может быть!» кричал кто-то ещё, а самая главная извилина удовлетворенно прошипела: «Все. Кёнига никто никогда не крал. Это уже не репортаж. Это сенсация из долгоиграющих. Это книга».

— Это, — продолжал террорист, заводя руку куда-то под носилки, — водка. Сейчас ты будешь пить. Мне нельзя, а ты будешь. Стаканчики вон.

Стаканчики действительно торчали в зажиме на стене — попить экипажу и болезному клиенту. А из-под носилок действительно появилась водка. Макс сглотнул и посмотрел в сторону своего фургона.

— Они тоже пьют, — даже синтезатор не скрыл того, что клоуну весело. — За моё и твоё здоровье. Только они выпьют больше.

У водки был скверный металлический привкус. А вдруг они что-то туда добавили? Но если бы хотели убить, убили бы… А вдруг они хотят не просто убить? Кажется, с водкой все в порядке. Кажется, металлический привкус был… просто страхом.

— К… то вы?

— Drogenqualitaetskontrollenkomission, — серьезно сказал клоун. — Ваш сегодняшний клиент имел bad trip.[139] Мы принимаем меры.

— Наш?

— Вашей шефини. Эллерт.

— Она… торгует наркотиками?

— Она их раздаёт даром. Подрывает рынок.

— Ч-то… что теперь?

Макс решил, что один из них спятил. И это пока не он.

— Теперь сидим, ждем, — двери уже захлопнули снаружи, и Макс не знал, что сейчас делают с его людьми.

— Чего?

— Пока тебе не станет хорошо. А мне — плохо.

Плохо… Это же он, наверное, вогнал машину в здание… Как жив остался? И для чего, зачем, что, что они хотят свалить на «Глобо»? Наш фургон, два наших фургона… Два.

— Ч-что вы с ними сделали?

— Ничего, успокойся.

Макс успокоился. Ещё проще говоря, ему стало все равно. Страх растаял от того, что в животе всё ярче разгоралось солнце. Он посмотрел на свой живот — и хохотнул.

Дверь открылась. Кто-то в чёрной маске прошелестел:

— Пошли.

Клоун мотнул головой — на выход. Макс выбрался из машины — и обнаружил, что почва под ногами нетверда.

Его вернули в родной фургон. В «скорую» загрузили Джо, Йона и Берту. Мальчишки уже нигде не было видно.

— Они все живы, — прошелестел тот второй. — Фургон останется здесь. Их найдут, не волнуйся.

— Куда… меня.

— Домой. В гнездо. В студию.

Макс не поверил — но ему было безразлично. Он покорно сел обратно в фургон — и с ним рядом… какие-то люди в форменных куртках «Глобо». Он не видел лиц. А когда видел — не мог на них сосредоточиться. Все расплывалось.

Все-таки не страх, все-таки что-то они мне вкатили.

А клоун ушел. Макс опасался, что он поедет с ними и белое лицо будет светиться в полутьме, как бы паря над полом отдельно от тела — но клоуна не было, не сел он в салон.

«Ну и славно», — подумал Макс.

Через окно он видел, как фургон выезжает на ту же развязку, мимо полицейских, мимо временного заграждения в зоне пролома… и едет в сторону «Глобо». Воображение вдруг заработало быстро и четко: они приезжают в гараж, поднимаются в вестибюль на пятом, где станция трансрапида, спокойно минуют пост охраны, ведь почти никто и почти никогда не проверяет тех, кто проходит через чекер — и проносят в здание бомбу…

Нужно дождаться этого момента — и закричать. Предупредить…

Словно прочитав его мысли, одна из расплывающихся фигур протянула вперед руку — и Макс ощутил безболезненный удар, как будто его голову с маху окунули в анестезирующий раствор. Лицо не слушалось. Горло тоже. Станнер. Полицейский станнер… Упасть. Он упадёт там, рядом с постом. Он упадёт — да они и сами его могут заметить, с таким-то лицом. Но лучше всё-таки упасть. Может быть, тогда его не успеют убить. Это «Роттенкопфен», наверняка «Роттенкопфен»… клоуны… и они его не оставят в живых, не оставят. Упасть…

Машина встала. Макса вытащили наружу, подвели к лифту. Один из террористов приложил к панели вызова свой бэдж.

— Теперь так, — сказали сзади, и Макс дрогнул, узнав металлический голос клоуна. — Если ты попробуешь подать сигнал на проходной — мы тебя не убьём. Мы не трогаем гражданских. Но мы убьём охранников, понимаешь? Ты не оставишь нам другого выхода.

Клоун… — подумал Макс. Как он пройдёт через проходную? Да так и пройдёт, эти стены кого только не видели — и клоунов, и хаосменов, и банджеров, и чертей полосатых…

А оружие? Зазвенит же оружие? И стрельба начнется все равно. Врут. Врут.

Лифт раскрылся, Макса подтолкнули в спину. Втиснулись следом. Лифт закрылся.

Зрение садилось неумолимо — Макс видел как в мутной воде. На стене лифта было зеркало — но Макс не мог различить лица террористов. Он не мог даже отличить себя от них. И только клоун мелькал белым пятном.

Ну заметьте нас, кто-нибудь…

Двери разъехались, они оказались вестибюле, пустом и гулком в это время суток. Охранник зевал в будке, другой прохаживался вдоль барьера. Макс почувствовал, как его берут под руку. Увидел совсем рядом улыбку клоуна. Плечом к плечу они прошли под чекером — и нигде ничего не зазвенело.

Как же так? Как это?

Трое террористов по одному прошагали следом, неся в руках камеру, планшетку, штатив… Да посмотрите же вы внимательнее на них! Проверьте их бэджи! Ох, нет… Никто никогда не знает в лицо команды технарей.

А упасть он не мог. Потому что едва касался земли. И знал, что сила, которая его держит, не отпустит.

Они прошагали до лифтов. Теперь — пять этажей вверх.

Нет — четыре этажа…

Клоун сунулся в одну комнату, другую, третью…

— Вот, — он нашел, наконец, подходящий кабинет. — Отдыхай.

…И уронил Макса в глубокое кресло.

— Извини, — затрещал скотч. — Я тебя немного зафиксирую. А то в таком состоянии начнёшь шляться, ногу подвернёшь…

— Быстрее, — поторопили клоуна из коридора.

Внутренние камеры. Нас пишут, нас видят. Сейчас все будет в порядке, — подумал Макс, — и уплыл в темноту в обнимку с ощущением, что порядка уже не будет. Никогда.

Антон знал, что после точечного вмешательства в работу системы — временного отключения чекера в вестибюле — продержится недолго. Будь готов в любую секунду вырубать всё, — сказал ему Эней. А потом? А потом, сказал Эней, как с самого начала решили. Ибо: буква «а» — двери на пожарную лестницу не блокируются никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах, буква «бэ» — полиция при оптимальном раскладе — то есть, если поднимется тот наряд, который сейчас бегает по Бецирксаммт — будет здесь не раньше чем через десять минут, и приедет в гараж, а не на станцию трансрапида.

А может быть, её и не вызовут сразу. Потому что Игорь прав. Объясняться с полицией Стелла — даже если Каспера сдала она — может только в случае, если мы ляжем там все.

Костя снова сидел за рулем — ссутуленный, огромный и печальный, прямо такой весь из себя утес, диким мохом оброс. Ему явно полегчало, когда Антон доложил, что заложника Эней упаковал в безопасном месте. То, что происходило сейчас, вызывало у него живой внутренний протест, видный снаружи невооруженным глазом — но большинством голосов они решили идти на штурм, и он подчинился. А Стелле придется объясняться с полицией в любом случае, подумал мальчик. Её фургон нашли в магазине, её охранника выловят из реки, её референта найдут — или уже нашли — на Репербане, и через пару часов, когда закончится диализ, допросят…