В третьей комнате, где по стенам было развешано оружие, Габриэлян обзавелся любимой парой коротких мечей.
Первый уровень, обучающий, пройденный сотни раз, — «замковый лабиринт» — был просто скучным. Зарезав два десятка крыс, одну бешеную собаку и трёх обрушившихся с потолка дурных ниндзюков (дурных — потому что компьютерных, на этом уровне игрок ещё не встречался с другими игроками), Габриэлян вышел в ночь, полную звёзд и светлячков. Вот тут уже следовало держать ухо востро. Путь в деревню, где можно было продать снятое с ниндзюков оружие и обзавестись зельями, восстанавливающими здоровье, и полезными заклинаниями, пролегал по мостику, на который обязательно должны были выскочить штуки две-три капп, но это не главная проблема; главная — идиоты, которые думают, что на этом этапе игры избавляться от конкурентов лучше: если ты его — то он тебе не будет докучать всё дальнейшее время, а если он тебя — ты быстро войдешь снова.
Идиотов оказалось двое, и к трофеям Габриэляна прибавилось два неполных комплекта доспехов и неплохой меч-дайто. Разменяв это дело в деревне, он на всякий случай прикупил зелье увеличения скорости — когда идиоты пройдут лабиринт, они будут искать человека с двумя кодати и в амигасе. Не то чтобы Габриэлян их боялся, но было бы чертовски обидно получить удар в спину во время оживленной беседы, скажем, с рокурокуби или иппон аси.[132]
В буддийских монастырях послушников часто заставляли выполнять бессмысленную утомительную работу. Габриэлян полагал, что игры рано или поздно сделают из него дзэн-мастера. Потому что, перетаскивая камни или, скажем, отдраивая котлы, можно хотя бы думать, а тут приходилось полностью сосредотачиваться на том, что делаешь.
Поэтому когда впереди возникло кладбище, заваленное останками ямамба и ямаотоко[133] (о поле, поле, кто тебя…), и замаячила фигура седой монахини в красной накидке, он вздохнул с облегчением. Хотя всё могло быть. Набор лиц и причесок всё-таки ограничен, а цвет одежды мог совпасть и по чистой случайности — поэтому ни в чём нельзя быть уверенным.
— And knowing what you know, you sprawled upon it without a word of prayer? — сказал он, подходя к старухе, усевшейся на могильной плите.
Монахиня, подняв голову, печально глянула из-под шапки седых волос.
— It was on the ground already. What harm could it get by my resting on it.[134]
Габриэлян сел на могильный камень напротив. Теперь каждый видел, что делалось у другого за спиной.
— Ты знаешь, — сказала монахиня, — в этом городе продают зэмэлэх в кондитерских. Настоящие. Они говорят — это разновидность тульского пряника. Надо будет рассказать Королю, он будет счастлив.
— Ради звонкой радости в тихий вечер будничный кихалэх и зэмэлех покупайте в булочной. Будет счастлив. И купит. И номер ими завалит. А у меня в самый ответственный момент из ствола начнут сладкие крошки сыпаться. Ты лучше меня осчастливь. Что на мне выросло и куда оно докладывает?
Монахиня улыбнулась (шлем, прилегая к лицу, считывал движения мимических мускулов и передавал в виртуальность).
— Служба защиты животных, местное отделение. Докладывают ребята, как и положено, начальству, а их начальство держит руку даймё.
— Совсем интересно. И при этом милиции он завалить порученную им подставу не помешал. Ну, городок, — фыркнул синоби, — что там Ларедо.
— А как бы он мог помешать, — возразила старуха. — Ведь никакого четкого приказа в письменной форме не было. Был обычный эвфемизм типа «позаботься об этом щелкопёре». И милиция сделала все, как хотела, а потом развела руками: упс, мы промахнулись. И когда кувшин разбит — Насреддин находит, что дочку бить уже поздно.
Тут из-под земли опять попёрла нечисть, и монахиня с синоби какое-то время отбивались спина к спине. Когда бой закончился, синоби был почти при смерти — два хита.
Игра не предусматривала возможности поделиться исцеляющим зельем, но заклинание можно было бросить не только на себя, но и на другого. Габриэляна окутала синеватая дымка.
— Зря, мне сейчас уходить, — сказал он. — Или нет, уходи первым. Так. Я ещё по двум адресам, потом в гостиницу, а потом — шантажировать нашего даймё. Ты можешь подхватить меня на выходе из гостиницы? Так чтобы тебя не засекло прикрытие?
— Вполне, — монахиня бросила на Габриэляна ещё три заклинания и какое-то время следила за окрестностями, пока он обыскивал трупы — на мёртвой нечисти часто находились исцеляющие зелья и артефакты. Когда синоби покончил с обыском, монахиня кивнула — и растворилась в рассветном сумраке, оставив Габриэляну фонарь.
Габриэлян двинулся вперёд, не дожидаясь, пока кладбищенская нечисть обновится. Туман развеялся, вдали жалобно заплакал «морской монашек», а у полуразрушенной пристани на волнах качался корабль. Это был корабль призраков, фунаюрэй, и пока он плыл через пролив, Габриэлян вволю намахался клинками и выпил два оставшихся зелья. Сходить на пристань в Ёкай — мире демонов и духов — у него не было никакого желания, но нужно было дать время Кесселю — и он прыгнул с палубы на причальный настил, и почти тут же вступил в схватку с ледяным демоном, который выбил из него половину жизни. Юки-онна, снежной женщине, встреченной дальше на побережье, досталось то, что демон не догрыз — и на вопрос машины, хочет ли он идти третий уровень сначала, Габриэлян с облегчением ответил: «нет». Сунул карточку в считыватель, забрал шестнадцать евро, капнувших от продажи трофейного дайто, и покинул аркаду.
Ещё года два, подумал он, и этот способ окажется засвечен. А жаль, ведь это достаточно тяжёлая задача для постороннего наблюдателя — отследить каждого из посетителей аркады за последний час. Даже каждого взрослого — не так-то просто. Ну а если несколько аркадных залов соединены Сетью, как бывает в Москве — это вообще песня.
В принципе, и такую встречу можно было отыскать, просмотрев все логи разговоров за данный период — но, поскольку эти логи, как правило, не содержали ничего, кроме воинственных и часто нецензурных воплей, администраторы их обычно стирали каждые полчаса. По идее — раз уж до здания его довели — роспись беседы синоби с монахиней может и оказаться на соответствующем столе. Но произойдет это не раньше чем через несколько суток (пока-а они разберутся с системой, пока-а поймут, где именно были мы…) А к тому времени будет уже поздно. В том или ином смысле.
Он вернулся в гостиницу, где ногами кверху на кровати валялся Миша и жевал зэмэлэх, так неудачно прикинувшиеся тульскими пряниками.
— Ты представляешь себе… — сказал Король.
— Представляю. Как Света?
— Для провинции — очень хорошо. Но они говорят, — возмущенно прошипел Миша, потрясая сдобой, — что это татарский пряник.
— Пожалуй, будь себе татарин. Ну, так что тут вышло восьмого?
Заглушка была включена. От жучков в этом виде она защищала прекрасно, от луча — никак.
— А ничего. Вызвали их утречком следующего дня, подписали протокол… Даже подписку о неразглашении не взяли. Извини, Света.
— Да, очень жаль, что гнедая сломала ногу, — теперь девочка пойдет по делу за дачу ложных показаний. Габриэлян поддел пальцами один из «пряников». — Ну что ж, раз уж ты у нас копаешь эту делянку — загляни в милицию.
— А ты?
— А я к джентльмену из податного ведомства и к подзащитному.
С налоговиком все выяснилось мгновенно — паренька не купили, паренька перепугали до потери сознания. Паренек рыдал в жилетку москвича, и ясно было, что как только приезжий отойдет на два метра, продаст тут же — со страху.
Итак, Головатый и Бродский. Муниципальное строительство и земельный отдел. Ключевые точки, не мог Фальковский при строительстве империи пропустить таких людей на таких должностях.
Эти два визита, в некотором смысле, тоже были очень полезны, поскольку настрой после них образовался самый что ни есть правильный. Оба функционера были очень осторожны, на прямую конфронтацию со смотрящим не шли, но не нужно было быть ни эмпатом, ни Королем, чтобы заметить, что Фальковского они ненавидят. Тяжелой, застарелой ненавистью.
