— Всё, я понял, — Ван Хельсинг сидел пристыженный, опустив голову. — Непротивление злу насилием и тэ дэ. Вы, наверное, правы…

Роман Викторович ударил кулаком по столу с такой силой, что задребезжал стеклянный шкаф.

— Я ему сейчас сам врежу, честное слово, — заклокотал он. — Я, в конце концов, тоже холерик. При чем тут непротивление злу, Андрей, дорогой мой?! Мы сопротивляемся, мы сопротивляемся, как можем, — вы просто не знаете, сколько всяких «случайностей» каждый год происходит со священниками в одной России! Официально ничего такого нет — но я не помню за последние двадцать лет, чтобы поп, который не пошел на союз с воскрешенцами, спокойно закончил свои дни! А в присутствии католика мне и доказывать-то что-либо стыдно: если брата Михаила схватит безопасность, он ухнет «по процедуре» за одну только принадлежность к Римской Церкви! Безотносительно того, что он исцелившийся вампир! Мы применяли бы силу — если бы могли. Если бы знали, как это сделать, не сыграв им на руку. Не погубив всё вокруг ещё более окончательно.

На террориста совсем уж стало жалко смотреть. Обычно он казался старше своих лет — видно, привычка к боли изменила лицо — но теперь выглядел растерянным мальчишкой.

— Ладно, я дурак, — сказал он. — Извините. Я умею только убивать варков, вы умеете исцелять, но вас самих за это убивают — а делать-то что?

— Знал бы прикуп — жил бы в Сочи, — проворчал уже перегоревший Роман Викторович. — Вы меня тоже извините, Андрей. У нас тут маленький островок, на котором можно вести достойную жизнь. Не врать, не выслуживаться перед бесами, никого не продавать. Мы, конечно, люди, а не ангелы, все не без греха, но и лишних грехов стараемся не делать. Всё, полежите перед дорогой, — доктор накинул халат на плечи Андрею и тот слез со стола. — Антон, иди собирайся.

— Кто-то у ворот, — сказал брат Михаил.

Игорь вслушался во внешнее.

— Женщина, — добавил он к словам монаха. — Молодая.

— Япона мать, — закатил глаза епископ. — Очередная паломница. Доконают меня эти девки.

— Паломница? — удивился Игорь. Как-то не сочетался тон священнослужителя с представлениями о паломницах.

— Угу, — Костя, промолчавший весь разговор и незаметно перебравшийся в смотровую, фыркнул со смеху. — Вон к нему, — он показал большим пальцем в сторону двери, за которой скрылся Андрей.

— Видите ли, Игорь, — с глубоким вздохом пояснил епископ. — Немного пожив в нашей местности, вы заметите, что женское население тут, как бы это выразиться, преобладает над мужским. Поэтому когда прошел слух, что в доме владыки Романа поселились его родственники, два «файных хлопчика»…

— Ой, мама, — выразил сочувствие Игорь.

— Именно.

Прошло не больше четверти часа с тех пор, как фургон с Игорем, Андреем и Антоном уехал в направлении Августовки, когда во двор отца Романа въехала другая машина: заляпанно-фермерского вида «опель» двадцати лет от роду. Водитель этой машины, невысокий полный дядька с аккуратной бородкой, одетый все в ту же списанную рабочую форму, поднялся на крыльцо и тихо поприветствовал отца Романа и брата Михаила. Он вообще всегда говорил тихо: во время армейской службы словил пулю в горло, а пересаживать гортань не стал.

— Ну что, — сказал владыка Роман, покончив с ритуалом приветствия. — Поповский консилиум объявляю открытым. Пойдёмте чаю попьём, отец Януш.

— Так вы же уже пили? — прошелестел отец Януш, совладелец свинофермы.

— Ничего. Мы ещё выпьем. Всухомятку у нас не получится.

Они расселись за столом, отец Роман пододвинул отцу Янушу тарелку сырников.

— Что показал медосмотр? — настоятель кивком поблагодарил и начал мазать сырник сметаной.

— Игорь биологически остановился на двадцати пяти-двадцати семи годах, — антикварный расписной самовар, известный в округе как «самописец», загудел, отец Роман долил воды. — Стаж у него не больше пяти лет, иначе процесс старения сейчас пошёл бы ускоренными темпами, а никаких скачков метаболизма не видно. Он сказал, что был каскадером, так?

Брат Михаил кивнул.

— Профессия публичная, — тихо подхватил мысль отец Януш, — в Сети должны остаться какие-то сведения. Что было прошлой ночью, брат Михаил?

— Да примерно то же, что и со мной, — монах-данпил вздохнул. — Боли, синяки ниоткуда, видения жуткие, и прочая прелесть.

— И как он?

— Сказал бы «нормально», да опыта мало. Примерно, как я. Боль переносит, в целом, лучше — это, наверное, из-за профессии. Он быстро вспомнил. А вот в ситуации разбирается хуже.

— А сегодня?

— Этой ночью приступа не было. Думаю, следующий — в полнолуние. Надеюсь, что обойдётся а ручаться не могу. Он очень хочет — насколько вообще может хотеть…

— А твои, Роман? — спросил отец Януш. — Я ведь их не знаю совсем. Может, нужно было и их поселить в монастыре?

— Нет, — жестко ответил брат Михаил. — Они умные мальчики. Они бы поняли, что это по сути дела арест. Или карантин.

— Они уже поняли, — отец Роман потрогал самовар. — Этот Андрей точно, и каскадер ваш — тоже.

— Игорь-то как раз не против, — отмахнулся брат Михаил. — И даже за. Чем больше его страхуют, тем лучше он себя чувствует. А вот ребята… давайте начистоту, отцы: мы боимся не того, что СБ все-таки обратит на нас внимание. Мы боимся даже не того, что у Игоря будет рецидив. Мы боимся Андрея. Лидера. Имеющего цель и увидевшего здесь средства. В общем, я ему довольно откровенно объяснил про наши страхи.

— Даже если мы отправим их отсюда, — сказал владыка Роман, — они все равно начнут. Мы показали им, где копать.

— Но они не уведут наших детей, — отец Януш долил себе кипятку. Он пил некрепкий. С его сердцем крепкий было нельзя.

— Значит, уведут чьих-нибудь еще. Это такая… дудочка.

— Да и взрослых, — поддержал отец Роман. — Думаю, если пойдет слух, что Андрей ищет соратников, то ему придется устраивать конкурс. Мы тут сидим и возделываем свой сад, как советовали этому… Кандиду. Да-да, я правильно выразился, свой сад. А от нас потихонечку отщипывают здесь кусочек, там кусочек — это не говоря о том, что мы теряем просто по естественному ходу вещей. Не смотрите на меня так, я знаю, что нам обещано, но нигде же не сказано, как…

— Мы не бойцы, — возразил отец Януш. — И не должны быть бойцами.

— Но кто-то же должен! — отец Роман хлопнул ладонью по столу, «самописец» обиженно хрюкнул. — Извини, Ян. Я устал. Заранее устал. После демобилизации сюда возвращался — и чувствовал, что не хочу. Мы все больше и больше превращаемся в секту. А мы же — Церковь.

— А что ты предлагаешь? Влезть в это и погубить всё?

— Мы — орден проповедников, — тихо сказал брат Михаил. — Сейчас мы не можем проповедовать на поверхности. Но кто сказал, что нам нельзя проповедовать в подполье?

— Церковь должна стоять вне политики, — гнул своё отец Януш. — Иначе… Мы все знаем, что будет. Потому что уже было.

— Но политика не оставит нас в покое, — владыка Роман опять потрогал «самописец», отдёрнул руку, отключил древний агрегат, пошел куда-то вбок, явно забыв и о самоваре, и об ожоге, остановился у края стола. — Вы в подполье. Но я-то нет… и вы же видите, что делают с нами.

— Может, не стоило забирать их?

— Стоило, — решительно сказал брат Михаил. — Дело даже не в паломницах. В Хороброве болтают меньше.

— Болтают меньше. А шевелятся больше.

— Я поговорю с Андреем, чтобы он не искал здесь соратников, — пообещал брат Михаил. — С этим мальчиком можно только в открытую.

— И сколько это может продолжаться? — спросил Роман. — Нам все равно придется решать.

— Это будет продолжаться как минимум до следующего полнолуния, — брат Михаил встал из-за стола. — Если будет рецидив, охотник на вампиров окажется очень кстати.

Двое обменялись взглядами поверх головы третьего. Если брат Михаил считает, что охотник на вампиров может пригодиться… значит, он не вполне уверен, что справится сам. Или даже, что уцелеет сам.