— Ничего не помню, — сказал Зазнобин, допил рассол и направился к двери, — где здесь глидер поймать можно?

— Чего ловить — я тебя отвезу.

В машине Зазнобин сидел насупившись, глядя, как по лобовому стеклу бьют дождевые капли. Казанков молчал всю дорогу и, только когда впереди показалась облепленная киберами-ремонтниками «Псковитянка», взглянул на Ивана и хлопнул его по колену.

— Ладно, не журись. Чего не бывает. Ну погулял малость. Хотя, надо сказать, я за тобой особой говорливости раньше не замечал.

— Я тоже, — тяжело вздохнул Зазнобин.

До позднего вечера он руководил ремонтными работами, договаривался о замене износившихся механизмов, помогал калибровать орудия и заночевал на корабле, условившись встретиться утром с контр-адмиралом Крамаренко.

Глидер с эмблемой восьмой бригады на борту — скалящейся рысью — ждал его у трапа уже в восемь утра. Старшина-водитель услужливо распахнул дверцу, и Зазнобин забрался в салон. Штаб бригады, хозяйственные службы и госпиталь располагались в двухстах пятидесяти километрах от Двины в отрогах Таежных гор.

Обойдя столицу планеты по окраине, глидер полчаса летел нал тайгой. Изредка внизу мелькали поселки по берегам речушек, однажды в стороне проплыло огромное озеро. Периодически в салоне звучал переливчатый сигнал — опознаватель посылап наземным постам свой код. Когда далеко впереди в дымке возникли заснеженные вершины, глидер пошел вниз, проскочил над самыми макушками кедров и приземлился на внезапно открывшуюся среди деревьев короткую взлетную полосу.

Зазнобин спрыгнул на бетон и осмотрелся. Если бы не капониры и радарные решетки по периметру полосы, ее можно было бы принять за летное поле какого-нибудь частного аэроклуба.

Старшина пригласил Ивана следовать за собой и направился в сторону приземистых зданий, укрытых под соснами. Возле одного из них он передал Зазнобина старшему лейтенанту с румянцем во всю щеку и щегольскими усиками, который представился адъютантом контр-адмирала и провел в приемную. Скрывшись за массивной дверью, он появился через полминуты и пригласил Зазнобина входить.

— Здравствуй, Иван Савельевич, — Крамаренко поднялся навстречу, свернул экран с картой Двины, мерцающий над столом и подал руку, — давненько мы с тобой не виделись.

— Приветствую, Сергей Васильевич, — Зазнобин пожал сухую ладонь и, следуя приглашению, присел в кресло к столу.

Крамаренко выглянул в приемную.

— Миша, организуй чайку. Ну рассказывай, как житье-бытье, где бывал, что видел, — сказал контр-адмирал, усаживаясь напротив Ивана.

— Сергей, давай не будем темнить друг перед другом. Я же знаю, что тебя прежде всего интересует обстоятельства, при которых погиб «Дерзкий». Думаю, Титов и Старгородский уже доложили о деталях, а я могу лишь добавить о том, что видел со стороны.

Крамаренко крякнул, хотел что-то сказать, но в это время адъютант внес поднос с пузатым расписным чайником, двумя стаканами, сахарницей и нарезанным лимоном на блюдце. Дождавшись, пока он выйдет, Крамаренко налил чай в стаканы и жестом пригласил Зазнобина угощаться.

— Ты прав, Иван. Рапорты я читал, но это — впечатления непосредственных участников событий. Что видел ты?

— Немного.

Зазнобин рассказал о взрыве эсминца, которому был свидетелем, и о том, как ему чудом удалось отследить и принять на борт модуль с выжившими.

— Вот, собственно, и все. Как Небогатов?

— Плохо, — поморщился Крамаренко, — я не медик, но похоже, во флоте ему больше не служить. Кстати, он хочет с тобой говорить. Я прикажу проводить тебя в госпиталь — это рядом, а потом заходи, если хочешь. Обедом накормлю.

— Спасибо. А пару орудий дашь? Мои «фаланги» уж того…

— Эх, Иван, подведешь ты меня под трибунал, — улыбнулся Крамаренко, — придумаем что-нибудь. Как же тебя угораздило к гетайрам наняться?

— Деваться некуда было. Вот я сейчас здесь, а «Садко» и «Колокольный звон» — там. Вроде как заложники. И если я не вернусь…

— Месяца через два на гетайров выйдет объединенная эскадра, — внимательно следя за реакцией Зазнобина, сказал Крамаренко, — Борис Белевич мужик крутой и не посмотрит, кто по своей воле Александру служит, а кого силком заставили. Ты уж мне поверь, я его знаю.

— Разберемся, — Зазнобин допил чай и поднялся, — ты говорил, Кирилл Владимирович хотел со мной поговорить.

Контр-адмирал нажал кнопку вызова и распорядился проводить Зазнобина в госпиталь.

Идти пришлось недалеко — двухэтажное здание госпиталя, застекленное от крыши до фундамента, пряталось в кедровой роще в десяти минутах ходьбы от штаба. Зазнобина встретил начальник госпиталя подполковник с эмблемами медицинской службы в петлицах и предупредил, что разговор может занять не более пятнадцати минут, после чего проводил на второй этаж в регенерационный центр.

Бокс регенерации был размещен в стерильной камере, и дежурная смена врачей следила за процессом по мониторам. Тело капитана первого ранга Небогатова плавало в восстановительном растворе, и над поверхностью виднелось только его лицо. В жидкость уходили трубки, поверхность чуть заметно рябила из-за тысяч лопающихся пузырьков.

Полковник отослал врачей и присел к пульту.

— Вы давно знаете Кирилла Владимировича? — спросил он.

— Не очень, — признался Зазнобин.

— Дело в том, что он совершенно равнодушен к своей судьбе. Он знает, что произошло с его кораблем, знает о своем положении, что ему придется провести в этой камере несколько месяцев и, к сожалению, понимает, что вряд ли сможет вернуться к службе на флоте. Он должен помогать нам, организм должен мобилизовать все резервы, а у меня сложилось впечатление, что Кириллу Владимировичу все равно, — полковник повернулся к Зазнобину, — проще говоря, он не хочет жить. Я вас попрошу: попробуйте повлиять на него.

— Если получится.

— Связь включена, — сказал полковник, — Кирилл Владимирович, к вам посетитель.

Иван увидел, как по бледному лицу Небогатова пробежала мгновенная судорога и он открыл глаза.

— Кто, — губы едва шевельнулись, и голос, синтезированный усилителями, с металлическими тонами, прозвучал достаточно четко.

— Это я, Кирилл Владимирович. Зазнобин.

— А-а… Иван. Пришел. А я вот — плаваю здесь. Скоро чешуя отрастет, жабры… — истончившиеся губы Небогатова сложились в слабую улыбку, перешедшую в гримасу, — а «Дерзкий» погиб. А я жив, хотя должен был остаться там, с ребятами.

— Я все знаю, Кирилл. Ты сделал что мог, и твоей вины нет. Это я вас подобрал.

— Спасибо… Вина капитана уже в том, что он жив, хотя какая это жизнь… Про Касьяна ничего не известно?

— Ну Касьян выкрутится, — бодро сказал Зазнобин, — не тот мужик, чтобы сгинуть вот так, попросту.

— Дай Бог. Просьба у меня к тебе, Иван.

— Слушаю.

Небогатов замолчал, закрыл глаза, будто прислушиваясь к себе. Зазнобин взглянул на врача, но тот, следя за показаниями аппаратуры, сделал успокаивающий жест.

— Может, жене что передать?

— Нет! — Небогатов открыл глаза, и лицо его снова исказилось. — Ничего не передавай. Ей рожать вот-вот, если уже не родила. Один друг у меня остался… было два, да вот Касьян… Свяжись с ним, попроси Кондратенко — он связь организует. Константин Бергер. Расскажи ему, как дело было, и от меня попроси — пусть жене поможет хотя бы на первых порах. Я уже не смогу… я и не человек, а так, половинка. Треть… Пусть запомнит, каким я был, а не кем стал. Сделаешь? — Небогатов беспокойно зашарил глазами по экрану. — Иван?

— Все сделаю, — пообещал Зазнобин, — только зря ты так, Кирилл.

— Мне отсюда виднее, — горько пошутил Небогатов.

— Все, господа, достаточно, — заявил полковник.

— Поправляйся, Кирилл.

— Прощай, Иван Савельевич.

Зазнобин вышел в коридор. На душе было тоскливо. Врач проводил его к выходу.

— Ну видели? Не вытянем мы капитана первого ранга, если его настроение не изменится.

— Его можно понять, — сказал Зазнобин, попрощался и направился к штабу.