– Да всё я разумею, чего ты со мной, как с дитятком сопливым… – проворчал недовольно Мирослав. – Но это не отменяет того, что дельце гнилое да рискованное… Встаём на тонкий лёд мы, по которому ещё не хаживали… Как бы не провалиться!..

– Риск оправдан, друже, – просопел угрюмо в ответ Святослав, оглядывая сидящих за столом. – Ещё кто высказаться желает?..

– Так и не разведали, кому караван‑то принадлежит? Ну, который грабануть собрались… – Яромир вопросительно уставился на князя с Емельяном. Но слово взял Тихомир:

– Да каким‑то западным странам, названий‑то таких мудрёных не слыхивали у нас… – главный советник пренебрежительно скривился, звонко чихнув вдогонку. – Не стоит волноваться о такой пустяшности, ведь никто и никогда не узнает правду о том, кто раздербанил торгашей пузатых. А ежели даже и разнюхают каким образом непостижимым, – Тихомир протянул руку к подносу с добрым румяным поросёнком и отломал себе от тушки внушительный окорок, принявшись тут же уминать его за обе щёки, – сунуться к нам не посмеют! Ибо наверняка осведомлены, что лезть к русичам – себе дороже!.. И мы им в таком случае покажем, если чего! Э‑ге‑ге‑й!.. – грозно потряс свиной голяшкой расхрабрившийся сановник.

– Уж ты‑то покажешь… зад свой срамный!.. – еле слышно прошелестел Яромир. – Держитесь, вороги…

Тихомир впился зубами в отлично прожаренный кусок мяса, сделав вид, что не расслышал презрительного шёпота воеводы.

– Так! – Святослав хлопнул по столу ладонью и поднялся. – Как я понимаю, особых возражений да мыслишек свежих ни у кого нет более?.. – опершись кулаками о столешницу, он сверху оглядел сидящих перед ним друзей с племянником и главным советником, после чего не спеша подошёл к ближайшему окну и посмотрел вниз, на внутренний дворик. Там до сих пор суетилась прислуга, прибираясь после свадебного пира. Подмели да помыли вроде по кругу полы уже не единожды, но всё равно ещё порой, нет‑нет да находили по углам недавно выбитые зубы северных гостей. Данную гулянку, без сомнения, варяги запомнят надолго, ведь шепелявить после неё начали многие из данов.

– Когда выползаем? – тихо спросил Мирослав. – Точная дата хоть известна?

– Ещё нет, – мрачно буркнул князь оборачиваясь. – Но Олаф сказал, что до конца месяца, край – самое начало следующего, должны выдвинуться, ежели не хотим, дабы мимо нас прокандыбали купцы… А то догонять их придётся, а оно нам надо? Лучше обождём лавочников в укромном месте…

– То есть где‑то через две с половиной седмицы выступаем… – Яромир задумчиво кашлянул. – Надеюсь, с Ратибором всё в порядке будет! Успеет и плечо залатать, и воротиться… Пять дней пути до Зябкино, а ежели одному да налегке, без лишних привалов, то спехом и за четыре управиться можно…

– Ежели не успеет, без него уходим! – Святослав недовольно поморщился, поймав на себе косые взгляды трапезничающих приятелей. – А что делать?.. Дружина одного хоть и ждёт, коли это сам рыжий медведь, да только не в этом случае!.. Итак, сколько с собой берём людей, воды и провизии… – князь присел назад и приступил к обсуждению деталей предстоящего путешествия с Яромиром и компанией. – Сначала до Первой заставы допелёхаем, а оттудова уж выдвинемся далее, в печенежские угодья…

На четвёртый день…

Вот уже четвёртые сутки торопливой рысью Ратибор ехал на своём вороном коне по кличке Балагур по Кривому тракту, периодически переходя на шаг, стараясь таким образом не загнать красавца скакуна. Стояла середина августа: прекрасная пора, когда жара уже потихоньку отступала, а до вторжения прохладных осенних ветров было ещё ох как далеко. Помня наказ Добролюба, на редких привалах дюжий ратник на припасы съестные особо не налегал, лишь обильно отхлёбывая из бурдюков с водицей и делая трижды в день по глотку из всученной старым знахарем склянки с отваром пятнистого лотоса. Есть, признаться, и не хотелось. А вот рана на плече зудела всё сильнее и сильнее. У молодого богатыря совершенно явно поднялась высокая температура: могучий организм, как мог, боролся с медленно, но верно расползающейся по телу скверной. Перед глазами Ратибора периодически вспыхивала тёмная завеса, заволакивая ему то и дело закрывающиеся очи, которые в такие неприятные мгновения начинали сильно жечь да слезиться, как будто кто‑то, давно ожидающий в Зябкино захворавшего бойца, доброй незримой луковицей перед его лицом водит туда‑сюда. Это помогало ослабшему гиганту не заснуть в седле: упрямо сжав зубы, рыжеволосый витязь в очередной раз ущипнул себя за бедро и слегка пришпорил рысака, представив на миг, как довольно щерится из небесной выгребной ямы, куда его наверняка посадили боги, Мельванес, периодически при этом злобно похихикивая.

– Я не доставлю тебе такой радости, серозадый хрен, – гневно пробормотал молодой исполин. – Так что рано скалишься ты так глумливо! Я покамест ещё потопчусь по землице‑матушке, уж не обессудь… – глаза его при этом яростно сверкнули холодным синим пламенем.

Уже стемнело, когда Ратибор, наконец, остановился на привал на небольшой лужайке у весело журчащего рядом ручейка. Угостив Балагура, достойно выдержавшего не самый лёгкий аллюр, здоровым сочным яблоком да водицей из родника, зачерпнутой небольшой походной кадкой, рыжебородый великан отпустил пастись своего вороного, сам тут же завалившись на боковую. Но поспать толком воину не удалось: всю ночь его трясло и знобило. А тут ещё одна напасть накатила: странные, можно сказать, даже жуткие сны стали являться Ратибору из тьмы. Как будто с нескрываемым интересом наблюдают за ним откуда‑то издалека какие‑то страшные жёлтые глаза, подёрнутые дымчатой пеленой безумия. Зрелище было не для слабонервных! Беззубый рот владелицы тех ужасных очей то заходился диким хохотом, то перетекал в детский плач, тут же сменявшийся чудовищным воем с последующим зловещим молчанием. Какофония адских звуков не один час, как молотом по наковальне, гремела в голове молодого богатыря, в конце концов, укатив гулким эхом куда‑то вдаль. С трудом разлепив поутру никак не хотевшие подниматься веки, Ратибор, кряхтя, как бабка дряхлая, сел и грязно выругался:

– Что это было за дерьмо, молот Сварога тебе промеж булок?!. Ведьма, не иначе… Этого только не хватало для полного счастья! Кажись, подружка Мельванеса объявилась… Вовремя, ничего не скажешь, да чтоб она с нужника не слазила до конца жизни…

К горлу славного витязя вдруг начал подкатывать утробными рывками большой тягучий, вонючий ком, и вскоре Ратибора знатно вырвало гнилью да сукровицей. Точь‑в‑точь такими же, как уже давненько сочились у него из царапин, оставленных тёмным волхвом.

– Вообще прекрасно… – сплёвывая остатки гадости и вытираясь, рыжий воитель побрёл к ручейку. Его знатно пошатывало. – Надо признаться, не чувствовал себя так хренова́тенько, даже когда по бурной молодости осушил в одно рыло бочку медовухи…

Зачерпнув бурдюком водицы из родника, Ратибор пополоскал рот, а после жадно пил до тех пор, пока полностью не осушил походный мех. Стало чуть легче. Кое‑как вскарабкавшись на отдохнувшего Балагура, могучий гигант с первыми лучами солнца двинулся в путь, на пятый день своего путешествия въехав‑таки с весело заголосившими деревенскими петухами в Зябкино. Неказистая избушка Благаны располагалась на самом краю селения, у кромки леса. Старая знахарка уже давно стояла у крыльца, нетерпеливо поджидая рыжеволосого странника. Одета она была в простой серый, длинный сарафанчик, исписанный древними рунами, да лёгкие сандалии на босу ногу. При виде подъезжающего витязя целительница аж руками нервно всплеснула да шустро попелёхала в его сторону, вместо приветствия зло выпалив:

– Ну ты и баран!.. Как тебя ещё назвать, а⁈

– Можно козлом и ослом, мне в последнее время не привыкать… – Ратибор, прищурившись, сверху рассматривал потешно мельтешащую внизу старушку. Выглядела она точь‑в‑точь как при их последнем расставании: лет на семьдесят‑восемьдесят, не меньше. Правда, двигалась поживее да побойчее и глаза вновь горели знакомым зелёным пламенем; ведунья явно отлично себя чувствовала. Если, конечно, так можно сказать о даме, которая, по всей видимости, разменяла уж не одну сотню лет.