– Ох, хорошо! – довольно прошамкал Мельванес, громко рыгнув при этом, как будто умял сейчас целого порося, после чего, сделав пару шагов к алтарю, поднёс к груди Лудогора ладонь и, прошептав древние, забытые словеса, передал сыну частичку силы; тёмный полупрозрачный сгусток величиной с яблоко средних размеров живо погрузился в тело бывшего наследника варградского престола. Чародей довольно кивнул, затем развернулся и проковылял к бадье с водицей.

– Ну‑с, давай посмотрим, где этот рыжий увалень… – проколов себе палец тонкой иглой, ловко выуженной прямо из воздуха, и капнув кровью на водную поверхность, Мельванес закатил страшные очи, из которых вдруг пропали зрачки, к небу и жутко, протяжно завыл, но не принадлежал тот вой необычный ни зверю, ни человеку. – Хорошо, что Святослав так легко поддаётся моим чарам; отсюда, несмотря на расстояние дальнее, удалось внушить князю, что послать в Бобруйку надобно именно своего рыжебородого медведя… – забормотал бессвязно тёмный волхв себе под нос, после чего опустил голову и открыл глаза, уставившись в подёрнувшуюся лёгкой рябью водицу: по кадке плавала вполне себе чёткая картинка, размытая лишь по краям, из таверны «Пушистый хвост»: Емельян, Мирослав и Ратибор мирно переругивались между собой, пытаясь выяснить, с каких это пор княжий племяш стал числиться мозговым центром их разудалой троицы.

– Близко они уже, с опережением графика идут, а у нас тут ещё конь не валялся… – слегка меланхолично протянул колдун. – Ну да ладно, у меня есть кому их встретить да приголубить… Зря, что ль, одних дармоедов я хлебом да баснями кормлю, а других – златом… Пришло время поработать всерьёз на дядю Мельванеса! – кривая усмешка исказила ястребиные черты старого мага, сделав его физиономию ещё более уродливой. – Пришло время всем поработать!..

– Так я не понял, с каких это пор конопатый засеря у нас мозгом числится?

– С тех самых, Ратиборушка, как предыдущий ум этой группы воителей удалых, Яромир то бишь, обосновался у князя личным телохранителем его Вашества… Потому я решил скромно взвалить на свои худые плечи столь тяжкую ношу, ибо не могу же я вас, оболтусов, в беде одних оставить, без поддержки…

– Ношу‑то по себе взял, плюгавенький?

– Как вишь, Ратик, покамест от натуги не плюхаюсь…

– Я бы сказал, где тебе тужиться надобно, Емеля, да не хочу портить себе аппетит, ибо скоро привал…

– Ратиборчик, когда ты молчишь, золотой ведь человечек!..

– Старосте‑то, поди, сам брякнул, что мозг отрядика нашего? Бахвальнулся, да?

– Не брякнул, а довёл столь важнейшие для его единственной загогулинки сведения, ибо сам он врубиться не мог… Ну я и подсказал… А то он там чего‑то пыжился, пыжился… Так ведь и удар какой хватануть может! Зачем нам обвинения в том, что мы старого бобра почём зря уморили?.. Лишнего вешать на тебя, Ратиборушка, тоже не хочется…

– Не понял⁈ Почему это сразу на меня⁈

– Ну, Ратик, одним непоседой больше, одним меньше… Не всё равно тебе уже? Наверняка ведь даже близко не ведаешь, скольких ты за свою жизнь отправил к Перуну людей… Списочек‑то наверняка ого‑го!..

– Э‑э не‑е‑е, Емеля, ты мягкое с тёплым не путай! Не людей, а не́людей, разницу чуешь?

– Да чую, только ладно там, насильники, это понятно… Далее, всякие подлецы, мерзавцы, душегубы да лиходеи, тоже вопросов нет. Противники на поле брани, без вариантов! Степняки блохастые аль ещё какие вороги, что так и норовят тяпнуть Русь‑матушку за пятку, с этими тем более всё яснее некуда, церемониться нечего…

– Ну а более я никого к праотцам стараюсь и не отправлять, Емеля! Если и случится подобная оказия, что кто‑то попал под горячую лапу, так по недоразумению, и мне за это ответ держать пред нашими богами! С меня спрос будет, и я готов к нему! Но это не значит, что можно на мою маковку довеском невинные души вроде старого Мизорада вешать, ещё, между прочим, живого, тьфу‑тьфу, – Ратибор постучал по деревянной котомке с припасами и сплюнул через левое плечо. – Понял меня, чуня?

– Понял… И чего ента я чуня, с какого ляда? – надулся Емельян. – Я за собой слежу! В отличие от некоторых, не будем указывать перстом на пару нерях, что меня сопровождают…

– Ну конечно, по сравнению с тобой, павлин ты наш ряженый, мы с Ратом неброско приодеты, этого не отнять… – ехидно фыркнул Мирослав. – Не поспеваем за модой столичной, уж не серчай! Ну а твой кафтан красный, который ты с собой постоянно таскаешь, это вообще мечта любого охотника, желающего домой без добычи приходить каждодневно…

– Надо будет по возвращении и вас нарядить как надобно! А то на простолюдинов смахиваете…

– Открою тебе страшную тайну, великокняжеская ты особь кровей голубоватых, что мы с Миркой как раз из простого народа, ежели чего! Поэтому ни на кого мы не смахиваем, а являемся теми, кем родились, то есть самыми обычными людьми! Так что тряпьё своё разноцветное для себя прибереги! Тем более этот ужас никто из нас не наденет, если только под страхом смерти, через щекотку! Ибо на скоморохов походить как‑то нам безрадостно, уж не серчай!..

– Я не уразумел сейчас, – Емельян опять нахохлился. – А я что, на шута, по‑вашему, смахиваю⁈

– Ну, я как поперво́й тебя увидел, так и решил поначалу, что ты из балагана какого сбежал аль шмотьё своё спёр оттудова, – Мирослав улыбнулся уголками губ.

– А я подумал, что он в этом самом балагане – глава скоморошьего отряда, не меньше! – Ратибор раскатисто расхохотался.

– Ну засранцы… – княжий племяш окончательно обиделся. – Я вам ещё покажу, где раки зимуют!

– Кабы, Емеля, ты ещё сам знал, где они зимуют, было бы вообще прекрасно!

– Не цепляйся, Миропопчик, а то и тебе грибочков каких в щи намешаю…

– Ты, Емеля, спец по грибам у нас? – Ратибор притворно нахмурился. – Припоминается, что Святу как раз в грибной супчик чего‑то подбросили…

– Помнится, я сам им и траванулся, рыжая борода! – Емельян забавно взъерепенился. – А, ну вас! Сколько можно одно и то же талдычить! Запарили уже!..

– Если бы мы тебя парили, на человека походить бы стал, а не на фазана расфуфыренного!

– Негодяй ты, медвежонок! Ха, а ещё чего‑то про мой язык говорил!

– Так с кем поведёшься, Емеля, с кем поведёшься… Смотри, в следующий раз, как будешь себе тряпки заморские покрасивше присматривать, бери с изображением фекалек… Или фиалок, как правильно‑то, говоришь?..

– Бу‑бу‑бу, шатун злопамятный…

– Что?

– А‑апчхи!..

Трое приятелей неторопливо ехали по проходящему через густые, плотные заросли лиственного леса Заросшему тракту – давно заброшенной стезе, соединяющей между собой Бобруйскую слободу и Твердоземье. Выдвинулись из «Пушистого хвоста» рано утром, с петухами, решив не затягивать с отъездом, а наоборот, как можно скорее добраться до Проклятой долины да разузнать уж, наконец, лично, что же там за страсти‑мордасти таинственные творятся. План был прост до безобразия: по‑тихому разведать что к чему, опосля воротиться в Бобруйку и письмишком крылатым вызвать подмогу из столицы, коль она потребуется, конечно. По словам Мизорада, двое суток занимает дорога до про́клятых соседей, и на излёте первого дня пути наши путешественники, вяло подначивая друг дружку, остановились‑таки на привал. Перекусив по‑быстрому, до сих пор дувшийся на своих товарищей Емельян тут же завалился спать. Мирослав с Ратибором, пожав плечами, не преминули последовать его примеру. Ночь прошла тихо‑мирно. А вот утро выдалось отнюдь не таким безоблачным.

* * *

– Чего, тварь, храпишь? – крепкий пинок в бок заставил Емельяна подскочить на месте. Протирая заспанные очи, княжий племяш непонимающе вытаращился на стоящего напротив сильно обросшего воина, явно давно не заглядывавшего к цирюльнику. Впрочем, как и в баню, ибо разило от возникшего из ниоткуда бойца потом да кровью порядочно. Поигрывая в руке одноручным топориком, он недобро ухмылялся, разглядывая озадаченную физиономию княжьего племяша.