Печенеги тоже вскоре познали на себе, что это такое – ярость нового воеводы Первой заставы. Вместо того чтобы отсиживаться за высокими стенами да лишь периодически выезжать в сёла и деревни, разорённые кочевниками, для составления дежурного доклада для Мирграда об очередных потерях русичей, Ратибор мало того что ввёл регулярное патрулирование близлежащих окрестных земель, так ещё и сам с завидным постоянством принялся совершать набеги на стойбища степняков, быстро переняв у них их же тактику, несколько, правда, изменив её, так как пленных русы не брали, грабежами не занимались да не трогали детей с женщинами. Наскок небольшим отрядом, неожиданный и стремительный, нанесение максимально возможного урона противнику и такой же скорый отход назад. Всего за год службы на заставе молодой тысячник стал настоящим проклятьем для нескольких ближайших печенежских племён, которые стали пугать на ночь детей именем рыжего демона. В общем, из Ратибора вышел отличный командир. Свои его любили и уважали за простоту, честность, храбрость, доблесть и справедливость, а враги боялись как огня, назначив немалую награду за его буйную рыжую голову.

В этот пасмурный день Ратибор, молодой, здоровенный, могучий исполин двадцати шести лет от роду, в полном боевом обмундировании в очередной раз сам поехал в дозор. Чего он терпеть не мог больше всего, так это бездействия. Сидение в крепости без дела навевало на него тоску смертную, поэтому при каждом удобном случае Ратибор старался сам выбраться в патрулирование, возглавив один из небольших отрядов своих воинов, что совершали регулярный объезд приграничных территорий. Отличавшийся буйным нравом, возражений рыжебородый богатырь не терпел, и спорить с ним было бесполезно, потому подчинённые вскоре полностью свыклись с этой его странностью и даже радовались, когда он попадал к ним в дозор. В бою Ратибор, аки неукротимый ураган, был страшен до жути; в этом могли не раз убедиться уже все в крепости, посему с ним в патрульном отряде было, конечно, куда спокойнее.

В этот раз вечерний дозор, насчитывающий всего пять человек, не считая воеводы, объезжал наиболее дальние, спорные приграничные территории и как раз въехал в небольшой, но густой лес, что тянулся аккурат по границе между Мирградом и землями печенегов. У Ратибора было тревожно на душе. Что‑то ему не нравилось в этой поездке. Стояла странная тишина. «Почему не поют птицы? Что за напасть? Где лесные звери, хоть какие‑нибудь?.. Кто‑то их спугнул… – кто это мог быть, Ратибор хорошо себе представлял. – Нет, надо уводить людей отсюда. Не к добру эта гнетущая тишина, что стоит тут! Да и темнеть скоро начнёт. Так ведь вообще ничего видно не будет. Надо уходить, пожалуй…»

– Так, разворачиваемся! Возвращаемся на заставу! – наконец резко бросил он своим воинам, внимательно оглядываясь по сторонам, замедляясь да поворачивая назад.

«Что ента там зашевелилось, чуть левее у дороги? Папоротник… Явно не от дуновения ветра так закачался! Может, зверь какой пробежал?..» – Ратибору всё больше и больше не нравился этот дозор.

– Что случилось, тысяцкий? – с ним поравнялся Любомир, один из его сотников, который и должен был возглавлять этот патруль.

– Чуйка у меня. Принесла мне на хвосте своём пернатом, что следят за нами зенки недобрые. А ты знаешь, интуиция меня обычно не подводит!

– Понял. Значит, уходим…

– Угу, и пошустрее!

Ватажники быстро и дружно развернули коней да пустили их в галоп, поскакав назад. Если воеводе вдруг тревожно стало, то спорить с ним не след…

В этот миг откуда‑то сбоку вылетела стрела и выбила из седла одного из воинов патрульного отряда, Данивара, вонзившись тому в голову.

– Засада! – громогласно проревел Ратибор, и в то же мгновение другая стрела впилась в шею его скакуна. Тот испуганно заржал в предсмертной агонии, передние ноги его подкосились, и вороной красавец рухнул на землю, выкинув рыжеволосого витязя из седла. Падая, тот успел сгруппироваться, потому отделался лишь лёгким ушибом. В это же время вражеские стрелы засвистели то тут, то там, пытаясь достать быстро удаляющихся оставшихся четырёх всадников. Те лихо пришпорили своих лошадей, без оглядки мчась прочь. В такой ситуации четверо за одним не возвращаются, это понимали все. Тем не менее Любомир обернулся, увидел, что случилось, и притормозил было коня, дабы вернуться на помощь своему командиру.

– Ратибор! – воскликнул он горестно.

– Уходите! – зычно рявкнул молодой великан, крепко сжав обеими руками любимую старушку секиру. – Это приказ! Выполнять!

Тем временем на узенькую тропинку, по которой ехал дозор, из чащи леса высыпали печенеги, не менее сотни, и с гиканьем и улюлюканьем окружили рыжебородого богатыря. Любомир в отчаянии схватился за голову, но несколько степняков, ещё пытающихся достать его из луков, всё‑таки заставили верного сотника развернуть своего гнедого и поскакать стремглав назад, к крепости русичей. Ратибор остался один. Приготовившись подороже продать свою жизнь, он покрепче сжал секиру и презрительно рыкнул в толпу окруживших его врагов:

– Идите сюда, собаки!

– Это же сам Ратибор, знаменитый рыжий демон, легендарный атаман Первой заставы! Живьём брать! – закричали радостно степняки.

Первых четырёх, с гикающим улюлюканьем бросившихся на него кочевников молодой исполин уложил несколькими могучими ударами своей двуручной секиры, после чего сам кинулся в толпу врагов. Кривые тонкие лезвия ятаганов печенегов были просто не в состоянии как‑то сдержать или блокировать страшные удары его здоровенного топора. Мощь их была такова, что главной заботой было у Ратибора вытащить побыстрее из разрубленных практически надвое тел свою старушку для того, чтобы всадить её острое, как бритва, лезвие в очередного противника. Кочевники пришли в замешательство, ибо слышать про мощь рыжего демона – это одно, но почувствовать её на своих нестройных рядах – это совсем другое. Тем более что Ратибор умел впадать в неистовство в таких ситуациях, когда, казалось бы, всё оборачивалось против него и шансов не было. Силы удваивались, если не утраивались, и он мог без устали махать секирой на протяжении очень длительного времени. А тут ещё приказ взять живым; из луков не расстреляешь, да и бросался Ратибор яростно в самую гущу противников так, что и не выстрелишь ему даже по ногам; своих можно легко зацепить.

Тем временем ряды степняков быстро редели; человек двадцать нападавших уже лежали, разрубленные страшными ударами взбешённого русича. Кочевники всё пытались задавить Ратибора количеством, раз за разом накатываясь волнами на него, что более походило на наскоки стаи гиен, окруживших одинокого могучего льва. Вдобавок Ратибор презрительно улыбался, что вызывало просто дикий ужас у степняков. Это демон войны с огненного цвета волосами смеётся им в лицо, продолжая выкашивать, как косой, их стремительно редеющий отряд. Вот уже под пять десятков их братьев лежало в кровавых лужах на этой арене невероятной баталии, развернувшейся под хмурым, сумрачным небом. Бой длился около часа, и Ратибор, весь в крови, лишь сейчас стал немного уставать.

– Это не человек, это сам бог войны, – шептались между собой испуганно печенеги, всё так же продолжая по инерции атаковать нестройными рядами рыжеволосого русича. И неизвестно, чем бы мог закончиться этот бой, если бы кочевникам не подоспели на помощь ещё с полсотни их соплеменников с сетями. Первую наброшенную на Ратибора сетку из толстенной бечевы он умудрился разорвать своими могучими руками, но следом полетела вторая, третья, четвёртая, и в результате здоровенного руса всё‑таки общими усилиями спеленали так, что он стал похож на кокон огромной бабочки. И всё же, даже упав, непокорный витязь продолжал трепыхаться, пока один из кочевников не оглушил его несколькими тяжёлыми ударами древка копья по голове. Свет перед молодым богатырём померк, и он провалился в зыбкое кровавое забытьё…