– Отцам‑создателям привет передавай! Скажи, чтобы не ждали меня покамест!.. Хотя что я гутарю, ведь ты же их не увидишь!.. – мерзко щерясь, тёмный волхв не спеша направился к ворожее, продолжая посылать в неё один за другим огненные снаряды. Благана хоть ещё и держалась, но начала седеть да стареть прямо на глазах; кое‑как поднявшись, она уже и не думала нападать, сосредоточив все свои стремительно тающие силы лишь на одной обороне. Вскоре кудесница не удержалась и упала вновь, на этот раз на колени. Её барьер был разрушен. Силы оказались слишком неравны; разбавленное прахом да костями йотунов, зелье чёрного шамана было явно покрепче, а соответственно, и посильнее.

– Ну вот и всё! Сейчас ты сдохнешь, и твоя душа не попадёт ни на какой суд богов, ибо будет моей – навеки! – Мельванес пакостно оскалился, подойдя практически вплотную к стоящей перед ним на карачках ведунье. – Прощай, дрянь! Ох!.. – торжествующий чародей вдруг тихо вскрикнул, затем грязно выругался, недоумённо опустив физиономию вниз: из его правой ступни торчал большой ржавый гвоздь, который Благана извлекла из хлебного мякиша и припрятала в одном из своих многочисленных кармашков. Что‑то быстро прошептав на древнем языке, она подняла к ненавистному колдуну сморщенное личико и довольно прошамкала: – Кажись, твоё заклятие смерти против тебя оборотилось! Какая печаль…

– Ах ты гадина! – Мельванес с размаху ударил обессилевшую целительницу ладонью по лицу. Ведунья отлетела от такой оплеухи на пару метров назад и бездвижно замерла на земле. Нагнувшись и с проклятиями выдернув гвоздь из своей ноги, опытный колдун зло буркнул: – Заклятие моё, дура! Захочу, наложу, захочу – сниму! – после чего, создавая на набалдашнике жезла последний пламенеющий шар, заметно прихрамывая, негодяй неторопливо подошёл к поверженной ворожее. – Говорил я тебе, землеройка поганая, сиди в своей норе, не вылазь на свет белый, но ты меня не послушала! Пожинай плоды! – подняв над собой на посохе искрящийся, пылающий снаряд, белёсый маг приготовился было обрушить его на лежащую в нескольких шагах перед ним беспомощную старую знахарку, как вдруг раздался резкий свистящий шелест и точно брошенный через всю прогалину одноручный топор‑чекан с хлюпающим звуком вонзился в спину тёмному волхву. Что‑то невнятно прохрипев, Мельванес непонимающе оглянулся и, потеряв концентрацию да нелепо взмахнув руками, уронил прямо себе же на голову тот самый огненный сгусток, что приготовил для Благаны. Раздался дикий, душераздирающий крик, когда пламя объяло мерзкого колдуна. Гнусный некромант вспыхнул, как пучок соломы, и, что‑то ещё умудрившись прокричать на древнем языке волшбы, по кривой дуге оранжево‑красным вихрем стремительно умчался в небо, бесследно исчезнув где‑то в облаках. Там, где он стоял за секунду до этого, на пятачке выжженной землицы остался лежать лишь пронзивший грудь шамана колун с изрядно обуглившейся рукояткой.

– Как ты, стар… – подбежавший Ратибор поражённо замер на полуслове. Перед ним лежала сморщенная, очень древняя старушка, в которой только по наитию можно было признать выглядевшую до этого лет на сорок, не больше, ведунью.

– Что же ты так долго, медвежонок… – слабо улыбнувшись, еле слышно прошептала та, тяжело вздыхая и закрывая глаза.

– Прости, уважаемая, – Ратибор торопливо и вместе с тем очень осторожно подхватил на руки, как пушинку, истерзанную боем с Мельванесом знахарку и спешно понёс к пасущимся недалече лошадям, на коих они и прискакали сюда, при этом тихо приговаривая: – Пока разобрал, куда эти трёхпалые следы петушиные ведут, пока нашёл отпечатки человека и вник, что это и есть наша птичка подстреленная, пока то да сё… Ты только не вздумай крякнуть у меня на руках, вредина скрипучая! Вот до Добролюба дотащу телеса твои немощные, пущай он тебя выходит, а потом и помирать можешь, как выздоровеешь!.. Боги, и чего я бормочу сейчас, сам Сварог не разберёт… – Ратибор аккуратно вскарабкался на коня и бережно посадил перед собой не отвечающую ему, потерявшую сознание Благану, после чего, пришпорив своего скакуна, галопом помчался в Мирград.

– Так ты что, получается, подпалил самого Мельванеса⁈ – Яромир удивлённо уставился на Ратибора.

– Он сам поджёг свою задницу, друже! – улыбнулся себе в бороду Ратибор. – Я его лишь слегка в спину подтолкнул…

– А мы уж думали, перед нами сам Ратик Солнцеликий, могучий светлый маг обозначился! Как взмахнул он своей секирушкой, аки посохом зачарованным, так и рассыпался на угольки наш тёмный волхв, как трухлявый мухомор на опилки какие…

– Опилки у тебя в тыкве, Емеля! Насыпал тебе Велес с лихвой заместо мозга, ибо он тебе без надобности, – едко хмыкнул Ратибор. – Но вообще, магия мне не по нраву! Бр‑р‑р‑р, бяка редкая! То ли дело, я понимаю, добрая сталь в лапе да на кулаках сразиться, а эта ворожба так, баловство для головастых…

– Ну, это понятно, – широко улыбнулся стоящий недалече Мирослав. – Тебе бы только всё крушить вокруг!..

– Почему же «всё», – Ратибор слегка насупился. – Не «всё», и даже не всех, а только вражин оголтелых, почём зря топчущих землицу родную… По‑моему, я делаю доброе дело!..

– Так ты у нас, оказывается, добряк⁈ – Емельян звонко рассмеялся.

– Можно подумать, Емеля, ты этого не знал, – усмехнулся рыжебородый витязь. – Где, кстати, мой кувшинчик с квасом? Пятница уже наступила, а его всё не видать…

– Эмм‑м, кого позвать?..

– Никого, Емеля, звать не надо, хватит придуриваться! Тебе хоть и идёт под дурачка косить, но не перебарщивай! Сказал, что будет жбанчик после дождичка в четверг? Сказал. Ну так держи слово!

– Как пожелаешь, Ратиборушка! Можно только я не сам за ним побегу, хорошо? А то мне кажется, будто ты мыслями всё ещё в «Йотунхейме» находишься и запамятовал слегка, что с должности разносчика напитков да кушаний разных я давно уволился… – Емельян позвонил в стоящий на подоконнике серебряный колокольчик и велел тут же явившемуся на зов молчаливому прислужнику Авдокию принести в комнату пару кувшинов самого лучшего кваса, что в изобилии хранился в обширных запасниках княжеских погребков.

– Я не врубился, так он сдох или нет? – встрял, слабо улыбнувшись, в разговор Святослав.

– Да пёс его знает! – честно пожал плечами Ратибор. – Я сам так и не понял… Но подозреваю, что не до конца окочурился этот гадёныш! Куда‑то улетел, аки мотылёк, с дымящимся копчиком, а что там и как далее, можно только гадать…

Друзья собрались в княжеских покоях на следующий день после того, как могучий витязь воротился в город с едва живой Благаной. С той самой минуты, как ворожея сняла наложенное Мельванесом проклятие страшное с правителя Мирграда, князь принялся быстро возвращаться к жизни. К утру он уже пришёл в себя и хоть казался ещё слаб и бледен, продолжая, придерживаясь строгих рекомендаций Добролюба, соблюдать режим постельный, но хорошо видно было, что Святослав стремительно выздоравливает, заставив всё своё окружение вздохнуть с облегчением. Впервые за последние пару дней, с проснувшимся зверским аппетитом до отвала откушав, вызвал он к себе приятелей закадычных, дабы поскорее услышать, что же с ним приключилась за напасть ужасная, да и вообще, что на Руси происходит. Ведь только за сутки можно таких дел натворить, что потом и за год не расхлебаешь…

– Но ты уверен, Рат, что это его рук дело, Мельванеса этого? Ну, моё резко ухудшившееся самочувствие?

– Абсолютно, Свят, даже не сомневайся! – Ратибор уверенно кивнул, добро отхлебнув из кувшина с квасом, что с минуту назад поставил на прикроватную тумбу шустрый слуга. – Я поспрошал не отходившего от тебя Добролюба: примерно в то же время, как этот индюк чернокрылый о землицу сырую брякнулся, ну или са‑а‑а‑мую малость чуть позже, ты вдруг дугой выгнулся и резко захрипел, как будто из тебя кол осиновый вынимали!.. Или гвоздь… А опосля тут же забылся сном здоровым, продрыхнув крепко до самого утра!