– Слазь давай, еле в седле уже держишься! – нетерпеливо прошамкала седая ворожея. – Или ты верхом на коне собрался ко мне в избушку заехать?
– А можно? – вяло поинтересовался Ратибор.
– Конечно, само собой!.. Иголку аршинную в рыжий зад словить можно, коли не заткнёшься да не спрыгнешь, наконец, с бедной животинки, остолоп упрямый! Скакуна своего пожалей! Такую тушу медвежью на хребте таскает, как не крякнул ещё!..
– Смотрю, молодость восстановить не удалось? – дюжий воин решил не препираться с вредной колдуньей и не без труда спешился. При этом его знатно болтануло. Невероятная слабость свинцовым грузом разлилась по всему телу, а в голове вовсю клубился туман тягучий, мешая ясно мыслить. Ратибор вдруг с неприятным удивлением осознал, что ещё день‑два, и с рысака уже мог бы просто‑напросто грохнуться наземь, аки куль с навозом.
– И не пыталась, косолапый! – после того, как рыжеволосый витязь привязал Балагура к одному из брёвнышек, подпиравших крылечко, врачевательница мигом сграбастала его за руку и нетерпеливо потащила в свой дом. – Природу ведь не обманешь! Зато сил каждодневно знаешь, сколько расходуется на поддержание этой самой молодости⁈ Ух, тебе и не снилось! А ведь куда с большей пользой её можно растратить, силушку‑то магическую… Недавно к этому пришла, обмозговывая своё противостояние с Мельванесом… Э‑эх, все мы крепки задним умом… Мне, кстати, пересмешник на ушко начирикал, что ты навсегда зажмурил‑таки коршуна чёрнокрылого? – довольно проворчала ворожея, втаскивая за собой в хату совсем расклеившегося ратника. – Башку пригни свою огненную, а то избушку жалко; может не выдержать твоего гранитного лобешника да развалиться на дровишки…
– Угу, завалил поганца… Не без помощи со стороны, как я кумекаю… – рыжебородый исполин покосился на Благану, лишь едва улыбнувшуюся уголками губ в ответ. – Похоже, кто‑то ему как минимум пару раз ох как вовремя невидимый гвоздик в стопе туды‑сюды потеребонькал…
– Поди, просто пятку свело тёмному дуралею от натуги! – еле слышно проворчала Благана, чуть при этом зардевшись. Видно, заслуженную похвалу она не умела принимать, точно так же, как и молодой богатырь.
– Угу, я так и понял… Благодарю, уважаемая! Ты уж прости, что без букета лютиков к тебе да пряников с вареньем пожаловал…
– Заткнись, медвежонок, не зли меня!
– Как скажешь, почтенная. Как скажешь… – мало кому Ратибор позволял так с собой разговаривать, но на пожилую ворожею, как отметил про себя, не серчал вовсе. Даже в мыслях.
Проследовав за ворчливой ведуньей в её обветшалую лачугу, Ратибор огляделся. В нос ударил резкий, терпкий, пряный запах, как будто луговыми цветами аль лесом лиственным повеяло с порога. К нему примешивался откровенный смрад, тянувшийся откуда‑то справа. Обстановка в избушке была очень скромная; в лёгком полумраке, царящем в доме, кроме оберегов да славянских рун, начертанных углём на полу и стенах, никаких других амулетов, а уж тем более украшений разглядеть дюжему ратнику не удалось. Зато тут и там всё мало‑мальски свободное пространство двухкомнатной небольшой халупы с кухней да парой подсобных помещений вроде чулана и погребка заполнили собой шкафы разного размера, забитые под завязку всевозможными высушенными травами да банками с мазями непонятного происхождения. Несколько полок было заставлено толстенными, потрёпанными древними фолиантами явно магического толка.
– Сюда плюхайся! – кивнула Благана на единственную кровать в комнате чуть поменьше, служившей, по всей видимости, опочивальней своей хозяйке. Старая койка тоскливо заскрипела под весом могучего гиганта, не без труда, но выдержав опустившуюся на неё увесистую тушку здоровенного детины. В помещении оказалось очень жарко; несмотря на то, что на дворе стояло лето, расположившийся у противоположной стены комнатушки камин вовсю пыхтел, аки самовар. Над задорным, весело пляшущим огоньком был подвешен на пару железных штырей металлический чан средних размеров; в нём булькало некое странное варево неопределённого цвета, источавшее такой «бесподобный» аромат, что у Ратибора аж глаза слезиться начали да в носу защипало. Теперь стало ясно, откуда исходило почуянное ещё на входе зловоние.
– Что тут у тебя? Подорожник?.. – не дожидаясь ответа, ворожея стянула рубаху с послушно присевшего перед ней могучего воина, рывком сорвала потемневшую, всю пропитавшуюся сукровицей повязку с гнойной раны даже глазом не моргнувшего рыжего исполина и тут же быстро обнюхала как сами царапины, так и полоску ткани, их скрывавшую, после чего метким броском отправила тряпицу в примостившийся в уголке ночной горшок. – Кто накладывал? Поди, этот старый брюзжащий пенёк Добролюб, что своё седалище костлявое привык на перинах пуховых нежить? Хорошо хоть, вспомнил насчёт подорожника… А глотать чего в пути заставил? Наверняка отвар лотоса пятнистого? Дуралей!.. Два десятка лет прошло, а навыки лечебные в Мирграде, я смотрю, ни на вершок не сдвинулись в своём развитии… – целительница последовательно приподняла веки Ратибору, заглянула по очереди в каждый зрачок сидящего перед ней бойца и сокрушённо покачала головой. – Запустил… Эх, как запустил…
– Я так полагаю, что объяснять тебе не треба, досточтимая, как у меня царапушки эти образовались…
– Не треба, топтыгин, не треба… Следом за пересмешником ведь сорока заявилась!.. На хвосте принесла мне печаль твою; всё выложила в подробностях, как на духу… А теперь помолчи; береги силы! Удивительно, как ты вообще смог до меня добраться! Любой другой на твоём месте уже давно бы свалился замертво, червям земляным пир устроив знатный… – Благана чёткими, выверенными движениями схватила с небольшого прикроватного столика заранее приготовленную чарку, подлетела к камину и аккуратно зачерпнула половничком из чана бурлящую вонючую жижицу, осторожно наполнив деревянную чашку на две трети. Далее ворожея подула несколько раз на свежесваренный отвар, чуть‑чуть заставив его остынуть, бросила в кружку щепотку какой‑то непонятной измельчённой травы из крайней продолговатой баночки, стоявшей на средней полке ближайшего стеллажа, прошептала некие загадочные словеса да поспешила к Ратибору, угрюмо всё это время за ней наблюдающему.
– Пей! – седая знахарка протянула молодому богатырю дурно пахнущее лечебное снадобье. – До дна!
– Отравить меня удумала? – дюжий ратник нехотя взял протянутую чашу, недоверчиво при этом принюхиваясь к содержимому, источавшему тот ещё «приятный» запашок. – Решила добить, чтобы не мучился?
– Дурак! – взвилась сердито Благана, при этом забавно подпрыгнув на одной ноге от возмущения. – Хлебай давай, пока поварёшкой по балде не огрела!..
– Приветствую вас, Сварог с Перуном и Велесом, примите радушно в чертоги свои путника заблудшего… – тяжело вздохнув, Ратибор с обречённым выражением на лице залпом осушил чарку до дна, слегка при этом поморщившись.
– Ну что, не помер, губошлёп рыжий? Плечо давай теперь твоё залатаем… Тихо сиди, не дёргайся! – старая ведунья взяла ночной горшок, поставила рядом с кроватью, после чего вдруг, опять что‑то прошептав себе под нос на неизвестном Ратибору наречии, сжала его рану двумя руками да неожиданно прильнула к ней слегка пересохшими губами, принявшись всасывать в себя сочащиеся из воспалившихся царапин гной и сукровицу. Тут же торопливо сплюнув содержимое в подставленную ночную посудину, она приложилась к ранению по новой, повторив несколько раз сию нехитрую процедуру.
Это было очень больно, но Ратибор сидел недвижно, как скала, лишь искоса постреливая взглядом на опытную ворожею, которая действовала быстро и решительно, прекрасно осознавая, что делает. Наконец, Благана закончила выкачивать дрянную слизь из плеча рыжебородого исполина и тут же обильно смазала синеватые царапины тонким слоем своей очередной «божественно» благоухающей заживляющей мази, споро извлечённой ей откуда‑то из‑под полы. Далее, умело наложив льняную повязку из измельчённых целебных трав собственного сбора на рану молодого богатыря, волшебница, внезапно для Ратибора, выпустила ему в лицо небольшое, округлой формы белёсое облачко пара изо рта.
