– А ещё в его понимании, биться в открытую, по чесночку, это, видимо, два на девять, не так ли? – с противоположной стороны опушки выступил Мирослав, также отбросивший позаимствованный у одного из варягов лук и доставая из‑за спины два своих одноручных меча.

– Я слышал, что вон тот рыжий медведь десятка минимум стоит в бою, так что всё ро́вно, – буркнул зло Анлаф, указывая секирой на Ратибора, после чего отрывисто бросил находившимся за ним восьмерым данам, то есть всем тем, кто остался от его дружины: – Роар, Энок и Ове разделывают мелкого, остальные за мной, освежуем этого нахального шатуна! Сейчас ты познаешь, русич, всю мощь и силу северного народа! За Одина! – издав воинственный рык, ярл Анлаф вместе с пятёркой соплеменников бросился на рыжебородого витязя, радостно проревевшего в ответ: – Идите сюда, олени студёные! – и с охоткой кинувшегося навстречу викингам. Роар, Ове и Энок же направились к Мирославу, вставшему на месте и спокойно ожидающему приближающихся врагов.

Тем временем схватка завертелась, закружилась, понеслась. Ратибор, всадив с разбега в грудь первому варягу свою старушку, оставил её в осевших на землю телесах и тут же увернулся от бердыша Анлафа, затем быстро достал из‑за пояса два своих чекана да метнул их практически в упор, с ходу снеся ещё парочку норманнов. С такого расстояния парировать или уклониться было неимоверно сложно от могучих бросков рыжеволосого великана, и вот уже всего трое стоят у него на пути; сам ярл и оставшиеся пара его воителей. Анлаф замахнулся вновь своим страшным топором, громоздким и медленным, нанеся сверху вниз ужасающей силы удар, способный развалить пополам любого, кому не повезёт попасть под такую плюху. Вот, казалось, сейчас он не промажет, не должен! «Рыжему деваться некуда, уйти не успеет…» А тот, оказывается, на этот раз уворачиваться и не собирался. Могучий рус шагнул вперёд, высоко вскинув свои медвежьи лапы да лишь слегка отклонившись, просто поймал в воздухе за рукоятку, пониже лезвия, летящий в него топор. После чего Ратибор быстро дёрнул на себя древко секиры, всаживая при этом свой широкий лоб в удивлённое лицо Анлафа, так бердыш и не отпустившего. Раздался знакомый хруст, брызнула кровь ручьём из переломанного шнобеля, и вожак викингов отлетел метра на два назад, грузно шлёпнувшись навзничь. Его топор остался в железных руках молодого богатыря, и он тут же пустил его по прямому назначению, быстро зарубив им оставшихся двух северян, так ничего и не сумевших противопоставить рыжебородому берсерку. Далее Ратибор мельком взглянул на продолжавшего сражаться Мирослава, двое из трёх противников которого всё ещё стояли на ногах, мгновенно достал нож из‑за пояса да метким броском убрал одного из противостоявших товарищу варягов, оставив своего приятеля один на один с последним даном. Вскоре всё оказалось кончено: восемь норманнов лежали на полянке без движения, щедро смачивая кровью лесную травушку. Лишь один северянин подавал признаки жизни; приподнявшись на локтях, Анлаф попытался было сесть, но над ним громадной глыбой навис Ратибор, ударом ноги в грудь опрокинув того на спину.

– Чего я там познать‑то должен был, не напомнишь? Силу и мощь народа северного? Ну‑ну! Всё познаётся в сравнении… – ехидно хмыкнув, рыжеволосый воин поднял высоко над головой секиру варяга и с силой опустил её вниз, отсекая оппоненту башку. – Какая ирония, сдохнуть от своего же оружия… Одину привет передавай. От Перуна. Скажи, чтоб не хворал…

– Ратиборушка, – Емельян, выкарабкавшийся, наконец, из‑под тела Лауритса, неодобрительно покачал светлыми кудрями, – а прежде чем отрубать ему кочан, тебе не пришла в голову простая до безобразия мысль сначала расспросить этого татуированного засранца о том, что, собственно, в Проклятой долине творится?

– Э‑э‑э, – Ратибор, чуть смутившись, кашлянул, опосля обернулся к Мирославу: – Дружище, а у тебя там, случаем, полуживых никого не завалялось? Или полумёртвых?.. А то я, это, как обычно, увлёкся мальца…

– Есть мертвецы и те, кто одной ногой в могиле… Не пойдёт?

– А говорить они могут?

– Если только с небесами, Рат…

– Тьфу на тебя…

– И тебе того же, бурундук рыжий…

– Плюха сохатая!

– Замараха!

– Хавронья!..

– Свинтус!

– Стоп, стоп! – пронзительно взвизгнув, Емельян прервал столь многообещающе зарождающийся диалог между двумя воинами. – Как вы смеете зубоскалить друг над дружкой… и без меня⁈ Негодяи! Объясните‑ка мне лучше, как случилось так, что я остался один, без поддержки, в самый ответственный момент⁈

– Если не заметил, Емелькин, ты без неё не остался, без поддержки‑то!..

– Я не Емелькин, а Емельян, Ратик! – с достоинством поправил он своего приятеля, после чего продолжил предъявлять претензии: – В таком случае куда же вы смотались? Почему я проснулся один, а⁈

– Потому, Емелькин, – Ратибору явно понравилось, что такое обращение пришлось княжьему племяшу не по нутру, – что мы с Миркой проснулись оттого, что по Заросшему тракту топала ватага лиходеев, не особо таившаяся, если что. Заприметив твои павлиньи наряды, они заткнулись да окружили лагерь, расставив по околице лучников. Мы, конечно, к тому времени уже свалили с привала, занявшись опосля любимым делом, то есть принялись спешно сокращать народонаселение северных угодий. Чуть более десятка варягов по буреломам близлежащим раскидали по‑быстрому, пока ты там в героя играл… Кстати, – Ратибор одобрительно посмотрел на Емельяна, – а ты молодец! Не сдрейфил! Нарви себе за это землянички. А ежели перестанешь позволять всякой нечисти себя заместо щита пользовать, аки чучело соломенное, то можешь ещё и морошкой обожраться…

– То есть вы всё это время были рядом, вырезая забредших в глубину леса данов? – Емельян растерянно захлопал глазами, ещё не решив, стоит ли ему на это обижаться или нет. – Так‑то меня тут мучили, если что! Угрожали моим пяткам угольками!..

– Ну ты ведь живой, не так ли? – Мирослав, вытерев мечи о тунику одного из павших варягов, не спеша убрал их за спину и насмешливо взглянул на молодого жениха. – Ничего тебе не поломали, не отрезали, а, Емельян Первый? Тот самый, что Венценосный… По языку еловыми шишками не водили? Жаль…

– Знаешь, что, Миропупчик?.. – договорить Емельян не смог, ибо ему на голову шлёпнулась добрая плюшка, на этот раз прилетевшая от расположившегося прям над княжьим племяшом скворца, довольно взъерошившего при этом пёрышки.

– Да вы что, издеваетесь⁈ Фу‑у‑у‑у‑у! – глава Тайной Канцелярии машинально провёл ладонью по своей шевелюре, только ещё больше размазав птичье непотребство по кудрявой макушке, после чего, брезгливо отдёрнув испачканную помётом руку, схватил первую попавшуюся палку с земли и запустил ею в наглую пташку, гневно завопив при этом на всю округу вслед споро упорхнувшему прочь пернатому негодяю: – Совсем обубнели⁈ Сначала воробей, скотина такая, теперь кто там⁈ Голубь, ворона, дрозд? Скворец⁈ Да, скворец! Собака ты бродячая, а не скворец, слышишь⁈ Курица блохастая! И как нагадил‑то, главное, пёс драный! Весь день, что ль, терпел, меня поджидая… Следующий кто надо мной пролетит? Корова⁈

– Бурёнки не летают! На твоё счастье!.. – громогласный хохот разнёсся по окрестностям. – Но вообще, это к деньгам, Емелькин! К большим деньгам! Примета верная, скоро разбогатеешь! Клад, поди, найдёшь!

– Ага, да сразу телегу, златом гружёную, чего мелочиться‑то! – поддержал своего рыжего приятеля Мирослав, утирая невольно выступившие слёзы. – Уф, аж прослезился от смеха, бывает же!..

– Бывает, дружище, с нашим Емелей и не такое бывает!..

– Обращаюсь ко всем, кто сейчас ржал, аки сивый мерин: я запомнил ваши наглые рожи, и мстя моя будет страшна! – Емельян принялся изводить платки да лопушки, а опосля и водицу в бурдюке, пытаясь оттереть свалившееся на него «богатство». – Смотри мне, Ратиборушка, коли не разбогатею в ближайшее время, наступлю тебе во сне на промежность и свалю всё на Мирослава!

– Ах ты плут!.. Сделал другу пакость, и на сердце – радость, да?