По замшелой шиферной крыше, треснутой штукатурке на фасаде и решеткам на окнах без ставен сразу можно было опознать местный сельский магазинчик. Мекка алкашей, хозяек и ребятишек, стайкой промышлявших возле крыльца, выпрашивая у прохожих копеечку на «Капитошку» и советскую жевательную резинку «Мятная».

Я отсыпал ребятне мелочь (восторгу их не было предела, один даже самолетик мне бумажный подарил) и вошел в сельпо. Пахло «каменными» сушками, ирисками, легким перегарчиком от недавних посетителей и рыбными консервами, стоявшими на полках причудливыми пирамидками. За прилавком скучала немолодая продавщица, лениво листая «Крестьянку». Судя по замусоленным страницам, она уже не первый раз просматривала этот журнал.

— Водки нет, — вдруг заявила она, окинув меня опытным торговым взглядом.

Я даже опешил, как она верно с порога определила цель моего визита.

Продуктовый магазин оказался совмещенным с хозтоварами, где кроме навесных замков, мыла и гвоздей, даже продавали «Хну» в бумажных пакетиках. На которых значилась красноречивая надпись: «Средство для окрашивания, укрепления волос и уничтожения перхоти».

Я раскрыл рот. После городских магазинов, называвшихся по профилю («Мясо», «Спорттовары», «Вина-воды» и прочий хлеб), удивляло, что здесь продавалось абсолютно все. Но сейчас — кроме водки и, разве что, копченной колбасы. Широкий ассортимент товаров. Не дефицитных, но нужных в повседневной жизни селянина: от спичек до поливочного шланга.

Однако меня интересовал алкоголь. Конечно, распивать я его с подозреваемым не собирался, но и рушить легенду перед Люсей не хотелось. Может, Ковригина там вовсе не окажется, и ее услуги по поиску писателя, мне еще понадобятся.

Скрипя половыми досками, окрашенными в цвет кирпича, я приблизился к прилавку с алкоголем. Каково же было мое удивление, когда там, среди разной бормотухи, я обнаружил его… Коньяк армянский. Не бог весть какой, три звезды всего, за 4 рубля и 12 копеек.

Купив эту бутылку, еще прихватил минералку.

— Андрей Григорьевич, — раздался вдруг за спиной знакомый голос. — Вы ли это?

Я обернулся, мне улыбался неполнозубой улыбкой Сема Кондейкин — станочник, сосед убитого Парамонова.

— Вот так встреча! — тянул он ко мне сухую, как палка, руку. — А вы как здесь?

— По делам, — буркнул я, на всякий случай поглядывая в окно, где в моей машине сидела провожатая.

Убедился, что она не видела, как Сема ко мне подвалил.

— А у меня здесь маман живет, — потянуло на общение старого знакомого. — Частенько в Камышево бываю, по хозяйству подмочь да проведать. А это ваша машина там? А Люська, получается, с вами теперь?

Мужичок скосил хитрые глазенки в окошко.

— Много будешь знать — не успеешь состариться. А ты откуда Люську знаешь?

— Пф-ф… — выдохнул Сема. — Так ее вся деревня знает, особенно мужики.

— Ладно, Сема, бывай. Не болей и не пей, — я зашагал к выходу.

— Погодите, Андрей Григорьевич, вы же обещали меня привлекать по вашим делам в качестве понятого, а что-то ни слуху ни духу от вас.

— Тише ты… — остановившись, зашипел я. — Придет время, позвоним. А пока жди… Ты еще пригодишься нашей Родине.

— Служу Советскому Союзу, — прошептал Кондейкин, ощутив свою сопричастность к чему-то важному и секретному. — А когда позвоните?

— Скоро, Сема, скоро….

Я поспешил покинуть магазин, пока Кондейкин не выдал меня и не раструбил на всю деревню, кто я есть на самом деле — сложно было бы объяснить ему прямо сейчас, что я тут, что называется, под прикрытием работаю. Ведь неизвестно еще, удастся ли застать Ковригина, поэтому лучше, чтобы пока никто не знал о цели моего визита. К тому же Федя и Сашок куда-то запропастились. Видать, так и не смогли поймать тачку. Да и ладно, что я, с писателем, с книжным червём не справлюсь?..

Я сел в машину, а Люська вдруг заявила:

— Ой, я же сигарет хотела купить, я сейчас!

Она выскочила из машины, та снова покачнулась. Я хотел было предложить, что сам куплю, но женщина уже топала по облезлым доскам крыльца.

Вот блин! Сейчас с Кондейкиным пересечется, похоже, они знакомы…

Я было кинулся за ней, но она уже столкнулась на выходе из магазина с Семой. Тот, завидел ее, чуть в куске тюля не запутался, что свисал в дверном проеме с рыболовными грузилами внизу.

— Ба! Люсьен! — расплылся в щербатой улыбке Сема. — Сколько лет, сколько зим!

— Ага, — хрюкнула дама. — С прошлой недели не виделись.

— Заходи сегодня вечерком на огонек, — щебетал Сема, — у маман как раз наливочка подошла, пробу снимать будем. Я карасиков наудил, вечером в сметане зажарю. Пальчики оближешь.

— Ой, Сёмка, — скривилась Люська, многозначительно оглядываясь на меня. — Вишь, некогда мне, я товарищу писателю помогаю.

— Какому писателю? — икнул Кондейкин, таращась мне за спину, будто я прятал там еще одного человечка.

— Славику, — кивнула на меня Люсьен. — Вот, познакомьтесь…

— Э-э… — раскрыл рот Сема, но я не дал ему собраться с мыслями и перебил:

— Да мы знакомы с Семеном, я как-то писал статью про его цех…

Я отчаянно подмигивал Кондейкину, пока Люська распутывала занавеску от мух, чтобы войти в магазин.

Сема оказался не таким дураком, как выглядел, сообразил, что дело конспиративное, и мигом рот захлопнул, провожая вожделенным взглядом широкую, цвета индиго, задницу Люськи.

Та скрылась в недрах магазина, а я притянул за локоток Кондейкина и покрутил пуговку клетчатой рубахи у него на груди:

— Слушай сюда, Сема, я на задании, и меня зовут Славик. Я писатель, и ни к каким органам отношения не имею. Усек?

— Угу, — восторженно выдохнул он, уже мысленно включив себя шпионские игры. — А что у вас за задание?

Я хотел было снова отправить его в баню, придерживаясь привычного постулата: «Чем дальше в лес, тем третий лишний», но в последний момент передумал. Все-таки Сема многих знает в Камышево и может оказаться мне полезным.

— Ковригина знаешь? — заговорщически проговорил я.

— Сильку-то? Писаку нашего? Конечно!

— Где он сейчас?

— У себя на «фазенде» был. А что? Натворил он чего?

— Короче, Сема… Слушай твою первую боевую задачу. Мы с Люськой к нему едем, но там я хочу наедине с писателем потрещать. Сможешь Люську на жареного карпа к себе забрать?

— У меня только караси…

— Да пофиг!

— Эт я запросто! — оживился Кондейкин, окончательно убедившись, что отношений у нас, даже кратковременных, с Люсьен не намечается.

— Молодец! Тогда едешь с нами.

— Так а что Ковригин натворил-то? Неужели убил кого? Или того хуже… На самогоне попался?

— Потом, Сема, все потом… Родина в тебя верит, — я похлопал его по плечу, — а пока держи язык за зубами. Если заберешь Люську в нужный момент, очень поможешь органам внутренним. И своим попутно…

— Понял, Андрей Григорьевич, — проникся Сема, прижав кулак к сердцу. — Ради органов все сделаю…

— Молодец, только называй меня Славиком, — я поморщился, подумал и добавил: — Нет, лучше никак не называй… Все, тихо… Наша дама идет. Садись в машину.

До нужного дома добрались за пять минут. Можно было бы доехать еще быстрее, но нашу черную «Волгу» то норовили поклевать гуси, то пыталась остановить свора деревенских собачонок, чуть ли не бросавшихся под колеса с восторженным лаем хозяев этой слободы. Еще под колеса пытался попасть велосипедист на стареньком «Урале». Он ехал посреди дороги с бидоном на руле и тремя деревянными удочками, привязанными к раме, и никуда не намеревался сворачивать. Даже в ответ на звонкий сигнал моего клаксона он и ухом не пошевелил.

— Да это Митрич, — возвестил Сема. — Он глухой и всегда посередь дороги ездит. Чтобы его издалека видно было и не сшибли ненароком.

Митрича удалось обогнать, лишь когда улица чуть раздвинулась, и гуси с собаками отпустили «Волгу».

Подкатили к старому дому на окраине деревни. Среди других он выделялся потемневшим и потрескавшимся от времени лиственным срубом, неоштукатуренным снаружи. Чернеющая крыша и покосившаяся труба делали дом похожим на заброшенный, и только бледный цветок на окне, разметавший в отчаянной тяге к жизни свои отростки по подоконнику, свидетельствовал о том, что внутри кто-то все-таки живет.