— А, ну да, ну да… — Светлицкий, отставив сверток на лавке, вдруг бесцеремонно ухватил задержанного за подбородок и развернул его лицом к себе, словно у коня зубы проверял. — Кто ты такой⁈ И какого рожна на меня напал⁈

Бандит лишь дернулся и зло сплюнул, освободив «лошадиную морду» из пальцев писателя, и скрипнул зубами.

Вот так поворот! Я был уверен, что Светлицкий знает своего врага, а тут такие вопросы задает… Притворяется? Делает вид, что впервые его видит? Непохоже…

Мать честная, чем дальше в лес, тем злее дятлы. Много вопросиков у меня к товарищу писателю нарисовалось, но в присутствии бандита я не стал ничего спрашивать, по отдельности с ними беседовать надо.

— Ну так что, Всеволод Харитонович? Милицию вызовете?

— А может, вы сами сходите? — неожиданно предложил он. — А я этого бандита покараулю? Уж от меня не убежит, не беспокойтесь, сами знаете, какую я службу прошел.

— Не положено, — категорично замотал я головой. — Вы теперь человек гражданский. А вот я, можно сказать, круглосуточно при исполнении. Я сам постерегу. Вызывайте бывших коллег.

Интересно, что это писатель задумал? В мое отсутствие допросить с пристрастием мужика? Или добить? Черт его знает… В голову лезли противоречивые мысли. Но возможности остаться наедине с подозреваемым я ему не дал. И ведь не исключено, что этот тип в наручниках и есть наш Литератор.

— Хорошо, я попробую позвонить, — нахмурившись, кивнул Светлицкий и уже было побрел в сторону ближайшего подъезда, просить у жильцов доступ к телефону.

— Всеволод Харитнович, — окликнул я, — а сверточек-то можете оставить. Чего с ним таскаться с больной-то рукой? Кстати, что в нем?

— Вы не поверите, Андрей Григорьевич, — хмыкнул Светлицкий, — я не знаю.

— Вы правы, — натянуто улыбнулся я. — Не поверил. Оставьте, пожалуйста, сверток на лавке. Не беспокойтесь, я покараулю.

— Да он не тяжелый, — хотел было отмахнуться от меня писатель, но не получилось.

— Все равно оставьте, — настоял я. — Это улика, мы его изымем.

— Ладно, вы правы, — вздохнул отставной милиционер и положил обернутую серой бумагой и перевязанную шпагатом ношу на соседнюю с преступником лавочку.

Тот покосился на сверток исподлобья, но ничего не сказал. На беседы с нами он явно не был настроен, но ничего, разговорим. Главное, чтобы кровью не изошел, она всё это время так и текла из его простреленной ноги помаленьку.

Писатель ушел, а я уставился на задержанного. Решил не терять время и прояснить запутанную ситуацию.

— Фамилия, имя, отчество! — гаркнул я на него.

Тот опустил голову, насупился. Губы его шевелились, будто в беззвучных проклятиях.

— Слушай сюда, урод, — тихо и спокойно проговорил я. — Я все равно узнаю, кто ты, так что выбирай, или ты сотрудничаешь со следствием, или пойдешь сразу по двум статьям — покушение на убийство и посягательство на жизнь работника милиции. И сейчас все зависит от моих показаний, как я выдам историю про то, что ты на меня напал с ножом и собирался убить сотрудника сразу после непосредственного совершения особо тяжкого преступления. Знаешь, я же могу все в красках подать — насобираю тебе отягчающих по самое не хочу… А с отягчающими эта статья — расстрельная. Сечешь? Говори! Фамилия, имя, отчество…

Уж я постарался, чтобы голос у меня металлом наполнился.

— Ибрагимов Павел Русланович, — пробурчал задержанный.

— Так-то лучше, зачем собирался убить Светлицкого?

— Я никого убивать не собирался, — на меня смотрели колючие глаза, в которых светилось упрямое притворство. — Так… Попугать хотел.

— Ну, ну… Это мы разберемся. Что в свертке?

— Слушай, начальник, — морщился Ибрагимов, устраивая поудобнее на лавке раненную ногу. — Когда уже скорая приедет? Мочи нет. Сейчас точно боты заверну. Гляди, кровища хлещет.

— Ничего страшного, — хмыкнул я. — Если что, я тебя и на том свете достану. Повторяю вопрос, что в свертке?

— Ничего, — скрипнул зубами Ибрагимов, откинувшись на спинку, ему явно было тяжко терпеть боль.

— Не ври!

— Проверьте сами, гражданин начальник, — уверенно заявил тот.

По взгляду и мимике я понял, что он говорит правду. Вот блин… Загадок все больше и больше…

Я разорвал шпагат на свертке, растерзал «капустные» слои оберточной бумаги и внутри обнраужил… «ничего». Там была напихана скомканная бумага, такая же, как и снаружи. Серо-желтая советская бумага оберточной плотности.

— Не понял… — я снова уставился на раненого. — Что за прикол такой?

Но задержанный молчал. А дальше разговорить я его не успел, во двор ворвалась сверкающая сиреной милицейская «Волга», за ней канареечный «УАЗ» ППС.

Через некоторое время на месте происшествия стало оживленнее, чем днем. Задержанного под конвоем экстренно увезли в городскую хирургию, на операцию. Светлицкий от госпитализации отказался. Прибывшая скорая оказала ему медицинскую помощь на месте. Рана от пореза ножом оказалась и вправду не такая серьезная.

Пока Горохов и Алексей делали осмотр места происшествия (нож с кровью Светлицкого мы нашли в траве и изъяли, как полагается), я сказал шефу, что сам опрошу главного нашего свидетеля (он же и потерпевший), и забрал Светлицкого с собой в УВД.

Там в дежурке сделал, как положено, сообщение о применении табельного, наскоро настрочил обязательный рапорт на имя прокурора города и, наконец, занялся писателем.

Мы вошли в кабинет нашей межведомственной группы, я щелкнул выключателем, раздвинул на столе шефа его многочисленные бумажки и уселся за него.

— Знакомый кабинет, — огляделся писатель. — Частенько здесь приходилось бывать раньше. Но никогда — в качестве допрашиваемого…

— Формально — это не допрос, — я хотел указать Светлицкому на стул напротив меня, но тот уже сам на него сел. — Дело еще не возбуждено, я с вас возьму объяснение, как с потерпевшего, оно и ляжет в основание для возбуждения уголовного производства, хотя вам, думаю, это объяснять не надо, сами все знаете.

— Конечно, Андрей Григорьевич, — кивнул допрашиваемый и закинул ногу на ногу, будто показывал, что он не очень-то и открыт для общения.

Что ж… Чувствуется, разговор предстоит долгий и основательный. Ничего, у нас вся ночь еще впереди.

— Кто тот человек, что на вас напал? — спросил я, наскоро заполнив анкетные данные писателя в бланке «Объяснение».

— Понятия не имею, — пожал плечами писатель. — Это правда, Андрей Григорьевич.

— Всеволод Харитонович, — я прищурился на оппонента. — Давайте упростим процедуру. Сделаем лучше и мне, и вам… я не буду задавать вам вопросы, пока. Вы сами все расскажете подробненько. Вы ведь знаете, в каком направлении нужно разворачивать повествование, если что, по ходу я буду уточнять.

— Да, — охотно согласился Светлицкий, — вы правы, лучше я сам все расскажу, что знаю. А то как-то чувствую себя жуликом, когда вопросы от вас слышу.

— Замечательно, — кивнул я и приготовился записывать. — Можете начинать.

— Сегодня вечером примерно в половине десятого мне позвонили на домашний телефон. Незнакомый мужской голос сообщил, что у него есть важные сведения для меня. Мол, он готов мне передать некую интересующую меня информацию через пару часов. Встречу назначил у телефонной будки возле моего дома. Сначала я подумал, что это какой-то розыгрыш, но потом… согласился. Голос собеседника был уж очень серьезен.

— Вы узнали его? Разве это был не Ибрагимов, которого я задержал?

— Не знаю, его голос я слышал только в проулке, короткую фразу, когда он передавал мне сверток. Не могу сказать. Но навскидку — вроде, не он.

— А что за сведения вам должны были передать? — мне все-таки пришлось задавать уточняющие вопросы с самого начала нашего разговора, уж слишком много непонятного было в этой истории.

Чего ради писатель вышел из дома поздним вечером и крался на встречу с неким неизвестным?

— Вы снова не поверите, но я и этого не знаю…