Отшвырнул ковер в сторону и потянул за металлическое кольцо. Дверца отошла полностью, повиснув у меня на руке. Внизу чернота и запах плесени. Ни хрена не видно. Я аккуратно, не поднимая шума, поставил крышку в угол.
— Есть фонарик? — повернулся я к Погодину.
— Только спички.
— Давай.
Я взял со стола изрезанный ножом номер «Известий», пропитанный каким-то жиром, будто на нем сало резали. Оторвал фрагмент и поджег. Бросил горящий клочок вниз.
Тот, порхая в воздухе, нырнул вниз, словно огненная бабочка. Пламя разогнало черноту и высветило на дне угловатый предмет, похожий на гигантский гроб с проржавевшими стенками.
— Что там? — Погодин вытянул шею, заглядывая вниз.
— Похоже, то, что надо, — кивнул я, пытаясь разглядеть странный предмет, но газетный клочок погас, и темнота проглотила «гроб». — Здесь его подождем. Все, закрываем по-тихому.
Но мы не успели. Дверь распахнулась, и на пороге появился Сапожников. Мы на мгновение замерли перед раскрытым подполом. Он все понял. Пулей выскочил из дома и захлопнул дверь. Я лишь успел выкрикнуть «Стоять, милиция!», когда снаружи что-то лязгнуло. Я понял, что гад ловко повесил замок.
Рванул к двери и сходу впечатал в нее плечо, пытаясь вынести с корнем. Хрен там! Это с виду дверь хлипкая, а я чуть ключицу не сломал. Не ожидал от фанерки такой стойкости. Скорее всего, там несколько слоев было кусками набито.
Федя пришел на помощь и надавил на дверь. Та презрительно скрипнула и не поддалась.
— В окно давай! — крикнул я и с размаху швырнул по раме замшелым табуретом.
Брызги стекла с обломками рамы высыпались наружу. Я первым протиснулся через проем, зацепившись за торчащие, словно зубы гигантской акулы, осколки. Рассек ладонь и поцарапал ухо.
Выбрался наружу и рванул к калитке. Слышал, как сзади пыхтит Погодин.
Вот и крыльцо. На двери злополучный замок, а беглеца и след простыл.
— Давай туда! — приказал я Феде, махнув на огород, а сам побежал назад, на улицу.
Мы разделились, хоть и опасно, но выхода нет. Я обежал вокруг дома. Как назло — на улице ни души. Даже спросить не у кого, куда шахматист смылся.
— Андрей! — услышал я крик Погодина.
Бросился назад. В несколько прыжков пересек маленький огород и очутился возле забора, что выходил на сторону леса.
— Вот, смотри! — Погодин ткнул пальцем на одну из досок, на которой повис клочок мышиного цвета ткани, как костюм у Сапожникова. — Туда ушел!
— Давай за ним! — я схватился за доски и подтянулся.
Что-то хрустнуло, и фрагмент деревяшки остался у меня в руке, а я беспомощно завалился на спину.
— Да бесполезно, — махнул рукой Погодин. За огородом лес. Куда он там побежал, хрен разберет.
Я вскочил на ноги и со злостью пнул по забору. Одна доска вылетела. Ударил еще. Вторая отошла на половину. Добил ее. Пролез в дыру и очутился на задней стороне улицы, к кромке которой подступали кусты, а дальше, в нескольких шагах, начинался лес.
Я нырнул в чащу, повертел головой, но понял, что бежать можно в сотни разных направлений. Сапожников наверняка тут каждую пядь знает. А я как слепой котенок. Искать беглеца бесполезно. Черт… Я вернулся и в сердцах снова пнул по забору.
— Федя, гони до ближайшего телефона, — скомандовал я. — Звони шефу, пусть план-перехват объявляет. А я улики здесь покараулю.
* * *
Минут через сорок возле дома тринадцать по улице Заречная сгрудилась куча служебных машин. Милицейские — отсвечивали желтизной в закатных лучах, рядом чернели прокурорские «Волги». Из окрестных домов высыпал любопытный люд. Блин! Где же вы раньше были? Хоть бы один отвлек беглеца.
Горохов прибыл первым и подсвечивал фонариком злополучный погреб. Я спустился в черноту по приставной деревянной лестнице. Холод и сырость обдали лицо. Заплесневевшие ступеньки тревожно скрипели и грозились проломиться.
Вот и твердь под ногами. Я вытащил из кармана фонарик и огляделся. «Гробом» оказался, как мы и думали, огромный морозильный ларь. Он хищно урчал компрессором, недовольный, что его потревожили. Я подошел и взялся за крышку, собираясь с силами. Смотреть на то, что может оказаться внутри, меня совсем не радовало. Нужно немного морально подготовиться.
— Ну что там? — сверху повисла голова Горохова в окружении других любопытных глаз.
— Сейчас, — сказал я и потянул крышку вверх.
Она откинулась и бухнулась о стенку погреба. Я резанул лучом фонарика по внутренностям ларя:
— Пусто! Только наледь примерзла.
— Значит, трупы успел сплавить, — плюнул Горохов (надеюсь, не на голову мне).
— Или других тел не было, — с надеждой предположил я. — Может,. Ложкин и Тетеркин единственные были в его коллекции? Так-то сюда больше бы никто не поместился. Разве что совсем октябренок.
— Сплюнь, Андрей Григорьевич. Вылазь, сейчас Каткова туда спустим. Пусть пальчики снимет, отфотает все и микроволокна одежды внутри морозилки поищет.
Я не возражал. В «могиле» находиться совсем не хотелось. Холодно и уныло.
Выбрался наверх, и меня сменил Катков. Весом он был побольше и все-таки сломал пару ступенек прогнившей лестницы, когда спускался. К счастью, без всяких травм.
Следом спустили на веревке криминалистический чемодан. Светили сверху ему сразу несколько человек. Алексей обшарил каждый уголок «склепа».
— Есть что-нибудь? — Горохов не отрывал взгляда от погреба.
— Только следы крови внутри морозильника, — донесся приглушенный, как из замкового подземелья, голос криминалиста.
Он дрожал от холода, а может, и не только от холода.
— Изымай, Алеша.
— Конечно, Никита Егорович, — Катков суетливо отматывал бинт, чтобы пропитать им находку с наледи.
Торопился скорее покинуть гиблое место. Даже несколько раз попросил спустить ему вниз понятых, чтобы те воочию, как и положено по УПК, убедились в сборе доказательств. Но Горохов забрил его просьбу, сказал, что понятые сверху, если надо, посмотрят, а топтаться там нечего.
Перерыли мы всю хибару. Но ничего не нашли. Катков из погреба изъял следы рук и замерзшую кровь на фрагмент марли. По уму ее надо было высушить при комнатной температуре, чтобы не сгнила, и упаковать в бумажный сверток, который не препятствует циркуляции воздуха. Но Горохов отправил объект с «гонцом» из числа приданных сержантов прямиком в городское Бюро СМЭ. Попросил Звягинцева, который тоже присутствовал на месте происшествия, поднять в ночь судмеда и немедленно пустить улику в работу, сказал, что постановление о назначении экспертизы он позже состряпает.
Прокурор согласился, понимал, что сейчас не до формальностей. Каждая зацепка на вес золота.
Я хотел посмотреть размер обуви Сапожникова, но в доме, кроме рваных безразмерных тапок и калош, ничего из подходящего не нашлось. Свои единственные ботинки подозреваемый, видимо, унес на себе.
Должно же быть еще что-то. Я чувствовал. Не может быть, что у маньяка в доме все так «чисто». Еще раз обошел всю хибару, даже постучал по стенам в поисках скрытых полостей. Осмотрел прогнувшийся потолок. Но ничего подозрительного.
Остановиться я просто не мог. Чутье голосило во весь мах — надо искать! Носом в землю, но искать! Переворошил нехитрый скарб, который выволокли из шкафа. Поношенное тряпье, штопаные простыни. Ничего интересного. Даже сам внутрь шкафа залез и осмотрел все изнутри. Да что же еще тут может быть?
Шкаф! Точно! Нужно его отодвинуть.
— А ну, помоги! — махнул я местному оперу и Погодину, которые уже со скучающим видом стояли в сторонке (осмотр длился долго, уж очень тщательный).
Втроем мы навалились на махину и сдвинули ее в сторону. На окрашенной в болотный цвет стене показались черные лини.
— Это что? — уставился на них Погодин. — Рисунок?
— Давайте, мужики, аккуратнее только, — воодушевленно скомандовал я. — Двигаем, не задевая стены, чтобы не повредить ничего. И р-раз! И Р-раз!