— Угу, — тихо ответили парни.

На раз, два-а… Три!

Бам! — ударили враз ногами по хлипкой двери. Та с грохотом отлетела к стене, выплюнув из своих недр раскрученный врезной замок.

Мы ворвались в квартиру. Вахрамеев первым, следом Погодин, я замыкающий. На полу кровавые ошметки марли.

В спальне послышалась возня.

— Лежать! Милиция! — Серега первым ворвался туда.

Я поспешил следом. На окровавленной постели с перемотанной культей и забинтованным глазом лежал белый, как мел Берг. Он скалился и сжимал нож в единственной руке.

— Брось нож! — рявкнул я, целясь в здоровую руку.

Тот разжал пальцы. Нож упал на кровать. Погодин смахнул его стволом на пол и подобрал.

— Как ты меня нашел, Андрей Григорьевич? — тихо проговорил практикант.

— Сложил два и два, — я кивнул напарникам. — Вызывайте скорую и конвой. Пусть забирают. Устал я за ним бегать.

Вахрамеев пристегнул единственную руку маньяка к металлической спинке кровати. Обыскал его. Даже умирающий, калека-психопат мог быть опасен. Если уж он руку себе отрезал, то загнанный в угол будет биться до последнего.

Напарники вышли из комнаты — вызывать врачей и ментов.

— Так все-таки как? — повторил вопрос студент.

В его слабеющем голосе сквозила нездешняя сила. Он совсем не был теперь похож на того остолопа Генку, что так ловко водил за нос людей, прикидываясь Иванушкой-дурачком. Но даже в сказке Иванушка потом всех “нагнул”. А тут быль получается…

— Я не знал, конечно, что Потрошитель — это ты, — я уселся на стул возле кровати. — Мне, собственно говоря, повезло, что сбежал Березов, который был главным подозреваемым по серийным убийствам. Слухи о его побеге разнеслись по городу быстро. Уж я постарался этому поспособствовать. Я знал, что настоящий маньяк, узнав об этом — снова начнет убивать, прикрываясь Березовым. Раз военрук на свободе, значит, это снова его рук дело. Удобно свалить все на него. Правда? А потом я дал в газету объявление, что обнаружен неопознанный труп женщины с разрезом на животе. Дескать, милиция просит помощи у граждан в установлении личности.

— Это Березов ее убил, — оскалился Берг. — Чертов подражатель. Дилетант! Он чуть не забрал у меня славу…

— Никто ее не убивал.

— Что? — прохрипел Берг, не веря.

— Я выдумал все. Начальник милиции Караваев помог протолкнуть утку в прессу.

— Как? Ты же лично показывал мне фотографии, когда прятал меня в КПЗ.

— Это старые фотки… Я взял их из архива. Дело давно раскрыто.

— Но зачем?

— А как ты думаешь? — ухмыльнулся я. — Ты прекрасно понял, зачем… Березов тебя зацепил. Ведь он притворялся тобой. И пока ты был в камере, убивал, присваивая себе твои достижения. Я понял, что Потрошитель — циничная и тщеславная тварь, как впрочем, и любой маньяк. Я знал, что он вновь покажет себя в скором времени, чтобы перетянуть одеяло на себя и заодно окончательно утопить Березова. Свесить все убийства на него. Ты и клюнул. Вот только ты немного просчитался. Березов не маньяк, а, скорее, мститель. Он девушек не убивал. Я об этом прекрасно знал. А ты повелся и напал снова.

Глаза Берга сузились, он поиграл желваками и пробормотал:

— Ладно, я прокололся. Ты меня переиграл, мент.

— Это было непросто. Сначала-то я подозревал Гусева. Ведь отпечатки на ружье, из которого стреляли в тебя — оставлены Хирургом. В квартире найдены вырезки из газет с упоминанием убийств. Все ниточки вели к нему. Но когда я сегодня поймал тебя, понял, что Гусева нет в живых уже давно. Ты манипулятор. Притворяешься ветошью, но заставляешь людей плясать под свою дудку. Всех девушек, которых ты убил, якобы кесарил Гусев. Но ведь это не так? Ты специально слил мне эту дезинформацию, чтобы я зациклился на нем.

— Да… — хмыкнул Берг, — у меня почти получилось. Ты поверил. Убийца — самый лучший агент, да, Андрей Григорьевич?

Я только повел головой, как бы стряхивая его издевки.

— А чтобы я не смог проверить, ты поджег роддом, уничтожив все записи в документах. Потом убил Гусева. Завладел ключами от его квартиры и гаража. Подкинул в его квартиру газетные вырезки. Но когда был здесь, нашел незарегистрированное ружье. Такие дедовские ружья частенько хранятся нелегально, мало кто заморачивается их оформлять. Тогда тебе в голову пришла гениальная мысль — устроить себе алиби с покушением на себя. Ты взял ружье. Выстрелил в перчатках в окно своей общаги в безлюдное время. Бросил ствол под деревом и быстренько вернулся к себе в комнату.

Я подошел к Бергу и сорвал с мочки его уха пластырь:

— Я так и думал, рана на мочке — резаная, а не от пули. Ты сам рассек ухо и залепил его пластырем, притворившись, что в тебя стреляли.

Берг злобно на меня таращился. По его взгляду угадывалась моя правота.

— Вот только я не могу понять, — я задумчиво опустился снова на стул. — Я видел тебя в машине скорой помощи. После мнимого покушения. Тебя трясло. Ты был бледен. Врач зафиксировал тахикардию. Неужели такого можно добиться актерским мастерством?

— Я умею притворяться, — пробубнил практикант. — Всю жизнь так провел. А сердце всколыхнуть — не проблема. Нужно просто не спать и пить кофе. И есть еще пара таблеток, это знать надо.

Я озадаченно потер нос, дивясь находчивости Потрошителя, и продолжил:

— Затем ты заставил друга Гусева прийти ко мне и сказать, что тот якобы пытался занять у него крупную сумму денег, чтобы свалить на юга. Чтобы я поверил, что Гусев жив и скрывается. Но, уверен, он к тому моменту был уже надежно на том свете. Я тогда не понял, почему Кузьмич выглядел испуганным. Весельчак и балагур сидел в моем кабинете таким подавленным. Скорее всего, ты ему угрожал, заставил его прийти ко мне, а затем всё-таки убил. Отравил угарным газом. Но как, я пока не понял…

— Все просто, лейтенант. Я связал его марлей и бинтами. Они не пережимают сосуды как веревка, и ни одна экспертиза не покажет, что тело было связано при жизни. Я вас всех перехитрил. Сколько бы вас ни было…

— Теперь ясно, — кивнул я. — Вот почему на теле Кузьмича множество ошметков белых ниточек. Ты вернулся в гараж. Снял бинты и снова его запер. Но я тебя все-таки нашел… Игра окончена, Гена. Шах и мат. Где тело Гусева? Скажи сам.

— На бережке прикопал, — зло ухмыльнулся Потрошитель. — Если выбьешь мне сносную одиночку, так и быть, покажу.

Я едва удержался, чтоб не сплюнуть.

— Зачем ты убивал женщин?

— А ты догадайся. Раз такой умный мент. Ну? И откуда ты только, Андрей Григорьевич, такой взялся мне на голову. Местные бы меня никогда не вычислили.

— Попробую предположить, — продолжил я, — что в детстве, которое ты провел в детдоме, тебя часто били и унижали. Некоторые советские детдомы хуже тюрем. Это наша боль.

Берг скрежетнул зубами, я понял, что мыслил в правильном русле.

— Ты поклялся отомстить матери, которая обрекла тебя на многолетние страдания. Но мать ты не нашел. Или она уже к тому времени умерла.

— Сдохла, сучка… — зло прошипел практикант.

— Тогда ты решил мстить всем женщинам, которые бросили своих детей и на которых есть отметина в виде шрама внизу живота. Вот только не пойму, почему ты убивал женщин, родивших именно с помощью кесарева сечения?

— Так я появился на свет. Однажды в детдоме старшаки заперли меня в подвале на всю ночь, сказав, что я кесареныш и ненастоящий ребенок. Что мать от меня потому и отказалась, что рожден был неправильно. В подвале меня покусали крысы. От них не отобьешься, а ночь никак не кончалась. Тебе, наверное, такого переживать не приходилось! Но к утру я собрался с силами. И прибил самую большую крысу обломком трубы. И знаешь что? Остальные больше меня не трогали. Они стали пожирать мертвую тушку убитого вожака. И тогда я понял. Что прав и силен лишь тот, кто убивает. В детдоме я был слаб и тщедушен. Но жажда мести заставляла меня постоянно работать над собой. Я стал заниматься в спортивных секциях. Во всех, каких только можно было. Падал от усталости, но не бросал подготовку. Растил и лелеял свою месть. И она меня поддерживала. Но когда вырос, понял, что это не совсем правильно. Что силу можно применить и во благо, уничтожая кого-то, кто недостоин жить.