Я чувствовал всем нутром: настоящая игра выходит на кульминацию. И ставки в ней были куда выше, чем можно было представить в самом начале.

Сегодняшняя ночь вылилась в бессонную и кропотливую работу, но даже утром передышки не было. К девяти часам к месту сбора подкатила потрёпанная «буханка» УАЗ-452 с чёрными буквами «Речной флот» на дверцах. Из неё выбрались трое водолазов в выцветших спецкомбинезонах и с большими мешками на плечах.

Снаряжение стандартное: грубые прорезиненные костюмы типа «ГКВ-80», тяжёлые свинцовые грузы на поясах, старые, но ухоженные шлемы из алюминиевого сплава системы «ШВСМ-68», шланговые дыхательные аппараты, насосная станция «РП-12» на базе бензинового двигателя. Всё доказывало, что им приходилось работать в таких условиях не для справки в отчёте, а в реальности и не в первый раз.

В качестве места погружения выбрали бухту на южной стороне озера — там, где несколько дней назад стояла палатка геолога Мельникова и где я собственными глазами видел, как чернеет вода.

Сейчас, в утреннем свете, вода казалась иной. Грязноватая, мутная, но вполне обыденная. Лёгкая зыбь играла на поверхности. Ил, мельчайшие частицы глины переливались в лучах солнца. Никакой черноты. Только тоскливая мутная плёнка над глубиной.

Один из водолазов, старший по виду, коротко кивнул, проверил клапаны аппарата, подмигнул напарникам и медленно вошёл в воду. Еще двое последовали за ним. За их плечами тяжело висели шланги, подающие воздух с насосной станции, и толстые кабели связи. Мы же стояли на берегу, напряжённо следя, как шлемы с номерными знаками медленно скрывались под мутной гладью. Нас было немного: я, Горохов, Борислав Гордеевич, Катков, Федя Погодин, несколько милиционеров в оцеплении. А ещё судмедэксперт, пузатый мужичок по фамилии Чекмарёв, в мятом халате и перчатках, с нескладной походкой и большим облупленным алюминиевым чемоданом с красным крестом на боку.

Минут через семь на воде появился рваный всплеск. Потом — ещё. И вдруг один из водолазов вынырнул. Вода стекала с него, как с мешка. Он хватал воздух ртом, даже не снимая шлема. Двое береговых помощников, что прибыли с ним, бросились к коллеге и вытащили на берег.

Шлем с него сняли почти насильно. Лицо водолаза было бледным.

— Туда… туда я больше не полезу, — сипел он. — Там… мертвецы. Там их полно.

И тут его стошнило, прямо на траву.

Оставшиеся двое водолазов, несмотря на страшную находку, оказались крепкими ребятами и на попятную не пошли. Один — капитан запаса ВМФ, бывший старший минёр тральщика Балтийского флота. Второй — бывший военнослужащий инженерных войск, с опытом подъёма затонувшей техники. Оба знали, что такое страх под водой, и оба умели с ним справляться, не ломая дыхания.

Не теряя времени, они стали работать. Минут через десять на поверхность начали вытаскивать первые тела. Картина оказалась тяжёлой даже для видавших виды.

Тела, извлечённые из воды, были в состоянии так называемой водной мацерации средней и тяжёлой степени. На бумаге это звучит коротко и довольно ясно, а в жизни… В жизни лучше такого не видеть. Серая, посветлевшая кожа местами ослабла до состояния «мокрой бумаги». Волосы на голове частично отсутствовали — или сползали вместе с кожей при малейшем прикосновении. Конечности были деформированы за счёт разложения мягких тканей, пальцы — распухли, но сохранили общую форму.

Особенность этих тел заключалась в другом: отсутствие нормальных признаков гнилостного вздутия. Всё объяснялось составом воды. Высокая концентрация иловых минералов, пониженное содержание кислорода и специфические химические процессы фактически законсервировали останки. Как в формалине.

Орлов стоял рядом, курил — и теперь хмыкнул, глядя на мёртвые, серые тела, едва одетые в остатки рваной одежды:

— Видишь, Андрей Григорьевич… Озеро не отпустило их. Сохранило как было.

Именно в этот момент судмед Чекмарёв, ковыряясь в одном из тел острым скальпелем, вслух отметил:

— Парадоксально… Ни одного сердца. У всех — разрезы в проекции перикарда. Сердца извлечены. Мне кажется, без повреждения соседних органов.

Он даже нацепил очки, чтобы получше рассмотреть:

— Резали острым инструментом.

Некоторые из милиционеров побледнели ещё больше. Один, совсем юнец, начал отходить к кустам, чтобы не опозориться. Я разрешил тем, кто не выдерживал, отойти за оцепление и просто контролировать периметр.

Катков отослал одного из своих участковых в отделение: срочно передать информацию оперативному дежурному, ведь нужно было зарегистрировать материал по обнаружению трупов.

А я стоял, смотрел на тела и ощущал, как внутри поднимается глухая злость. Всё сходилось. Всё вело сюда. Чёрное озеро. Пропавшие люди. И кто-то, кто слишком хорошо знал, когда именно надо убивать, чтобы вода спрятала правду. От всех и навсегда.

Но мы её достали. Теперь оставалось понять — кто стоит за всем этим. И зачем ему эти смерти.

Работа кипела. Мы запросили в Москве подкрепление: судебно-медицинских экспертов высшей категории, специалистов по идентификации трупов при сильных гнилостных изменениях — тех, кто хорошо работал по папиллярным узорам на кистях рук. А также стоматолога-криминалиста — эксперта по установлению личности по зубам.

Местные судмедэксперты, при всём их старании, были не готовы справиться с таким объёмом задач. А вытащенные из «заколдованной» воды тела ждать не могли. Тем временем Орлов по своим каналам инициировал через Москву проверку всей логистики фабрики «Красная Нить». Маховик расследования раскрутился всерьёз.

Я же чувствовал, что нужно торопиться. С каждой минутой тревога за Лизу росла. Куда Беспалый дел Груню? На душе было тяжело. Она помогала мне — и вот теперь исчезла. Я должен во что бы то ни стало ее найти.

Гриша Лазовский продолжал юлить на допросах, строя из себя безобидного дурачка. Но я уже знал — никому из этой семейки верить нельзя. Пора было копать глубже.

И я решил проверить место работы Анны Васильевны Лазовской — Нижнелесовский детский дом.

Заведующая детдома встретила меня с подозрительной радушностью. Елена Семёновна — грузная женщина в платье в крупный горошек, на плечах паутинка шали, несмотря на жару (видимо, для стиля). Вечная испарина на лбу, за версту несло приторноыми духами и немного — потом. Заведущая так и сияла улыбками, суетливо предлагала чай с шоколадом в своем просторном кабинете. Обычно кабинеты не такие шикарные в подобных учреждениях — это я тоже отметил про себя. А почему такое радушие? Видно было, что слухи о моём московском происхождении разлетелись по всему городу.

— Андрей Григорьевич, — запела она. — Садитесь, у нас тут всё спокойно, дети — золотые! Даже трудные подростки теперь у нас как шёлковые…

— Благодарю, Елена Семёновна, — кивнул я сухо. — Но я пришёл не за чаем. Хотел бы побеседовать с воспитанниками Анны Васильевны Лазовской.

На лице её что-то дёрнулось. Неуверенная улыбка угасла.

— Так она… на больничном, — всплеснула руками заведующая. — Давление. Нервы. Ну, сами понимаете, сына посадили…

— Его никто не сажал, — поправил я и улыбнулся. — Он находится под следствием. Под арестом.

— Но он же, простите… дурачок. Хи-хи… Это все знают. Чего с него взять-то?

— А с его психическим состоянием будет разбираться судебно-психиатрическая экспертиза. Умственная отсталость — это не повод совершать преступления.

Она замялась.

— Всё равно… стресс, конечно… Вот Анна Васильевна и не выдержала.

— Ничего, пусть её и нет, я поговорю с детьми. С ее воспитанниками.

— Так уже говорили же, — всплеснула полными руками заведующая. — Приходил от вас парень. Интересный такой. Лихой вид, как у матроса. Кажется, Погодкин.

— Погодин, — поправил я. — Действительно приходил. Но я хочу побеседовать со всеми. А не с двумя-тремя.

И снова на щекастом лице заведующей промелькнула тень, но тут же она натянула улыбку, подчёркнутую ярко-красной помадой.