— А что за вещица? — осведомился я, подумав, что данный вопрос можно попробовать решить, даже несмотря на то, что все мое время в ближайшие дни несомненно уйдет на поиски слезы Рода. В конце концов, этот заказ разовый, вот он есть, а вот и нет его. Анвар же клиент постоянный, подбрасывающий мне работу с завидной периодичностью, равно как и разные приятные бонусы вроде бесплатного отдыха в действительно хороших отелях, коими так славится его родина. Работа работой, а дух переводить тоже время от времени надо, причем делать это я предпочитаю с комфортом, по системе «все включено».
— Часы, — отозвался турок. — Большие, напольные, старые. Очень тонкой работы, друг мой, сделаны Авраамом Фавром. Знаешь марку «Фавре Лейба»? Швейцарскую? Вот это он ее придумал, почти три века назад.
— Понятно, — сказал я. — И надо полагать, часов, которые самолично этот Авраам изготовил, на белом свете почти не осталось.
— Почему? Есть еще несколько, — бодро ответил мне собеседник. — Но большей частью в музеях и коллекциях. А напольные только у этой почтенной женщины имеются. Уста Максим, очень они мне нужны. Подарок, понимаешь? Нужному человеку хочется приятное сделать. Если я такое ему подарю, то он чуть добрее станет. Когда человек добрый, то он улыбается, а с улыбкой приходит желание весь мир сделать светлее.
Хм. Где-то я такое уже слышал. Вернее, когда-то. Причем очень давно, чуть ли не в своем безоблачном детстве.
И еще — интересно, что за человек такой, к которому сам Анвар-эффенди ключик подбирает? Знаю я цену этой медовой доброжелательности, она присутствует ровно до того момента, пока что-то не по его желаниям и планам пойдет. И пресловутая добрая улыбка в тот же миг сменится жутким оскалом.
Но, видно, здесь не тот случай. Видно, сейчас ему проще часы подарить, чем выпотрошить под мраком ночи несговорчивого смертного.
— Пришли мне фото этих ходиков, пожалуйста, — попросил я. — И адрес бабули тоже. Не обещаю, что решу этот вопрос сегодня-завтра, но постараюсь сделать это максимально быстро.
— Сейчас скажу, все тебе на почту отправят, — обрадовался он. — Спасибо, друг мой. Мне очень важно, что ты согласился. Сам же знаешь — тех, кто обещает, много, тех же, кто делает — почти нет. Но ты не такой. Ты сказал — все, можно чем-то другим заняться, потому что у тебя слово и дело никогда не расходятся между собой.
Я еще пару минут послушал комплименты в свой адрес, потом выдал небольшую ответную хвалебную речь, в которой превозносил своего собеседника до небес. Ритуал, без него никак. Это у нас все коротко и ясно, потому что мы всегда спешим. Обменялись парой слов — и пошел каждый по своим делам. С турками такие номера не проходят, у них взаимные восхваления являются частью культурного кода, без них, как и без торга, сделка не сделка. Кстати, то, что Анвар сразу пообещал мне двойной тариф заплатить, является лишним подтверждением того, что ему эти часы ну очень нужны. Мне прямо интересно даже стало на них глянуть — что это за вещица такая?
Но вот только времени у меня на это сейчас совсем нет. Часы никуда не денутся, а вот слезу Рода кто-то запросто может к рукам прибрать. Ладно еще если ведьма, там хоть какие-то варианты можно отыскать, а если Джума — то все, пиши пропало. Мне легче расписаться в своем бессилии, чем лезть в московские подземелья с целью забрать у тамошней владычицы новую игрушку. Хотя бы потому, что живым я оттуда точно не выберусь. Ничего не имею против риска, это часть моей профессии, но надо отличать его от слабоумной отваги. Репутацию, понятное дело, жаль, но жизнь дороже.
Убрав смартфон в карман, я продолжил заниматься тем, от чего меня отвлек Анвар, а именно изучать документы, связанные с полученным заказом. Довольно увесистую папку с ними мне вручил Аркаша после того, как мы снова оказались на родной земле. Ну а ему ее передал водитель Володя, ожидавший нас на парковке шереметьевского терминала «С».
Вот все же сразу видно, что Шлюндт хоть и пытается показать, что он обеими ногами стоит в новом времени, все же живет по законам старого. У меня встречались заказчики вроде него, то есть очень небедные и проживающие в других странах, но почти никто из них ни разу не предложил мне ночлег в своем доме. Кому-то такое в голову не пришло, кто-то воспринимал меня как, пусть и дорогой, но все же обслуживающий персонал. Получил задание, получил аванс — и все. Свободен. Нет, Анвар и еще несколько постоянных клиентов, обитающих на Востоке, себя ведут совершенно по-другому, но у них и отношение к гостям, кем бы они не являлись, абсолютно другое. Это традиции, это устои. Раз этот человек переступил порог дома с твоего разрешения, то все, он найдет под этой крышей защиту, стол и кровать.
К чему это все — сегодняшнюю ночь я провел в доме своего нового работодателя, причем он сам мне это предложил. Мол, час поздний, какой смысл уже лететь в Москву? Вот завтра после утренней трапезы и отправишься в путь.
Я немного удивился, но ответил согласием. Мне и впрямь не хотелось куда-то тащиться на ночь глядя. Опять-таки домой, похоже, на самом деле лучше пока не соваться, а тем более в темное время суток. Значит, что? Либо в офисе дрыхнуть, слушая бубнеж Арсения, либо в гостиницу ехать. Еще есть вариант с Остоженкой, но опять-таки — не за полночь же туда переться?
С другой стороны, возможно, Шлюндт просто не хотел оставлять следы в сети. Не секрет, что любая информация, попав в нее, имеет шанс перейти в общедоступное достояние. Не то чтобы прямо обязательно это случится, но вероятность подобного велика. А уж если кто-то задался целью выяснить, кто и что тебе пишет, то можешь быть уверен — такое обязательно случится. В мире масса профессионалов, которые обойдут любую защиту и доберутся до искомого, особенно если им очень хорошо заплатят. И отчего-то мне кажется, что меня без внимания башковитые ребята-хакеры не оставят. Или даже уже не оставили.
А старые добрые бумажные носители хрен взломаешь. Нет у них такой опции.
Потому, пока мы ехали из Шереметьева, я и изучал листок за листком содержимое переданной мне папки, в которой находилась вся та информация, без которой мне было никак не обойтись. Я, собственно, уже даже прикидывал, сколько времени на ее поиски придется потратить, что меня, прямо скажем, печалило. А тут вот — все на блюдечке внезапно поднесли. Нет, Карл Августович еще утром про что-то такое за завтраком упомянул, но я даже не предполагал, что московские подручные антиквара провели настолько серьезную работу. Более того, я поневоле призадумался — а накой этому старичку вообще моя скромная особа понадобилась? Его люди и сами бы со всем справиться смогли. Ну, если, конечно, не взяли бы с собой Аркашу, которого, похоже, кто-то проклял. Просто на рассеянность и невезучесть все эти его падения из-за развязавшегося шнурка и роняние чашек с чаем на брюки списать трудно.
Впрочем, есть еще вероятность того, что он попросту наводит тень на плетень, но она крайне сомнительна. Дело даже не в том, что он умудрился крепко расквасить нос, просто это слишком уж напоказ тогда делается. Настолько откровенно придуриваться не станет никто.
Но так или иначе я теперь знал номер поезда, время его прибытия и отбытия, располагал данными проводницы вагона, где алчный и недальновидный перевертыш Филимон учуял артефакт, и был в курсе того, через какую туристическую компанию отправился в отпуск бедолага, который отыскал где-то во глубине уральских гор свою смертушку, принявшую вид маленького прозрачного камушка. А факт его гибели никаких сомнений ни у меня, ни у заказчика, ни у того, кто составлял бумаги, не вызывал.
Кстати, там же я нашел ответ на вопрос, который меня немного смущал с самого начала — почему никто не хватился в поезде, когда пассажир пропал? С вечера был, утром отсутствует. Должны же были спутники это заметить, шум поднять? Опять-таки, в Москве почему никто не чухнулся по тому же поводу? Родные, близкие, друзья, жена, любовница?
И вот что выяснилось — некому было шум поднимать ни там, ни тут. Оказывается, туристическая группа была собрана с бору по сосенке, что, в принципе, не редкость. Нет, там какие-то парочки были, но в основном все эти любители активного отдыха перезнакомились там, на месте, и после пережитых приключений, надышавшись горным воздухом, они отбыли в Москву в один день, уже дружным и сплоченным коллективом. Все, кроме одного-единственного человека, того самого Антона Курилкина, который является фигурантом расследуемого дела. У него, оказывается, имелась аэрофобия, потому он отправился домой поездом, один-одинешенек. Попутчиками его оказались женщина с ребенком пяти лет, за которым нужен был глаз да глаз, потому что он то и дело рвался побегать по коридору вагона, и сумрачный «вечный» майор, который начал керосинить еще до того, как вагоны сделали «чух-чух». Короче, дела им до горемычного Антона не было, тем более что тот до того нелестно высказался относительно звонкости голоса ребятенка и отказался выпивать с военным. Нет его и нет. Может, ночью сошел. Что до проводницы — на станции Пелым в ее вагон пожаловал десяток дембелей, которые предвкушали все радости «гражданки», список которых стремительно расширялся с каждой открытой бутылкой водки, потому она не то что этим себе голову не забивала, а просто ничего не заметила. А если и заметила, то шум поднимать не стала. Зачем? Может, сошел человек раньше, может, вышел на «Верхнекондинской», где стоянка полчаса, покурить и пивка купить, увидел, какой это замечательный населенный пункт, да там и остался. Или засмотрелся на пень, из которого резной мишка лапой машет. Ну а если это не так, то он мог бы по линии передать бригадиру, что отстал от поезда, механизм-то отработан.
