— Похоже, понял, — медленно произнес я, отметив про себя, что мне в свое время о происхождении королевы гулей другое рассказывали. Впрочем, она и по той версии была не просто трупоедом бездумным, а наследницей древнего рода, который, вполне возможно, идет от той самой воительницы, о которой говорит Шлюндт. Хотя, конечно, его версия выглядит если даже и не более реалистичной, то более красивой как минимум. Разумеется, с поправкой на то, насколько слово «красота» вообще может быть применено к гулям. — Она хочет вернуть своим поданным все то, что у них некогда забрали.

— Именно, — кивнул Карл Августович. — Вернее, надеется на то, что подобное возможно. И я не исключаю тот факт, что она права, и что тупые твари, в какой-то момент принявшие иноземное имя «гуль», снова станут называться «заморочниками», как тогда, в давно ушедшие времена. Потому наш договор, кстати, можно рассматривать еще и как социально значимый проект, причем непосредственно для тебя, как для гражданина своей страны и коренного жителя Москвы. Представляешь, что начнется, если эта вечно голодная орава, таящаяся под землей, вдруг обретет мозги и уверенность в завтрашнем дне?

— Да уж, — проникся я. — Беда случится.

— Нет, конечно же, большей частью их перебьют, причем довольно быстро, — заверил меня собеседник. — Причем участие в большой охоте примут не только сотрудники отдела, но и многие другие, те же вурдалаки и оборотни. Никому не нужны большие социальные потрясения. Но сколько перед тем и во время того прольется безвинной человеческой крови? Поручусь, что немало. И потом — недобрым людям переводу на свете нет, в том числе и тем, кто находит свою смерть под землей, в старых тоннелях, потому воинство Джумы пополняться не перестанет. Сейчас это бестолковая биомасса, но… Впрочем, я повторяюсь.

— Жесть, — помассировал виски я. — Но мы пока только одного претендента обсудили. Другие кто?

— Наверняка не скажу, но могу предположить, — охотно отозвался Шлюндт. — Думаю, в игру включились и люди. Ну, если так можно сказать о колдунах и ведьмах. Ты упомянул полуночников, верно? Вообще они мало кому служат, но с колдунами у этой братии всегда были неплохие отношения. Одним нужна пища и тишина вокруг их логова, другим — услуги убийц, которые не оставляют следов и не метут понапрасну языком.

— Симбиоз, однако, — скривил рот в улыбке я. — Блин. Не люблю колдунов. Даже больше, чем ведьм.

— Понимаю, — покивал старичок. — Сам их, знаешь ли, не жалую. Ну а если вести речь о персоналиях… Могу предположить, что тут приложил руку Матвей Верховин. Он из московских чернокнижников самый матерый и до власти жадный. Ну а знания, как ты понимаешь, и есть власть. Особенно если они эксклюзивные.

Слышал я про этого Матвея. И даже видел его пару раз. Очень точную характеристику дал ему Шлюндт, вернее и не скажешь.

— Ведьмы… — Хозяин дома задумчиво потер идеально бритый подбородок. — Да кто угодно из них мог влезть в подобную авантюру, больно для них добыча лакомая, ведь слеза Рода почище их книги Вед будет, которую, кстати, никто из ныне живущих ведьм в глаза не видал. Так что и Дара, и Марфа, и Глафира запросто могут впрячься в этот воз. И даже Ефимия из Зарядного, несмотря на свой вес и лень. Но тут ты можешь не переживать, они если и ввяжутся в драку, то сделают это в самый последний момент, когда основные охотники уже измотают друг друга до предела. До того им проще стоять в сторонке, следить за происходящим и поджидать нужный момент. Ну, еще могут в спину любого из конкурентов ударить, если случай подвернется. Они всегда так поступают.

— Абсолютно здравая позиция, — заметил я. — Мне она тоже нравится.

Ну вот я и получил ответ на вопрос, с чего это Марфа решила вдруг на время замириться с Дарой. Все правильно, ей война в сложившейся ситуации не сильно выгодна, она пожирает время и ресурсы. Более того, способности и знания давней противницы могут быть полезны, если дело дойдет до драки, так что лучше ее на время сделать вообще союзницей. Ну а потом, когда артефакт будет в руках, можно и друг с другом разобраться.

Знал бы раньше, попробовал бы дополнительный клинышек между Марфой и Дарой вбить. Наверняка что-то да придумалось бы. Например, можно было бросить фразу класса: «Марфа кое-кому вообще-то навстречу пошла, а тут этого не ценят» — или что-то в этом роде. На заключенный с главой ковена договор это никак не повлияло, а Дара, и без того ненавидящая Марфу, получила бы дополнительный стимул для своей злобы.

Но чего уж теперь, было и прошло.

— Так не получится, — грустно сказал старик. — У тебя — точно. Впрочем, меня не Джума и не колдун беспокоят. Есть еще кто-то, тот, кто на тебя вурдалаков напустил. Сами они в эту свару не полезут, кровососам слеза Рода без надобности, у них и так все хорошо. Солнца они, что бы современные книги и фильмы не говорили, не так уж боятся, нынешнее время им дало ту свободу и возможности, о которых еще век назад мечтать не приходилось, так что этой братии любые перемены ни к чему. Но кто-то же их на тебя натравил? Причем кто-то сильный и знающий, тот, кого они крепко боятся и чьи приказы выполняют беспрекословно.

— Ваша правда, вурдалаки никогда не служат никому, кроме главы семьи, патриархов или того, кого считают выше себя, — вздохнул я. — Это факт.

— Вот и надо понять, кто такой шустрый, что их под себя подмял, — назидательно произнес Шлюндт. — Я тоже руки сложа сидеть не стану, но много ли узнаешь, находясь далеко от событий? Так что колоду тасовать тебе, Максим, здесь ничего не поделаешь. Если, конечно, ты примешь заказ. Итак!

Он встал с кресла и снова протянул руку вперед для пожатия.

— Еще один вопрос, достаточно важный, — произнес я негромко. — А лично вам слеза зачем? Что вы с ней делать станете?

— Лично я? — переспросил Шлюндт, не опуская руку. — Честно? Не знаю. Просто моя суть такова, что мне всегда хочется иметь то, чего нет ни у кого. Я антиквар, и любой предмет с историей для меня желанен, а такой, как слеза Рода… Он станет венцом моей коллекции, он для меня дороже всего того, что было собрано за долгие годы. Так что из всех, кто станет гоняться за этой диковиной, я, пожалуй, единственный, кто делает это из чистой любви к искусству. Что ты улыбаешься? Да, работа с древностями — это искусство, самое что ни на есть. Не меньшее, чем живопись или умение складывать слова в строки, а те в строфы.

Наверняка снова темнит. Возможно, не во всем, но недоговаривает что-то точно. Ну да ладно, во-первых, как мне кажется, этот черт менее рогат, чем другие, а во-вторых, все равно решение уже принято, так что…

— Да, еще одна мелочь относительно твоего гонорара, — поняв, что я вот-вот сделаю то, что он ждет, сказал Шлюндт. — Совсем забыл, а ведь это важно. Там, в Нави, ты не будешь иметь права слова.

— В смысле? — нахмурился я.

— Ты попадешь туда, куда хочешь, и вернешься обратно, но способы выполнения задуманного буду выбирать я, — пояснил Карл Августович. — Как идти, куда, когда, где стоять, где бежать — ты решать не вправе. Просто идешь след в след и четко выполняешь то, что тебе велено. Никакой самодеятельности. Любое проявление самостоятельности автоматически расторгает наш договор.

— Жестко, — подумав, произнес я. — И даже очень.

— Так и место ты для прогулки выбрал непростое, — иронично заметил антиквар. — Заповедное и очень, очень недоброе. Но, поверь, я на самом деле сделаю все, чтобы ты выполнил задуманное, поскольку всегда испытывал немалую симпатию к тому, кого ты там хочешь отыскать. Плюс не так часто сейчас встретишь людей, которые готовы рискнуть очень многим ради того, чтобы выплатить долг дружбы тогда, когда они могут этого и не делать. Одно, правда, я в ум взять не могу — почему сначала он? В смысле долг? Почему не месть?

— Потому что в этом вопросе я исповедую сицилийскую, а не корсиканскую методу. Не надо бежать и кричать, надо следить и ждать нужного момента. И потом — чем месть выдержаннее, тем слаще, — пояснил я и сжал его ладонь в своей, отметив ее далеко не старческую крепость и то, что она очень горяча, а после добавил: — Принимаю ваш заказ.