Старуха хотела уже презрительно обложить монаха последними ругательствами, но в последний момент она заметила золотой амулет в форме орла. Без спору, в последние годы авторитет Церкви сильно пошатнулся, но Марфа пока ещё сохранила остатки мозгов, не рискнув нагрубить жрецу - одному из высших церковных иерархов - столпу веры!

- Что случилось?! Почему перед очами Светлого Владыки ..., - жрец указал перстом на яркое солнце, - избивают ребенка.

Стражник залился краской. Старуха тоже смутилась.

- Бездомный мальчишка, ваше святейшество, - промямлила Марфа, - дикий крысеныш.

Жрец посмотрел на мои лохмотья и с сожалением покачал головой.

- Это я вижу, - сказал он, - не всем людям Светлый Владыка даровал кров. Однако прискорбный факт побродяжничества ещё не дает право избивать ребенка.

- Извините, святейший, - деликатно произнес стражник, его голос для эдакого огромного верзилы оказался непривычно тихим и скромным, - но согласно приказу бургомистра бродяжничество запрещено законом, и каждый горожанин Алиссии должен проводить ночь под крышей.

Священник сочувственно кивнул.

- Даже если так, то почему вы позволяете вершить закон пожилой прихожанке? Разве не стражи сия обязанность? - спросил жрец.

Стражник покраснел ещё сильнее.

- Прощу прощения, святейший, - извинился солдат, - горожанка, отойдите от мальчишки!

Марфа поспешно отскочила, но сдаваться не собиралась.

- Мерзкий крысеныш перед оком Светлого Владыки совершил тяжкий грех - воровство!

Подражая жесту священника, карга ткнула пальцем в небо.

Жрец пожал плечами.

- И совершив зло в отместку, ты, добрая женщина, решила угодить Светлому Владыке?

Старухе хватило стыда отвести взгляд. Ну, не могла же она сказать, что избивает сироту во славу Божью. Признаваться же, что её заботит лишь собственный карман, бабке тоже не хотелось.

- Что украл мальчишка? - поинтересовался жрец, не дождавшись ответа.

Марфа надрывно заскулила.

- Обобрал, чертенок проклятый. Украл! Украл!

- Что украл? - повторил вопрос жрец.

- Всё украл!!! Всё! Нищей оставил! Подчистую обобрал пожилую женщину! - по щекам Марфы потекли слезы, старуха так громко зарыдала, будто съела за один присест головку чеснока.

Жрец сочувственно покачал головой и вопросительно посмотрел на стражника.

- Мальчишка обокрал уличную торговку, ваше святейшество, - произнес верзила.

Старуха зарыдала ещё громче. Закрыв лицо руками, она с громкими всхлипами и завываниями начала перечислять мои грехи:

- Ыыыыы.... Десять лучших пирогов стянул паршивец.... Ыыыыы... все съел, как только влезло в дьяволенка! Ыыыы... Одни убытки унесу. Ыыыы... с рынка выгнали, говорят, плати за своё место. Ыыыы... Тому дай, этому дай, только успевай кошель развязывать. Ыыыы.... А на что жить, у меня внучка больная!

Вытирая платком крокодильи слезы, Марфа начала жалостливо пересказывать все неудачи своей жизни, начиная с замужества. Странным образом выходило, что абсолютно во всех неприятностях старухи виноват я. По глубокому убеждению карги, на великое прегрешение меня, без сомнения, подбили демоны.

- Ваше святейшество, да вы посмотрите в глаза его бесстыжие, - надрывалась Марфа, обтирая платком уже давно сухие глаза, - да в них пламя дьявольское. Душа его уже Хаосу отдана. Еретик! ЕРЕТИК!

Я встрепенулся. До последних слов речь Марфы меня забавляла. Я понял, что не страшусь смерти. Может, просто устал. С тех пор, как умерла мама, а отчим, найдя молодую девку, "случайно" потерял меня улице, я только и делал, что боялся. Как мышь бегал по свалкам и темным закоулкам, и вот, оказавшись в цепких когтях, почувствовал странное облегчение, решив достойно принять свою участь. Я уже приготовился к тугой петле на шее, но безумной старухе моей смерти показалась мало. Карга в присутствии жреца обвинила меня в ереси! Уж лучше виселица, чем сожжение заживо!

- Неправда! Неправда! - испугано закричал я. - Каюсь, украл, но я не еретик!

- Замолкни! - рявкнула Марфа. - Как смеешь ты, жалкая крыса, открывать рот в присутствии его святейшества!

- Позвольте, я сам решу, кому и когда можно ко мне обращаться, - сказал жрец.

Священнослужитель не стал повышать голоса. Тон его оставался мягким и добродушным, но в нём чувствовалась скрытая сила. Марфа поспешила заткнуться. Обычно в ухо оглохшей на старости лет торговке приходилось громко кричать, но тихий голос священника подействовал на неё просто магически.

- Простите, ваше святейшество, - сказала Марфа, опустив глаза в землю.

- Итак, мальчик, - обратился ко мне жрец, - ты действительно встал на путь воровства?

Настала моя очередь опустить глаза в землю. К несчастью, здесь было, кому говорить за меня.

- Конечно, встал, паскудник, еретик клятый! - встрепенулась Марфа, - да он...

- Помолчите, добрая женщина, - оборвал жрец, - я разговариваю с мальчиком.

Поразительно! Тихий и мягкий голос снова заставил Марфу замереть с открытым ртом. Старуха протяжно выдохнула, выпустив заготовленный для гневной речи воздух.

- Ну, мальчик? - жрец вопросительно поднял густые брови.

Я молча кивнул.

- Что ты украл?

- Пирожки.

- Сколько?

- Десяток, может, больше.

- Много больше, ваше святейшество! - снова заныла старуха.

Священник строго на неё посмотрел.

- Ты раскаиваешься? - спросил жрец.

Я задумался, гадая, что ответить. Священник не выглядел злобным, но откровенничать с ним мне не хотелось. Разумеется, никаких угрызений совести я не испытывал. Мне хотелось кушать, а денег не было. Я же не виноват в том, что Марфа требует того, чего у меня нет. С другой стороны, жрец, кажется, хотел услышать слова покаяния. Ну, если ему так нравится, то почему бы и нет? Хоть от обвинений в ереси отмажусь, и с чистой душой, а, может, и благословением, пойду на виселицу.

- Каюсь, ваше святейшество, - произнес я, - всей душой каюсь. Изнываю от стыда. Перед очами Владыки Светлого впал в грех воровства и чревоугодия. Простите, о святейший!

Жрец улыбнулся.

- Бойкий мальчишка! - заметил он. - Складно говорит. Жаль, неискренне.

У меня внутри всё похолодело.

- Всё правда, ваше святейшество! - запротестовал я.

- Уверен, сейчас ты действительно так считаешь, - рассмеялся жрец, - ладно, пока ты не начал призывать в свидетели Светлого Владыку, и не скатился до прямого богохульства, будет лучше закрыть тему.

Подумав, священник протянул старухе серебряную монету.

- Вот, думаю, это покроет ваш убыток, добрая женщина, - сказал он.

Глаза Марфы заблестели от жадности. За серебро ничего не стоило скупить всё содержимое её ларька, с больной внучкой и ей самой в придачу! Старуха жадно выхватила монету и, прежде чем сообразила, что делает, попробовала металл на зуб.

- Сомневаетесь в моей честности, добрая женщина? - невинно поинтересовался жрец.

Старуха поперхнулась. От неожиданности она прикусила монету чуть сильнее, чем дозволяли её стертые от старости зубы.

-Уууууу! - завыла от боли Марфа.

- Жадность - тяжкий порок, - наставительно произнес жрец, - желаете целительную молитву?

Старуха отрицательно замотала головой. Молитвы жреца ей не по карману. Разумеется, услуги "наместников Светлого Владыки" считались бесплатными, но за потраченные на молитву волшебные кристаллы надлежало заплатить, а заработать даже на один фиолетовый камушек старуха не сумеет и за год, даже если её лоток установить в самом центре рыночной площади. Вдобавок, плату священники, разумеется, не брали, но жертвоприношения на церковные нужды принимали охотно, и без щедрой помощи "на дела Божьи" об исцелении не стоило и заикаться.

Священник пожал плечами.

- Что же, тогда, я надеюсь, спор улажен! Пойдем, мальчик.

Священник махнул рукой, приказав мне подняться. Жрец внес за меня оплату! Он спас меня - никчемного грязного беспризорника - от верной смерти. Зачем? Неужели Светлый Владыка и впрямь решил помочь? Но почему? Я ведь не жил праведно и не сделал ничего, за что Бог Орел мог мною гордиться.