– Я так разумею, двадцать пять смертников вы отобрали только из рабов?
– Именно так. Те, кто за кругляши златые пришёл меситься, не горят желанием в ентой полоумной мясорубке ноги протянуть. Ибо кровь они проливать, конечно, любят… Только вот не свою!.. – едко бахнула «правая рука» главного смотрителя в ответ. – А выжить в этой сече один шанс к четвертушке, сам понимаешь…
– Значит, верны слухи, что вольные головорезы в исключительных случаях могут выбирать, в каком бою участвовать, а в каком – нет?
– Хм!.. Несомненно, рыжий! При условии, если занести втихую кому надобно – маленько плюшек, то бишь дукатов плошку. Ну чтоб хватило на бочку со шварийским элем, поход в дом утех да на старость отложить немножко!.. А они, то бишь добровольцы, все при деньгах, ибо из императорской казны щедро оплачиваются их клинки звонкой монетой, – Гючлай довольно потёр лапы, даже не скрывая, что тоже в доле. – А ты чего не спешишь в оружейку, колотушку стальную себе выбрать?
– Мозольку на пятке натёр. А вот на которой, покамест не решил. И ещё одна на языке намечается, ибо разжёвывать всяким недалёким мздоимцам, что там оружия не на одну сотню рыл припасено, ента ж сколько терпения иметь надобно. А я им никогда не славился, так что не зли меня, хапуга!.. – с этими словами Ратибор всё‑таки вразвалочку потопал к лестнице, ведущей наверх, оставив обомлевшего от таких дерзких речей Гючлая лихорадочно решать, на что ему стоит обидеться больше: на недалёкого, хапугу или мздоимца. В конце концов помощник начальника стражей с удивлением отметил про себя, что его, в принципе, не оскорбляет ни одно из данных ему своенравным великаном ёмких определений, тем самым невольно подтверждая непреложную истину, что на правду не обижаются.
– Но за мздоимца с хапугой я всё‑таки наябедничаю на тебя Ельваху, – пробормотал мстительно Гючлай. – А то мало ли, ляпнешь такое где‑нибудь на людях, вопросы ненужные начнутся… А оно нам надобно?..
* * *
– Итак, мои дорогие любители крови, мяса и зрелищ, вы хоть представляете, какое великолепное побоище нас сейчас ожидает⁈ Я аж почесался от нетерпения в укромном месте, и не единожды, настолько сам себе завидую, что опять увижу знаменитый четвертак, то бишь легендарную мясорубку! Двадцать пять отборных воителей сойдутся сейчас между собой, и остаться должен лишь один из них!.. Ставки ещё принимаются, поспешите! Я свою уже сделал!.. – Мехмер хитро прищурился, удовлетворённо оглядывая бурлящие в радостном предвкушении трибуны, которые буквально захлёстывало нездоровое лихорадочное возбуждение от грядущей великой сечи, а после перевёл взор с занятой на этот раз императорской ложи на два с половиной десятка ристальщиков, замерших на арене, и зычно прокудахтал: – Приветствуем же, бойцы, нашего славного владыку, таки не удержавшегося, чтобы не посетить сие, без сомнения, увлекательнейшее зрелище!..
– Во славу императора! – дружно громыхнули двадцать четыре лужёные глотки, и лишь стоящий с краю шеренги Ратибор привычно сплюнул, затем ещё вдобавок и громко высморкавшись. Публика закатилась громогласным хохотом. Кажется, приветствие молодого богатыря уже многим из зрителей пришлось по душе. Даже на первом и втором ярусах нет‑нет да виднелись ехидно улыбающиеся физиономии. Похоже, ершистый русич медленно, но верно расшатывал казавшийся незыблемым авторитет властелина Ослямбской империи.
Эдиз же, мгновенно побагровевший от охватившего его гнева, на этот раз сдержался и принял очень мудрое решение, даром что правитель; он сделал вид, что ничего не заметил, и, кивком головы лениво поприветствовав в ответ вышедших на смерть воителей, начавших спешно образовывать круг, показанно‑равнодушно отхлебнул из поднесённого юной рабыней золочёного кубка, наполненного красным ялминским вином. Но после император всё же не выдержал и процедил сквозь зубы, так, чтобы его слышали лишь сидящие рядом Джушукан с Зоривесом да стоящий позади Геркант: – Он всё равно покойник! Эти игрища рыжий варвар не переживёт, клянусь задницей Ахримана!
– Что ж, коли всё готово к сражению, не будем более томиться в ненужном ожидании! – Мехмер между тем поднял правую руку и, сделав театральную паузу, хитрым прищуром обежал притихшую в нетерпении толпу, после чего визгливо провозгласил, резко опуская длань вниз: – Должен остаться лишь один! Объявляю о начале очередной, благословенной самим Тёмным богом, мясорубки! Бой!
Двадцать пять кузгарианцев, до этого безмолвно вставших в круг спиной друг к другу, а лицом к зрителям, быстро пришли в движение; кто‑то обернулся и, воинственно взревев, сразу бросился на рядом находящегося аль вообще в центр, в гущу сечи, а кто‑то, наоборот, сделав кувырок вперёд, к трибунам, отбежал на несколько шагов, предпочитая не лезть в самое пекло.
Ратибор, никогда не отсиживавшийся за спинами кого бы то ни было, обожал добрую рубку. Вот и на этот раз он не изменил себе; сжав покрепче в одной руке одноручный топор, а в другой – одноручный же меч, выбранные им для данной схватки, могучий витязь с ходу снёс макушку вооружённому двуручным палашом алгурийцу, бросившемуся на него слева и успевшему опосля заметить лишь стальную молнию, с невиданной скоростью метнувшуюся к его голове.
– Первый пошёл, – тихо буркнул рыжебородый исполин, после чего, уже грозно рыкнув: – Идите сюда, собаки! – рванул в эпицентр битвы. Понятно, что отсидеться в стороне, а затем со свежими, нерастраченными силами добить измученных боем воинов, с первых секунд активно участвовавших в сражении, представлялось куда как более верной тактикой. Тем паче такое поведение хоть и не приветствовалось зрителями и организаторами, но правилами мясорубки не возбранялось. Оттого зачастую на «четвертаке» побеждал отнюдь не самый умелый, храбрый или сильный, а наиболее осторожный, хитрый и терпеливый боец. Но Ратибор, хоть и признавал разумом высокую эффективность подобных ухищрений, сам так действовать не собирался, ибо просто не мог наступить на горло собственной песне; это как предать самого себя. Посему «рыжий медведь», давно уж решивший, что лучше погибнуть в гуще битвы, от доброй стали, чем немощным в кровати от старости, в который уж раз в своей жизни ломанулся, довольно оскалившись, без оглядки крушить неприятеля направо‑налево. Ну а выбранные им одноручные топор с мечом для такой кучи‑малы подходили идеально.
Тем временем кровавая сеча набирала ход. Сходящая с ума публика пищала от умиления, кричала от восторга и завывала в необузданном экстазе, упоённо наблюдая за невероятной баталией, развернувшейся перед её очами. Это было незабываемое зрелище. И конечно, лакомой вишенкой на торте среди творившегося на арене потрясающего побоища был не кто иной, как Ратибор, словно беспощадный торнадо, одного за другим сметавший противников со своего пути.
Вот он всадил топор между глаз попытавшемуся нанизать его на трезубец здоровенному галлу, одновременно парируя мечом выпад подскочившего справа миллирийского воина, ответным стремительным ударом молниеносно чиркая тому остриём клинка по кадыку. После, мгновенно развернувшись, Ратибор успел вонзить одноручный колун в живот широкоплечему дакийцу, уже собравшемуся рубануть по хребту «рыжего медведя» занесённой над головой двуручной секирой, и быстро огляделся, высматривая очередного оппонента. Им оказался тучный боец из Ялминского царства, несмотря на своё не самое пропорциональное телосложение, исключительно ловко управлявшийся с громоздкой алебардой, в умелых руках превращавшейся в поистине грозное оружие. Только что одолев опасного противника из Шварии, ялминец также заприметил рыжебородого витязя и ничтоже сумняшеся крутанул пару раз над темечком свою страшную пику да пошёл на Ратибора, охотно выдвинувшегося ему навстречу. Сталь о сталь выбила знатный сноп искр, когда могучий великан парировал скрещёнными между собой топором и мечом метнувшееся ему в брюшную полость лезвие алебарды, после шустро отведя его в сторону и вниз. В тот же миг дюжий ратник сильно приложился сверху по его древку стопой, выбивая оружие из рук грузного воителя. Последовавший же затем удар клинком наотмашь снёс полчерепа рыхлому оппоненту, успевшему лишь опешить от такой непостижимой прыти своего визави.
