– И давно у тебя эти царапины? – Добролюб озабоченно осматривал левое плечо Ратибора, осторожно ковыряясь в воспалившейся ране споро выуженными из лежащей на прикроватном столике расписной походной котомки двумя тонкими металлическими спицами со слегка изогнутыми острыми наконечниками. Предварительно эскулап смочил их в крепкой ореховой настойке, приправленной цветочным мёдом и чесноком. При этом он чего‑то еле слышно бормотал про себя, огорчённо качал головой и даже тихо выругался под конец осмотра, что седому врачевателю было, в общем‑то, не свойственно. Увиденное ему явно не нравилось.
– Да с пару седмиц где‑то… – Ратибор угрюмо вздохнул и покосился на знахаря. – А что?
– Как общее самочувствие? – проигнорировав вопрос, Добролюб бегло окинул взглядом молодого богатыря. – То в холод, то в жар бросает?
– Хм!.. – Ратибор удивлённо крякнул. – Ну да, было вчера вечером и сегодня с утреца… – А ты как выведал?..
– Рана ноет? – опять не стал утолять любопытство рыжебородого исполина встревоженный целитель, продолжая быстро его расспрашивать. – Постоянно или утихает на время?
– Ноет, сейчас уже постоянно… – буркнул хмуро тот в ответ. – А поначалу лишь моментами саднила… И ещё чешется невыносимо…
– Сказал что‑нибудь Мельванес после того, как исполосовал тебе оплечье?
– Да чего‑то там прокашлял… Мол, что недолго мне ещё по белу свету хаживать… – Ратибор скорчил презрительную мину. – Я, правда, всерьёз это хрюканье егошнее не воспринял… Ежели бы я пужался каждого шепунька тихого, что периодически пускают в мою сторону разного рода‑племени всякие злобливые вороги, то лежал бы в таком случае дома, на печи кверху пузом да не казал носа наружу, периодически поплёвывая в потолок от скуки и безделия…
– Ну ты и осёл!.. Надо было сразу ко мне лететь юрким воробейкой! И зря не воспринял всерьёз кудахтанье некроманта! – Добролюб явно сильно злился и волновался. – Две седмицы уже, говоришь, прошло, как тебя наградил шаман этой пакостью⁈ Поразительно!.. И как ты вообще ходишь ещё, дуболом!.. – врачеватель брезгливо поморщился, принюхиваясь к вытекающим из раны гнойным выделениям. – Лапу ежели тебе оттяпать практически по тулово, то чесаться перестанет, по идее, довольно быстро… Ну, поскребёшь с месяцок по обрубку да привыкнешь, освоишься…
– Что‑о‑о⁈ – ошарашенный Ратибор чуть ли не подлетел с кровати, на которой восседал до этого. – Ты, это, старче, дурковать заканчивай, мне не до потехи сейчас!..
– А я ведь предупреждал!.. – не удержался Мирослав, чтобы не поёрничать. – Хотел было сказать ента про себя, но брякнул вслух, уж не серчай, Ратик…
– Тебя самого надо брякнуть обо что‑нибудь темечком, – проворчал ему угрюмо Ратибор. – Пока не накаркал, каркуша…
– На себя посмотри, вепрь рыжий…
– Плюгавый негораздок!
– Упёртый шатунишка!..
– Хрен с ушами!
– Бык‑переросток!
– Эй, эй, говоруны! Я сейчас, – зло прошелестел, рассердившись не на шутку, Добролюб, – вам обоим кое‑что отчекрыжу под корешок, коли не заткнётесь немедля! Здесь вам чего, балаган, что ль⁈ – старый целитель раздражённо шипел, чем‑то напоминая потревоженную, греющуюся на солнце змею, которой пощекотали остриём ножа чешую на кончике хвоста.
– Не гневись, До́бушка, – засопел примирительно Ратибор, испепелив перед этим яростным взглядом смурно на него в ответ глазеющего русого мечника. – Это мы так, грусть‑тоску развеять… Возвращаясь к нашим баранам: что там…
– Плохо усё, и даже худо, я бы промямлил, если бы не боялся ошибиться! Ибо вообще всё может оказаться куда хренова́стее, чем я кумекаю… – Добролюб опять усадил «рыжего медведя» на кровать и принялся заглядывать ему в глаза, приподнимая поочерёдно веки и внимательно рассматривая зрачки. – М‑дя‑я‑я, – протянул задумчиво седой врачеватель, – пожалуй, не поможет уже отделение твоей левой оглобли от тулова… Эта зараза по всему телу расползлась, медленно, но верно высасывая все твои соки жизненные и загаживая внутренности в целом…
– Ты толком можешь объяснить, уважаемый, что это за напасть такая на меня свалилась? – Ратибор грязно выругался. – И главное, как её одолеть?!.
– Давненько я не сталкивался с таким, уж лет двадцать… – прошамкал нервозно Добролюб, заложив руки за спину и торопливо зашагав по комнате, чуть не столкнувшись при этом с прислонившимся плечом к дверному косяку Мирославом. – Похоже, под ногтями Мельванеса порошок болотного плюща запрятан был; само по себе данное растение относительно безвредно, но ежели его правильно изготовить да смешать с мелко рубленным соцветием цикуты несъедобной в определённом соотношении, то ядом страшным становится, коли в кровь попадёт… Что совсем плохо, неведомо мне, как его обезвредить! Разбегаясь вместе с кровушкой по телесам, поражает эта пагуба весь организм очень быстро! Человек как бы высыхает изнутри, выводя с гноем наружу силы жизненные, и погибает в муках страшных… Противоядия вроде как нет… Три, ну читал как‑то в одном из фолиантов по всем известным и не особо зельям зловредным – пять дней максимум может протянуть отравленный, после чего неизменно погибает… Удивительно, как ты ещё не свалился, целых две недели гуляя с этой скверной в заднице!
– Потому что у него здоровья, как у медведя и зубра, вместе взятых… – Мирослав внимательно посмотрел на Добролюба. – А ты, значит, почтенный, почитываешь в свободное время книжули по ядам?..
– Я не ведаю, на какую бяку ты сейчас намекаешь, воин, – голос старого знахаря вмиг сделался холодным, – но мне положено знать по роду деятельности о всякой заразе окаянной, что по миру летает аль ползает!..
– Да это он так булькнул, не подумавши! Не обращай внимания! – проворчал нетерпеливо Ратибор. – Скажи лучше, противоядия вроде как нет или всё‑таки нет? Чем закончилось твоё знакомство с данной отравой два десятка лет назад‑то?
– Наш совет гильдии целителей Мирграда, насчитывающий с полдюжины головастых белёсых старцев, никак не мог помочь купцу… Как там его кликали… Шароклав вроде, да… Так вот, никоим образом не мог подсобить Шароклаву, разве что только чутка оттянув неизбежное: настойка из пятнистого лотоса да повязка на рану подорожника обыкновенного слегка замедляют процесс омертвения… Лишь слегка, да! Недоброжелатели торговца отлично знали, чем смазать лезвие ножа, которым его полоснули, дабы спасти было, скажем так, чудовищно проблематично… Ну и чтоб помучился на смертном одре, как без этого!..
– И‑и‑и⁈ – прогундосил нервно Мирослав. – Чем всё завершилось‑то?
– Коль перебивать будешь, несмышлёныш, – Добролюб явно не забыл про непристойный намёк русого мечника насчёт ядов, – то катись давай отсюдова по‑хорошему, аки колесница на одном обруче!..
– Да я чего, я ничего… – поняв, что сильно обидел пожилого врачевателя, Мирослав смущённо промычал: – Извини, старче, не хотел тебя задеть… Так, к слову пришлось…
– Дать бы тебе доброй кочергой по макушке, чтоб мозги в следующий раз язык опережали, – Добролюб тяжело вздохнул и обернулся к Ратибору. – К Благане тебе нужно. Она в тот раз, двадцать годков назад пришла да неведомо какими силами через день поставила на ноги Шароклава, опозорив нашу гильдию лекарей страшно перед народом…
– К Благане, значит⁈ – Ратибор стремительно поднялся. – Так бы сразу и сказал! Погнал я тогда!..
– Обожди!.. – Добролюб резко развернулся к молодому богатырю. – Припасена у меня в погребке настойка пятнистого лотоса, да и подорожник сушёный измельчённый имеется! Сейчас повязку тебе сварганим да склянку с отваром этим в дорожку дадим… Пей три раза в день, по глотку! Хоть чуточку, но всё же помогает! И ешь поменьше сейчас! Раз в сутки, не надо более! А если жар поднимется, жрать вообще прекращай, а вот водицу родниковую хлебай обильно… Ибо когда голодаешь, организм инстинктивно начинает пуще сопротивляться заразе всякой, чуя, что его не подкармливают сытно… Скрытые защитные силы, так сказать, врубает свои! А с водой, путём потребностей естественных, вымывает всякую гадость из человека! Ента тебе поможет протянуть до Благаны! Она, кстати, этому и вразумила… Эх, не ведаем мы даже близко всех возможностей наших оболочек телесных, что богами нам даны!.. Но куда‑то меня понесло малость… В общем, суть уловил? Жди здесь тогда, я сейчас смотаюсь до кладовки за снадобьем, но это будет не шустро… Староват стал, а слуг заслать не могу!.. Не найдут сами ничего, только разворотят почём зря банки на полочках, опосля по порядку складывать умаешься за этими бестолочами… Эх, давно пора взять себе ученика, и чего тяну, придурь дряблая… Будет хоть травы целебные собирать, варево размешивать, посыльным сигать да горшок ночной выносить, и то польза! Надо покумекать, смена‑то нужна… И заканчивай расчёсывать эти царапины, только хуже ведь делаешь, балда рыжая!.. – с этими словами Добролюб, кряхтя, накинул себе на плечи безрукавку из овечьей шерсти и потопал со всей возможной скоростью вниз, на первый этаж, к княжьему погребку, где в одной из комнатушек и находилась его кладовая.
