– Ага! И насчёт ревности, похоже, в точку! Только приревновал он Лютегу поначалу не к дуболому этому змеиному, а к… – чуть замешкавшись, Злата несколько смущённо покосилась на Марфу. – Мужу твоему! – выпалила она наконец.
– Да ладно⁈ – Марфа удивлённо уставилась на племянницу Святослава, а после громко, заливисто рассмеялась. – У князя черепичка знатно прохудилась, как я погляжу!
– И не говори! – Верея расхохоталась вслед за подругой. – Надо ему почаще на природе бывать, а то в своих казематах совсем мозги спрели, похоже, у Святослава!
– Да, забавно звучит, согласна! – Злата кивнула светлыми кудряшками и сама не удержалась от улыбки. Впрочем, выражение её лица вмиг стало серьёзным, когда она произнесла: – Но всё это домыслы. Дядя ни перед кем не отчитывается, сами понимаете… Вот нам только гадать и остаётся! Ну а за что Брадигоста могли ещё закрыть в остроге, кроме как за измену, я ведать не ведаю… Одни предположения! Назло княгине, может?.. Сама она молчит как рыба. Хотела у служек Лютеги вызнать, да не видел никто этих негодниц после того, как дядя их розгами отходил! Тоже, что ль, запер куда опосля, в застенки какие…
– М‑дя… – взяв со стоящего перед ней на столе подноса крупную тёмно‑жёлтую грушу, негромко пошелестела Марфа, озадаченно переглянувшись с подружками. – Чудит Святослав, ох, чудит…
– А как так вообще вышло, что у Лютеги охранник тоже из Змейграда? – Верея за обе щёки активно уплетала сочную виноградную кисть.
– Насколько я слышала, отец её, Таислав, правитель Змеиного города, условие такое нашему князю в своё время поставил, – задумчиво проворковала Марфа, – что телохранителем у дочери в Мирграде будет его проверенный человек. Иначе Лютегу не отпустит одну в чужую для них вотчину… Ну и Святослав вынужден был согласиться… На всякий случай приставив к жене двух своих служанок, дабы шепнули ему, ежели чего… Ну, это я уже сама домысливаю!.. Должен же он кого‑то рядышком держать из доверенных… На всякий случай!
– Ну да, – Злата согласно кивнула, слегка надкусывая красное, как спелый помидор, яблоко. – И похоже, прислужницы таки нашептали чего‑то… Аль наоборот, не сообщили вовремя…
– Или шепнули, но не служанки, а кто‑то ещё… – протянула тихо Верея. – Аль не то насвистели… Но в любом случае не для всех добром кончится эта история, ой, не для всех…
– Это точно… – еле слышно проворковала Марфа.
Три нарядные русые красавицы восседали на балконе второго этажа, выходящего на внутренний двор терема князя Святослава и, неспешно лакомясь фруктами, обсуждали последние новости, бросая периодически ленивые взоры вниз. Свадьба Емельяна и Жильки шла полным ходом; пирушка была в самом разгаре. Пиво, вино, медовуха да квас лились рекой. Столешницы ломились от выпивки и разнообразных яств. Под столь разудалое долгожданное празднество владыка Мирграда без тени сомнения выделил широкий внутренний двор своего терема; имел он прямоугольную форму и легко мог вместить под сотню человек, коли малость потесниться да правильно всем усесться за грамотно расставленными столами. Стоит ли говорить: народу набилось на гульбу с избытком; в основном, правда, это был дворцовый люд, так или иначе, неплохо знавший княжьего племяша по ранним хмельным загулам и совместной работе, да знакомые дружинники из стражи терема правителя, что, само собой, оказались приглашены непутёвым писарем на пир. Как, впрочем, и вообще все, кого Емельян знал хотя бы шапочно.
Также на свадьбу не преминул заглянуть ярл Олаф со своими близкими; рыл тридцать, не меньше притащил Чернобровый в теремок Святослава, несмотря на то, что князь просил взять не больше двадцатки. Чего‑чего, а сладко выпить да пожрать вкусно задарма викинги были явно не дураки. Оружия ни у кого из присутствующих на свадьбе не имелось: ножи, топоры да мечи гуляющих тихо‑мирно покоились в специальных ко́злах на входе в терем. Это являлось обязательным условием; допуск со сталью вострой на пир был закрыт всем гостям без исключения, ибо там, где тесно переплелись между собой булат с хмелем, редко беды миновать удавалось.
– Ну сейчас‑то можно мне хлебнуть, чего душа пожелает, Ратиборушка? – Емельян выжидательно уставился на молодого богатыря, явно намереваясь на своей свадьбе гульнуть на широкую ногу. Так, чтобы и через поколение вспоминали сию женитьбу великую.
– Можно, Емеля! – благодушно осклабился рыжебородый гигант. – Сейчас – можно!
После подобного одобрения могучего товарища явно переволновавшийся княжий племянник совсем пошёл вразнос: приняв на грудь сначала пузатый кувшинчик забористой медовухи, а опосля и по жбану пива с вином умяв в одну харю, быстро налакавшийся Емельян споро пустился в залихватский пляс, умудрившись завалить при этом один из праздничных столов вместе со стоящими на нём яствами да сосудами с квасом и хмелем. И чем бы закончилось всё это беспутное лихое гульбище, лишь троице древних богов известно, кабы шустрая Жиля уверенно, по‑хозяйски не сграбастала новоиспечённого муженька за шиворот его неношеного праздничного, но уже уделанного винными пятнами, бывшего ещё совсем недавно кристально белым кафтана да под громогласный хохот пирующих не утащила пьяного Емельяна на второй этаж, в одну из комнат для гостей, попробовав уложить своего неугомонного летописца на боковую. Разошедшийся не на шутку угоревший писарчук, с помощью прихваченного с собой кувшинчика с пивом уверенно боровшийся с напавшим на него лютым ворогом в лице непрекращающейся икоты, затребовал тут же себе колыбельную, и радостная Жилька, довольная в первую очередь тем, что удалось вырваться из переполненной внутренней залы да остаться вдвоём с мужем, не без удовольствия, ласково принялась мурчать задремавшему наконец Емельяну песнь за песней.
– Вот уж не думала, что мой непутёвый братец когда‑нибудь женится! Но выбрал он себе, конечно, деваху, кхе‑кхе, я молчу… – не без ехидства воскликнула Злата, возвращаясь к обсуждению свадьбы, ради которой, собственно, трём приятельницам и удалось собраться вместе. Несмотря на то что знали молодые прелестницы друг друга не так уж и давно, они как‑то сразу, быстро сдружились между собой, споро найдя общий язык. Как трое бравых витязей были всю жизнь не разлей вода, так и их прекрасные жёны мгновенно прониклись взаимной симпатией и уважением к сидящим рядом барышням, ведь имелось у них нечто общее: верными спутницами жизни приходились они лучшим воинам Мирграда.
– Да обожди ты Жильку срамить сразу! – не согласилась с племянницей князя Марфа. – Знаю я её: простая, работящая девчонка, за Емелей хоть в огонь, хоть в прорубь сиганёт!..
– Вот‑вот, – одобрительно прострекотала Верея. – Да, конечно, не красавица она расписная, но вроде как хозяйственная, деловая да надёжная! Что ещё твоему братцу надобно для счастья⁈
– Чтобы ему розовые сопельки регулярно подтирали! – всё продолжала ёрничать Злата, правда, без какой‑либо злости. – Да до ночного горшка провожали за ручку, когда он в очередной раз вдрызг налакается!.. Кажись, для этого егошняя избранница подходит идеально!..
– Здорово, кобылки! Скучаем? Может, вас объездить? Готов сразу всех троих!.. – рядом, прервав разговор опешивших от такого поворота событий подружек, на свободный стул со скрипом плюхнулось чьё‑то грузное тело, от которого добро разило чесноком, потом да перегаром, и всё тот же тягучий, слегка шепелявый голос продолжил: – Меня Гисли кличут с рождения, а в миру я известен по всем портовым кабакам Северных земель у местных дев с лёгкой походкой не иначе как Жеребец! Догадываетесь, почему? – пришлый викинг, что так бесцеремонно нарушил уединение трёх красавиц из племени русов, довольно ощерился, наглядно показав, почему же он так шепелявил: нескольких зубов у него во рту явно не хватало. – Да потому что я горяч, аки конь удалой! – почёсывая своё внушительное, бесформенное пузо, радостно заржал он под конец, и в самом деле напоминая этим ржанием лошадь. Правда, не удалую, а загнанную, дряхлую и больную.
На вид приземлившемуся на свободное место норманну было лет сорок пять – пятьдесят; довольно крупного сложения, полноватый, с низким, покатым лбом, обильно заросший жёсткой щетиной и с длинными, всклокоченными сальными лохмами, порядочно не знавшими воды да элементарного ухода, возникший из ниоткуда дан представлял собой довольно отталкивающее зрелище. Одет он оказался в замызганные, давно выцветшие на солнце тунику и шаровары, покрытые бурыми пятнами непонятного происхождения, да в стоптанные чуть ли не до дыр старые сапоги, что лишь добавляло неприглядных штрихов незваному гостю. Впрочем, сам Гисли явно этого не понимал, очевидно, полагая, что раз потасканные портовые девицы не очень пристойного поведения за горсть медяков расхваливали его «удаль молодецкую» как могли, то и перед остальной частью женского общества он непременно предстаёт в образе неотразимого, бесподобного раскрасавца мужчины. Стоит ли уточнять, что, мягко говоря, на деле всё обстояло отнюдь не так радужно, как представлял себе наш самоуверенный мореход.
