– Угу, есть такое! Надеюсь, они посопротивляются, хоть для вида… Может, мне и не брать никого с собой, а одному пойти, а? Интереснее будет…
– Хватит уже чушь нести, увалень рыжекудрый! А то ты так в одну моську против всей рати волчьей скоро выйдешь! Ты не один в дружине, и вообще: не лишай нас работы! А то Свят всех витязей скоро в цирюльников, сапожников и дворецких разжалует, а войско распустит! А у нас семьи, Ратик! Кушать все хотят, представляешь⁈
– Только не вздумай всплакнуть сейчас, а то я не удержусь и тоже зареву…
– Много бы отдал, чтобы увидеть сие душераздирающее зрелище! Навзрыд рыдающий мишутка косолапый, это, уверен, нечто!..
– Может, Мир, тебе медяков насыпать? Ну, коли на жратву наскрести проблема? Подставляй ладошки! На овощную похлёбку хватить должно! Могу ещё орехов отгрузить, правда, прошлогодних…
– За пазуху себе насыпь и меди, и орешков!.. Или лучше за шиворот!
– Ну, не хныкай потом, что я тебя с голоду помирать оставил, Миропупчик…
– Я ему слово, а он мне десять! Общение с Емелей сказывается… Да иди‑ка в баню, душегубка ты наш расщедрившийся!..
– Можно после визита в харчевню, как с ворогами потолкую?
– Нужно!.. Но вообще, время на болтовню теряем, друже!
– Угу, погнали уже…
Дело происходило недалеко от деревни Дубкино, куда споро и выдвинулись из Мирграда Ратибор с Мирославом во главе отряда воинов, состоящего, не считая приятелей, из двадцати семи бойцов. Прибыв на место, ватага рыжебородого богатыря затаилась в одной из окружавших селение дубовых рощиц, благодаря чему и получила своё говорящее название местная деревушка, главным достоинством которой являлось то, что с восточной стороны примыкала она практически вплотную к реке Сигливе, пересекавшей наискось практически всё Мирградское княжество. Дубкино процветало, численность населения медленно, но уверенно росла, насчитывая уже за восемь сотен голов. Расположение у деревни было на редкость удачное, ибо каждая проходящая мимо ладья останавливалась в ней для пополнения запасов еды и воды, а зачастую и на ночлег, что не могло благотворно не сказываться на благосостоянии местных жителей. Особенно это касалось Ефласия, хозяина трактира «Дубрава», дородного мужа пятидесяти четырёх лет от роду с пышными каштановыми усами и окладистой бородой практически до пояса. Вот уже лет двадцать как стоял тут его кабак, и за это время дела шли только в гору; Ефласий давно планировал уже открывать второе заведение напротив, ибо порой места всем банально в одной таверне не хватало.
Вечерело, и друзья поспешили начать действовать согласно плану: Ратибор с пятнадцатью воинами направился к местной корчме, Мирослав же с десятком своих бойцов – к двум ладьям. Когда, привычно пригибаясь, чтобы не удариться головой о дверной косяк, могучий русич вразвалочку зашёл в харчевню, то только звериный инстинкт вкупе с молниеносной, всю жизнь оттачиваемой реакцией спас рыжебородого богатыря; узкий метательный нож, тут же стремительно полетевший ему в грудь из глубины зала «Дубравы», был не без труда, но всё же отбит обухом одного из братиков, коим успел отвести от себя опаснейший бросок молодой гигант.
– Ого! Да я смотрю, разговор будет коротким! – хмыкнул довольно Ратибор, доставая из‑за пояса и второй одноручный топорик. – Это хорошо! Чего попусту воздух сотрясать, когда зарубиться можно добро! – рыжеволосый витязь сделал несколько шагов вперёд и остановился. Позади могучего великана, с оружием наготове, в трактир завалились его пятнадцать ратников. Напротив них, не спеша вставая со своих мест и также берясь за топоры да мечи, выросло около тридцати варягов: крепких, закалённых, умелых воинов, явно побывавших не в одной передряге. Две противоборствующие стороны исподлобья таращились друг на друга, готовые в любой миг броситься в бой. Сеча предстояла жаркая, это понимали все в кабаке. Немногочисленные местные жители, находившиеся в заведении, от греха подальше торопливо поспешили вон из «Дубравы».
– Хоть бы вышли, что ль, на улицу… – тоскливо пискнул трактирщик Ефласий, после чего быстро спрятался за барную стойку.
– Ждали, что ль, нас? – проворчал тем временем Ратибор в толпу стоящих перед ними данов.
– А то! – чуть подавшись вперёд, крякнул в ответ маячивший по центру здоровый норманн с длинной плетёной, светло‑коричневого цвета косой на голове, по всей видимости, бывший главным у своих соплеменников. – Купцу нашему срочную весточку передали, что прилетела в Дубкино буквально недавно, чтобы гостей ждал непрошеных! Только, – викинг насмешливо‑озадаченно обвёл взглядом вдвое уступающую его шайке по численности ватагу русичей, – спешить, полагаю, никуда не придётся, ибо сейчас мы вас на мясо пустим! Меня зовут…
– Да плевать я хотел, как тебя там зовут!.. Идите сюда, собаки! – с этими словами Ратибор ловко, практически без замаха метнул один из своих одноручных колунов в главаря северян. Топорик с лёгким чавканьем вонзился по обух точно в сердце застывшему с удивлённым выражением на лице варягу, но ещё до того, как его уже бездыханное тело осело на пол, рыжий исполин, стремительно подлетев к мёртвому недругу, выдернул у него из груди чекан да молча врубился в свору опешивших, явно не ожидавших такой дерзости викингов. За своим предводителем, яростно взревев, бросились в сечу и стоявшие позади него русы. Закипела кровавая битва. Дикие вопли, свист ударов и звон стали да, наконец, раздавшиеся первые стоны раненых и предсмертные хрипы умирающих заполонили собой помещение. Обе стороны понимали, что пощады не будет и лишь победитель покинет «Дубраву» на своих двоих, потому, стиснув зубы, рубились все до последнего. Ратибор же находился, как обычно, в пылу сражения, явно склоняя чашу весов в пользу русичей. Да, их было вдвое меньше, чем противника, но рыжебородый богатырь стоил не одного десятка воинов, и это в полной мере ощутили на собственных шкурах слишком поздно осознавшие сей бесспорный факт северные наёмники.
Явно наслаждаясь битвой, с довольным оскалом могучий рус мастерски укладывал одного за другим оказавшихся у него на пути данов, с невероятными для своих габаритов ловкостью и скоростью выкашивая на небольшом пятачке обеденного зала таверны пытавшихся что‑то противопоставить ему матёрых норманнов. Блок, удар, ещё блок, снова удар в ответ, уворот. Несмотря на огромные размеры оппонента, варяги никак не могли толком попасть по метавшемуся между ними, как между стоячими, рыжеволосому берсерку; на несколько же пришедшихся вскользь атак тот попросту не обратил внимания; его два братика всё продолжали свою смертоносную песнь, стремительно сводя на нет преимущество соперника в численности. Вот Ратибор, блокировав удар очередного противника, тут же вогнал второй колун в голову незадачливого дана, снеся ему полчерепа, после чего, ловко пригнувшись под выпадом следующего викинга, кинувшегося на него справа, всадил ему один топор в ступню, пригвоздив её к полу, а после могучим взмахом второго чекана прервал раздавшийся было полный неописуемой боли визг варяга, раскроив ему физиономию пополам. Тут же развернувшись, он бросился к бегущему на него врагу, с разбега, в прыжке вонзив тому обе свои одноручные секиры в грудь. Его бойцы старались не отставать от молодого богатыря, но по большей части основная их заслуга заключалась лишь в том, что они пытались не позволить никому зайти со спины их могучему командиру, невольно при этом поражаясь, что тот вытворяет на поле брани.
Вскоре бой был закончен; три десятка северян устлали своими окровавленными телами деревянный пол «Дубравы». Дружина тоже понесла утрату: шестерых воинов потерял Ратибор в этой плотной рубке, что не помешало русичам, неистово потрясая кулаками, победно взреветь после того, как последний из викингов отправился в Вальхаллу. Немного остыв, витязи принялись подсчитывать свои потери: помимо павших, хватало и раненых. В основном, правда, у них были лёгкие повреждения, но трое бойцов всё же слегли и по тяжёлой; простой прогулки супротив вдвое превосходящего по численности лютого врага никто и не ждал.
