Воздушная тревога началась, как всегда, внезапно, взвыв сиреной и заставив весь экипаж забегать по трапам, занимая места по боевому расписанию. В машинном отделении подняли пары, и корабль начал набирать скорость, необходимую для маневрирования. Комендоры кинулись к орудиям, и через считанные секунды стволы стали поворачиваться в сторону целей.

Березин вместе с раненым Лебедевым поднялись наверх, к своему ДШК. На этот раз стрелял Березин, а Лебедев только помогал подавать ленту. Делать резких движений и в полную силу шевелить левой рукой он еще не мог. Голова пока сильно кружилась, а раненый бок отзывался резкой болью. Тем не менее, Александр находился у зенитного пулемета и покидать боевой пост не собирался. Тем более, что напротив, на противоположном крыле мостика за таким же ДШК стояли тоже раненые Полежаев и Степанов.

Во время отражения налета вражеской авиации капитан первого ранга Малевский стоял на мостике «Якова Свердлова» под обстрелом. Он не имел желания играть со смертью, но считал обязательным подвергаться риску в бою не меньше, чем любой другой член экипажа. Малевский знал, что личным примером собственной невозмутимости заставляет краснофлотцев делать все возможное, что требуется от каждого из них во время боя. И суровое выражение лица являлось для него необходимым внешним атрибутом. Он знал, что его не только остерегаются прогневать, а видя, что командир не боится, команда приободряется и перестает испытывать страх. Под пулеметными очередями и разрывами бомб, падающих то слева, то справа по борту в двух-трех кабельтовых, Сергей Платонович, четко отдавая команды вахтенным маневрировать, время от времени поворачивал голову и невозмутимо взирал в сторону востока. Малевский смотрел в том направлении, куда ушел сухогруз, увозя его любимую женщину Марину из осажденной Либавы в пока еще относительно безопасный Ленинград.

Ленинград привыкал снова становиться прифронтовым городом. Один раз прифронтовым он уже являлся совсем недавно, во время «Зимней войны» с Финляндией. Та война, которая продлилась сто пять дней, однажды уже меняла уклад жизни горожан на военный лад. И теперь, с первого дня войны с Германией, город снова погрузился в темноту светомаскировки, а его жители начали получать продукты по карточкам.

Символом светомаскировки в те дни стал синий свет электрических лампочек. Потому что требования к светозатемнению, выдвинутые военными и утвержденные городским правительством, предполагали заменять все городские лампочки синими, либо изготовленными из специального синего стекла, либо окрашенными синей краской. И теперь специальные команды электриков ходили по улицам, по парадным и квартирам с банками синей краски, крася все лампочки, которые попадались, в синий. Окна в квартирах заклеивали газетами.

Во время «Зимней войны» посещение общественных мест, работы и учебы никто не отменял, но жить и передвигаться в затемненном городе зимой сделалось намного сложнее. Трамваи и троллейбусы ходили по-прежнему, но в темноте улиц даже номера их маршрутов разглядеть оказывалось непросто. Лица прохожих скрывала темнота, отчего сразу же возросла уличная преступность. Участились случаи хулиганства и воровства. Злоумышленники в темноте нападали на одиноких прохожих и выхватывали сумки у женщин, безнаказанно убегая во тьму.

В июне 41-го горожанам было немного легче соблюдать светомаскировку, потому что летом световой день имел максимальную продолжительность. Но, и теперь выявлялись случаи, когда жители отказывались соблюдать светомаскировочные правила и даже пытались сопротивляться проведению светомаскировочных мероприятий, не пуская электриков с синей краской в свои квартиры.

23-го июня по указанию военных и Жданова началось создание системы контрольно-пропускных пунктов на всех въездах в Ленинград, где проверялись документы у водителей и пассажиров, а также выявлялись нарушения светомаскировки на транспорте. Всем дежурным на КПП раздали кисточки и ведерки с ультрамариновой краской для принудительного закрашивания незатемненных фар.

За неделю войны количество транспорта в городе резко уменьшилось. В рамках мобилизационных мероприятий грузовой и легковой автотранспорт вместе с водителями реквизировался для дооснащения армии. В результате чего трудовые резервы транспортных контор и автопарков сильно сократились уже к концу июня. И это, разумеется, повлияло на работу общественного транспорта пагубно. Почти все автобусные маршруты сократили, а перемещаться по городу теперь можно было лишь на троллейбусах и трамваях, которые тоже ходили значительно реже, потому что, при отсутствии грузовиков, некоторые грузы приходилось перевозить внутри города на тех же трамваях, многие из которых переоборудовали в грузовые.

В армию начинали призывать медицинских работников. В городе спешно разворачивали госпитали для приема раненых с фронта. Городскому правительству к концу июня уже было хорошо известно, что война с Германией вдоль западной границы СССР идет тяжелая и с большими потерями. Все понимали, и даже Жданов, что это пока только начало, а вот-вот начнутся и боевые действия против Финляндии. Потому во всех городских больницах спешно готовили дополнительные койки для приема раненых, поток которых уже начал поступать в Ленинград из зоны боевых действий в Прибалтике.

Наташа Лебедева дежурила в больнице почти безвылазно. После того, как в первый же день войны квартиру родителей ее мужа разбомбили, а самого мужа отправили на передовую, она находила утешение только в своей работе. Конечно, Добрынины казались милыми людьми, но Наташа сама не хотела мешаться под ногами у мужниной родни. Кто она им? Бесприданница? Собственная гордость изводила Наташу, потому она почти не возвращалась в квартиру на углу Карла Либкнехта и Зверинской, предпочитая ночевать прямо в больнице, в сестринской комнате на жесткой больничной койке. Питалась она там же, в больничной столовой.

Объясняла Наташа свое отсутствие очень просто, необходимостью помогать раненым. Что она и делала. Больница, в которой работала девушка, пока считалась гражданской, но отдел кадров уже подготовил списки военнообязанных для военкомата. Наташе, как молодой медсестре, должны были присвоить звание младшего сержанта медицинской службы, и она уже подумывала проситься на фронт, в госпиталя первой линии или в санитарные эшелоны.

Наташа не знала, жив ли еще ее муж, или же он уже погиб? А, может быть, он сильно ранен и станет инвалидом? Таким же, каких наблюдала она ежедневно среди поступающего потока раненых. С оторванными руками, ногами, а то и мужскими принадлежностями. Потому воображение рисовало девушке страшные картины, когда она думала про Александра, задействованного в обороне Либавы. И, конечно, это только усиливало ее обиду на родных мужа. Ну, неужели же, при всех своих связях, они не могли похлопотать о том, чтобы Сашу оставили при штабе?

После первой бомбежки, совершенной силами люфтваффе с аэродромов Финляндии вечером 22-го июня, город Ленина до конца месяца немцы пытались бомбить в ответ на бомбардировки Берлина еще пару раз. Но, именно первый налет оказался самым результативным, потому что бомбардировщики тогда не только сумели прорваться к городу, но и смогли скинуть бомбы на жилые кварталы Петроградской стороны, хотя до своих настоящих целей, расположенных в самом центре, так и не долетели из-за противодействия эсминцев ПВО, оказавшихся в тот момент на Неве.

Больше такой возможности успешно отбомбиться немецким летчикам пока не давали. Наземные силы ПВО на направлениях подлета к Ленинграду укрепили дополнительными зенитными орудиями, а к отражению налетов вражеских бомбардировщиков привлекли не только армейские истребители, но и авиацию флота. К тому же, новый комплекс РЛС дальнего обнаружения «Полет», поднимаемый на дирижабле над Токсово, позволял заранее обнаруживать цели.

В самом Ленинграде и его пригородах развернули второй корпус ПВО, который имел шесть сотен 85-мм зенитных орудий, две с половиной сотни зениток калибра 76-мм и почти три сотни зенитных пушек малого калибра и пулеметов. Вокруг города разместились почти три сотни наблюдательных постов ВНОС. На боевом дежурстве стояли и три сотни аэростатов заграждения. А помимо новейшей радиолокационной станции «Полет», имелись и восемь других, устаревших и не таких мощных, но модернизируемых по одной прямо по ходу боевых действий.