Теперь оба большевистских линкора находились вне зоны досягаемости флота Германии. А асы Геринга оказались бессильны, потому что авиационное прикрытие кораблей, организованное русскими истребителями не только с аэродромов Моонзунда, но и с материка, оказалось настолько плотным, что ни торпедоносцы, ни пикировщики, ни обычные бомбардировщики успеха добиться никак не могли, а вот потери несли нешуточные. Как докладывали агенты Абвера, объяснялось это во многом тем обстоятельством, что у красных появились новые радары и средства связи. И для того, чтобы померяться силами с двумя старыми русскими дредноутами, немецким кораблям предстояло сначала попытаться проникнуть в Рижский залив. Тем больше значила операция «Беовульф», поскольку ее успешное проведение и захват архипелага решил бы и исход морской битвы с советскими линкорами. Моонзунд стал ключом не только к Рижскому заливу, но и к стратегическому успеху Германии на Прибалтийском фланге. А операция «Беовульф» становилась неотъемлемой частью операции «Ход ферзем».

На всех пирсах Готенхафена кипела работа. Перегружались военные грузы, доставляемые из сердца Германии по железной дороге и на каботажных транспортах. Портовые рабочие трудились в три смены. Собирались со всех концов Третьего Рейха и плавсредства, предназначенные для перевозки десанта. Никогда еще, со времени проведения операции «Альбион» кайзермарине в 1917-м году, немецкий флот не привлекал столько гражданских судов, суденышек и катеров к своей деятельности. И никогда раньше не собиралось столько сил кригсмарине в одном месте. Фюрер требовал победы на море и на Моонзунде.

Непосредственно в Готенхафене был развернут оперативный штаб. И гросс-адмирал внимательно слушал, что говорят морские офицеры. Ему важно было учесть все мнения специалистов для того, чтобы не ошибиться. Но, общий посыл штабных разговоров примерно совпадал с собственными мыслями Эриха Редера:

— Пусть русские и усилили свою систему береговой обороны, но у нас есть все необходимые силы и средства для повторения на Моонзунде успеха семнадцатого года. У нас с тех пор построены новейшие линейные корабли, лучшие в мире. К тому же, мы располагаем хорошо вооруженными специализированными десантными паромами, которых не имелось у кайзермарине. А если мы возьмем Моонзунд, то весь русский фланг в Прибалтике будет разрушен. И этот успех произведет впечатление не только на нашего фюрера, а и на всех наших врагов, которые увидят всю мощь флота Германии!

Уже лежали на большом штабном столе развернутые оперативные карты предстоящей операции вместе со всей сопроводительной документацией. И Редер сверял не только сами карты с нанесенными на них маршрутами высадки и планируемыми курсами боевых кораблей, но и таблицы необходимого количества ресурсов, вооружений и боеприпасов, которые соседствовали с пунктуально расписанными графиками высадки, разбитыми по времени на этапы. Составлены были и списки военных кораблей, и списки плавсредств для перевозки десанта, и списки транспортов материального обеспечения, списки личного состава и многие другие. Предстоящая операция «Беовульф» наполнилась содержанием и начала воплощаться в материальном виде. Вот только и проблемы выявились весьма серьезные.

Во-первых, по-прежнему не хватало тральщиков после потерь, которые понес немецкий тральный флот в первые дни войны и даже перед самым ее началом, когда русские подводники торпедировали немецкие и финские тральщики и минные заградители без предупреждения, едва лишь те выходили на постановку минных заграждений. И к концу июля сложилась ситуация, когда у военно-морского флота Германии сильно ощущался недостаток в тральных силах. Несмотря на то, что кригсмарине удалось реквизировать у частных владельцев все подходящие для переоборудования под тральный флот суда, достаточного количества для гарантированного траления морских мин на путях десантных транспортов и военных кораблей пока не набрали. Да и оборудования для тральщиков существенно не хватало.

Во-вторых, разведывательная служба Германии не справилась. Несмотря на все усилия и неоднократные личные просьбы со стороны гросс-адмирала Эриха Редера адмиралу Фридриху-Вильгельму Канарису, Абвер так и не сумел выявить позиции новых батарей на Моонзунде, установленных русскими за два последних месяца. Канарис объяснял провал своей службы тем, что почти все немецкие агенты, засланные на острова в разные годы или завербованные на месте, были нейтрализованы русским НКВД перед самым началом войны. Было очень похоже на то, что кто-то из русских каким-то образом заполучил в тот момент их списки. И Канарис дал распоряжение усиленно искать большевистских «кротов» среди собственных сотрудников.

Как бы там ни было, а ценных агентов, которые имели доступ к секретным сведениям и допуск на советские военные объекты, на Моонзунде у Абвера попросту не осталось. Те же немногие из сотрудников немецкой разведки, которых еще не выявили красные, лишились системы связников. Не осталось на архипелаге и засланных радистов. Следовательно, все оставшиеся там агенты, которых красные пока не арестовали, затаились, постаравшись слиться с местным населением. Они легли на дно, и оказались бесполезным ресурсом, во всяком случае, до того времени, пока связь с ними не будет каким-нибудь образом восстановлена. Да и специальная разведывательно-диверсионная группа, подготовленная кригсмарине по приказу Редера, тоже пропала где-то на архипелаге. Что весьма удручало и нервировало гросс-адмирала.

И Редер еще раз потребовал от своих штабных офицеров проанализировать расположение русских батарей и противодесантной обороны, хотя бы по косвенным признакам и по немногим четким новым снимкам аэрофотосъемки, сопоставляя их с теми материалами, которые поступили с архипелага до того, как «сталинские волкодавы» вычистили основную немецкую агентуру на Моонзунде.

— Я хочу услышать не пустые рассуждения, а факты и серьезную аналитику на основе этих фактов, — потребовал гросс-адмирал.

И перед ним адъютанты тотчас разложили карту всех выявленных русских позиций. Она имелась в распоряжении оперативного штаба кригсмарине. Вот только эта карта не включала в себя новых укреплений, батарей и заграждений, установленных красными с начала июня. Не была ясна и точная дислокация частей Красной Армии, прибывших на Моонзунд уже после начала войны. И это, конечно, затрудняло точное планирование необходимых сил для предстоящего штурма архипелага.

Утром после того, как немецкие диверсанты оказались нейтрализованы, командный состав Береговой обороны Балтийского района собрался в штабе на совещание. Настроение у командиров хорошим не было. Все понимали, что хоть вражеская диверсионная группа и перестала существовать, но цена за это достижение заплачена немалая. Немецкие лазутчики постарались подороже продать свои жизни. А советский флот на архипелаге потерял один из пограничных катеров, на котором вместе с тремя немцами погибли пятнадцать краснофлотцев. Единственный выживший свидетель, матрос Переверзин, дал показания, что убиты еще и трое эстонских рыбаков. Но, это оказалось не совсем так, потому что один из них, как выяснилось, получив лишь легкую контузию от взрыва гранаты, упал в воду, сумев доплыть в ночи до берега, где и был задержан пограничниками, прочесывающими пляжи с собаками.

Совещание предполагалось важное. Специально для того, чтобы принять в нем участие, из Ленинграда ночью на Моонзунд прилетел сам комиссар Военного совета Краснознаменного Балтийского флота Евгений Лебедев вместе с несколькими чинами из Главного штаба КБФ, а председательствовал сам генерал Елисеев. Эти двое командиров очень хорошо знали друг друга. Они вместе служили на архипелаге еще в Империалистическую на 32-й батарее, расположенной к западу от деревеньки Выи на южной стороне острова Моон, он же Муху.

На 32-й имелись пять десятидюймовых пушек, которые выглядели очень солидно. Их стволы длиной почти одиннадцать с половиной метров и мощный орудийный станок, вместе с которым каждое орудие весило почти 54 тонны, вызывали уважение. И орудийная прислуга старалась заботиться о них с максимальной аккуратностью, благодаря чему 32-я батарея всегда находилась в готовности дать врагам достойный отпор. Стволы десятидюймовок изготавливались на Обуховском заводе с 1896-го года, когда поступил первый заказ на пять орудий. А станины для них отдельно производил Путиловский завод.